землю, кто создает карты и описывает ландшафты, никто-никто до меня не
увидел эту вот землю с овалом лазурита в черной оправе не ведомого никому
камня. Чем я обязан судьбе? Чем мне оплатить этот миг истинного счастья?
утекло, как утекает вода. Я снова и снова кланялся земле, приглядываясь,
пристукиваясь и даже принюхиваясь к камням, меня окружавшим. Они были
томительно однообразны по цвету и конфигурации, разнясь только размером.
Забыв усталость, я легко бежал вперед, и только сердце тяжело билось у
самого горла да росла в нем тревога, рожденная тайной.
Авлаканской платформе, с брустверным берегом. Оно представляло собой
громадный кратер древнего вулкана, окруженного извергнувшейся лавой. Так я
решил, опускаясь на береговой бруствер и вглядываясь в прозрачную черную
воду. Я не видел дна, берег отвесно падал в глубину и словно бы таял в
кромешной темноте.
прихода сюда, обо всем на свете, - но тут земля не поднялась ни сопкой, ни
кряжом, ни разломом, ее не выперла бешеная сила лавы, а, наоборот, как бы
вогнула".
громадной котловины, которая по всем законам должна была быть мокрым
непроходимым болотом, как и значилось на всех картах. Лежащая вдалеке от
рек и ручьев, окольцованная непроходимыми калтусами и марями, она была
против всех законов суха и засыпана неизвестными, по крайней мере никогда
не встречавшимися мне, вулканическими породами. Я достал из рюкзака карту
района, которую прихватил с собой еще из Москвы, и легко определил в
громадном междуречье Авлакана и Сагджоя свое нынешнее местонахождение -
это была одна из непроходимых, залитых болотами четырех впадин,
обозначенных на карте темно-зеленой краской с черной подштриховочкой. Те
сопки, что видел я с небольшой возвышенности, выйдя к Егдо, были
осадочными породами, теряющимися в непроходимых болотах. Выходило, что я
впервые прошел в центр впадины невидимой эвенкийской тропочкой и вместо
зловонных топей обнаружил громадный цирк, засыпанный неизвестной породой,
с кратером посередине. Какое странное, какое поистине таинственное место.
Я бродил берегом озера, собирая образцы. Ими полны были карманы моих брюк,
куртки и даже наружные энцефалитки.
все вокруг, сердце замерло в груди, пораженное непозволительной,
недопустимой, даже страшной догадкой.
на привале. "Да как же я сразу не подумал об этом?" - стучало в висках, и
мир возвращался ко мне черным, тайным и, сознаюсь, чуточку страшным, каким
он и был тут.
притихшие, словно были виноваты в чем-то, и, как показалось мне,
напуганные.
с медвежьими черепами стояли подле голого чумища. Следы костров были видны
на черном камне. Чуть поодаль - коряжина, похожая на соху, перевернутую
вверх лемехом. Кости разбросаны. Да лежали еще принесенные сюда вязанки
хвороста. Небольшую такую вязаночку нес с собой и Осип. Я только теперь
вспомнил об этом. Ясно - передо мною было культовое место какого-то
эвенкийского рода.
кивнул на один из шестов.
прозрачного черепа медведя с глубокими глазными отверстиями, словно все
еще наблюдающими мир, висела щучья челюсть никак не меньше полуметра
длиною. Я охнул, не веря глазам. Но все-таки запротестовал:
Отдыхать будем, жрать будем, кусать водка, - быстро, быстро говорил Осип,
горбясь и пряча голову в плечи.
карту, я спешил на юг, строго по меридиану, к месту, отмеченному на ней
темным крестиком.
ничего не поделаешь, надо.
Зарисовал на чистом поле карты цирк, озеро, прикинул на глазок его
размеры, побродил по россыпям, но никаких других пород не нашел.
бы приклонилось к земле, и все вокруг утратило живость цвета, будто
напитавшись черным, даже озеро, по-прежнему недвижимое, сочило мрак, и
вода в нем была ртутно-тяжелой. Я понял, что наступила ночь, надо
торопиться в обратную дорогу; где-то далеко-далеко едва слышно, но грозно
ворчал гром. Это, вероятно, волновало моих проводников, поскольку те
хлябистые, топкие болота, которые мы во множестве миновали, могут стать
непроходимыми.
на удилище катушку и оглядываясь вокруг, нет ли среди древесных корчажин
покрупнее да поплавучее.
Вернулся, неся на руках легкую берестянку. Лодка была крохотная, и я долго
усаживался в нее на плаву, а Василий с Осипом удерживали суденышко так,
чтобы оно не перевернулось. Наконец, нужное равновесие было найдено, и я,
приладив спиннинг на колени, изготовился с веслышком и скомандовал:
уточкой, заскользила по водной глади, а я почувствовал в себе такую
отрешенность и обреченность, что на миг сделалось нехорошо. Василий с
Осипом стояли на берегу и глядели на меня так, будто я отплывал в дальние
и долгие странствия.
неправдоподобно, словно бы вокруг лежали громадные полые емкости. Зацепив
вместо блесны груз, я пустил катушку на холостой ход. Барабан мягко
зашелестел, и леска, хорошо уложенная, легко разматывалась, убегая за
корму. Я чуточку подтолкнулся веслом, и берестянка снова легко
заскользила. Барабан по-прежнему шелестел, и леска неслышно ложилась на
воду виток за витком. Уезжая из Москвы, я по случаю купил три буксочки
отличнейшей японской лески. Самую толстую, рассчитанную на океанскую рыбу,
я навел на катушку, которую и поставил сейчас на удилище. Что ни говори,
но челюсть щуки, увиденная мною, располагала к серьезному лову. В
буксочке, рассчитанной для крупной добычи, было сто метров; десять
выпросил для каких-то особых нужд мой сын, три я вырезал для поводков и
куканов, и, значит, на барабане сейчас было восемьдесят семь метров.
Тяжелая гирька по-прежнему увлекала за собой леску, и я заметил, что с
барабана соскальзывают последние метры. Выходило, что под тоненьким,
бумажно-хрупким донышком моей утлой посудины лежала пучина черной, до
ломоты в суставах (я попробовал рукою) холодной воды. Я научился
определять и предугадывать земные толщи. Вот и сейчас мысленно погрузился
в эти аспидно-мрачные воды, в царство вечной темноты и холода, и я на миг
словно бы увидел крохотный культурный слой земли, поверх которого
концентрическими замкнутыми линиями, но в то же время и в великом хаосе
образовалась довольно мощная толща черного камня, который легко фильтровал
через себя вешние и осенние воды, не позволяя образовываться тут по всем
земным законам гиблому болоту, фильтровал, направлял влагу в громадную
воронку озера. Под культурным слоем земли я представил громадный ледник,
тысячелетия питающий реки, ручьи, родники, озера, и болота, и коническую
воронку, стремительно уходящую сквозь него дальше, в глубину
каменноугольных морей, к залежам доломитов и гипса, и наконец, к
громадной, удерживающей на себе невообразимую тяжесть плите, к Великому
феонсарматскому щиту, где эта громадная воронка обретала дно, которое
тщетно ищу я, размотав всего лишь жалких восемьдесят семь метров лески.
неизведанности, разверзшийся подо мной, входит в сердце, делая
непослушными губы и остужая затылок.
заметил, что далеко уже отплыл от берега. Так далеко, что мой вопрос и не
должен был бы услышать Осип, а я тем более его ответ. Напряглась,
недвижимо застыла, словно бы в густой воде, леска. Зависла в почти
стометровой толще гирька.
будто парень склонился к уху:
Круз Андрей
Зыков Виталий
Перумов Ник
Володихин Дмитрий
Шилова Юлия