строительный материал в неприкосновенности, мысленно же подправил видение,
изменив тюремную камеру на пыточную; по малахитовым разводам потекли
красные струи. Иллари вздрогнул.
кровавых потеков швырнул ковры и скатерти, разложил ножи палача среди
столовых приборов и пригласил пирующих. - Вот теперь похоже. Не сразу,
конечно. Поначалу оно было вроде и неплохо.
не вынуждала их делать поправку на дурака. Они общались только с себе
подобными. Они дышали своим воздухом и никаким другим. На памяти одного
поколения небывалое мастерство стало сказочным.
Иллари. - Вот это, я понимаю, идиллия.
приняли.
чтоб ему никто из мастеров одного - двух ремесел не мог противостоять?
Хватило бы ума, а прочее...
три ремесла. С таким набором власть не захватишь. Кому окоротить, всегда
найдется.
можно. Любопытно другое. Нет закона без его нарушителей. Что с ними делали
- убивали, мозги вышибали? Как иначе угасить эту жажду?
Иллари милосердно отвел взгляд.
изгнанных не вернулся?
разломил их, дуя на пальцы, и протянул Иллари его долю.
стараясь непрерывным жеванием избавить себя от необходимости продолжать
разговор, благо рот занят. Вот только мозгами жевать невозможно. Иллари
какое-то время тоже молча жевал, потом не выдержал.
кусок в горло не идет.
головы Иллари, но тот уцепил ее за хвост и не выпустил.
заставить меня забыть, я просто дам тебе в ухо, а иначе подуманного не
воротишь. Ты лучше расскажи. Выговоришься, легче станет. И мне тоже.
не мыслей - уж скорее мысли ищут нас, а не наоборот - и Иллари, слушая
его, снова видел не глазами, слышал не ушами и ощущал всем своим
существом. Он сам испытывал мальчишеское желание джета уметь как можно
лучше, а ведь для этого, кроме избранных ремесел - каких именно, Иллари в
тот момент не очень понял и стал уточнять - кроме них надо знать еще
кое-что из других, это помогает, и еще кое-что совсем уже из других, а
потом становится просто интересно, ведь это же так естественно. Сильная
рука, кидая камень, хочет кинуть его так далеко, насколько силы хватит.
Вот и уму хочется знать столько, насколько хватает его силы, еще, и еще, и
еще что-нибудь - все, что интересно. А в результате приходится читать
ночью, в лунном свете, подсматривать за сверстниками и мастерами, тайком
пробираться в архив... В архиве джета и застукали.
собственной вины и правоты одновременно. Я виноват, но это несправедливо,
это не может быть справедливо, я же ничего плохого не сделал, почему меня
ведут, все на меня смотрят, так смотрят, я же ничего не сделал, даже не
собирался, я хотел, как лучше, а у Мастера такое лицо, будто я все свои
тетради в озеро выкинул, такое лицо... зачем, зачем?! Потом - тихая
полутемная камера; кожа джета уже забыла сырую сумеречную прохладу, но
Иллари ее ощущает. И снова непрошенные мысли - я ведь не хотел никому
причинить боль, а Мастер здорово огорчился; он, наверное, здорово на меня
надеялся, а я вот так сделал, только это все равно все несправедливо. Но
не могут же все быть неправы, а прав только я один?.. И наконец, шаги.
Ровные, размеренные. Услышав их, Иллари напрягся, словно хотел выскочить
из кожи. Сердце джета колотилось отчаянно - тогда, он знал, кто идет -
тоже тогда. Иллари тоже знал идущего - теперь - и ненавидел его.
видел Мастера Слов ужасающе отчетливо. В его облике не было ничего
непроявленного, туманного, расплывчатого, как обычно бывает в
воспоминаниях, как было в предыдущей сумятице образов. Он был очень
реальный и одновременно очень ненастоящий. Иллари даже чувствовал запах
свежести, исходящий от его кожи - очевидно, Мастер Керавар изволил только
что искупаться. Казалось, протяни Иллари руку, и он дотронется до его
плеча. И все же Мастер Слов от этого только казался еще более ненастоящим.
была камера. От него исходила угроза, немая и непонятная, она невидимо
струилась в сумерках, накатывая волнами. Именно острое чувство угрозы и
успокоило джета. Он знал теперь: Мастер Слов пришел, как враг.
единый миг в теле джета не осталось ни одной целой косточки, глаза
обратились в раскаленные шары, в голове вскипел свинец, кожа трещала,
отлетала черными лепестками. Если бы джет ненавидел своего мучителя чуть
меньше... но удар был таким неожиданным и незаслуженным, что ненависть
родилась одновременно с болью и заставила сопротивляться. Ерунда. Это мне
все только кажется. Сам я целехонек. С диким трудом джет приподнял руку,
пошевелил пальцами. Цела, конечно. Ему сразу стало легче. Что, съел? Боль
- это терпимо. И не страшно. Боль ведь ужасна не сама по себе, а вместе с
мыслью, что в нашем теле что-то отказывается работать - и, может быть,
навсегда. Не боль, а мысли о большей боли, болезни, уродстве... Не боль, а
страх.
Слово Страха. А если мне только кажется, что мне кажется? А если не
выдержу... умру... вот сейчас... от страха боль ударила с новой силой...
стыдно... а вот и нет, ничуть не стыдно, это выше сил...
тошнотворный стыд за переживаемый ужас и боль, за неспособность справиться
с ними, почти до потери рассудка... но ведь кончится же это
когда-нибудь...
Керавар. И носит же земля таких. Ходит, дышит. Если очень постараться,
больше не будет. Конечно, даже думать больно, не то, что душить его, но
что делать, больше нечего...
страх, стыд, отчаянье, был сам джет, и больше ничего и никого, даже
ненавистного врага. Он был один во всем мире - но и мира тоже не было.
полагается, совершенно бесследно. Джет чувствовал жгучий холод: еще бы, он
весь мокрый насквозь. Он... джет снова коротко вскрикнул.
меня зовут? Как меня зовут?
взглядом; во всяком случае, Керавар не умел, иначе убил бы. Он стоял,
тяжело и быстро дыша от гнева, потом поднял руку, отвесил джету пощечину в
полную силу и вышел так быстро, словно за ним гнались...
еще тоже жить хочу.
пот.
тебе сейчас, к лешему, господин? Я государственный преступник, а за мою
голову объявлена награда. Считай, что мы с тобой друзья, идет?
была, однако, совсем иной. Он и сам не признался бы себе в том, что
заставило его предложить дружбу вассалу. Просто высокомерие Иллари так и
не переросло в спесь, столь свойственную столичным придворным, а
врожденное чувство справедливости не позволило ему считать себя господином
человека, который настолько превосходил во всем его самого.
чтобы сгладить возникшую неловкость.
подбросил еще углей, закопал в них еще несколько клубней и принялся вместе
с Иллари уплетать остывшее лакомство, которое отнюдь не стало менее
вкусным.
все еще не в силах оправиться после недавнего потрясения. - И как ты еще
ухитрился сохранить рассудок?
Эриксон Стивен
Суворов Виктор
Акунин Борис
Корнев Павел
Шилова Юлия
Юрьев Сергей