вы выступаете в гимназии...
молодцеватый баритон произнес:
его там, словом, племянничек. Виктор глядел на него не дольше секунды, но
уже чувствовал сильнейшее раздражение.
Тебе говорят, мокрая шкура!
смотрел на него сверху вниз. Этакий юный Голиаф в спортивной куртке,
сверкающей многочисленными эмблемами, наш простейший отечественный
штурмфюрер, верная опора нации с резиновой дубинкой в заднем кармане,
гроза левых, правых и умеренных. Виктор протянул руку к его галстуку и
спросил, изобразив озабоченность и любопытство: "Что это у вас такое?" И
когда юный Голиаф машинально наклонил голову, чтобы поглядеть, что у него
там такое, Виктор крепко ущемил его большой нос большим и указательным
пальцем. "Э!" - ошеломленно воскликнул юный Голиаф и попытался вырваться,
но Виктор его не выпустил, и некоторое время старательно и с ледяным
наслаждением крутил и выворачивал этот наглый крепкий нос, приговаривая:
"Веди себя прилично, щенок, племянничек, штурмовичок вшивый, сукин сын,
хамло..." Позиция была исключительно удобной: юный Голиаф отчаянно
лягался, но между ними было кресло, юный Голиаф месил воздух кулаками, но
руки у Виктора были длинные и Виктор все крутил, вращал, драл и
вывертывал, пока у него над головой не пролетела бутылка. Тогда он
оглянулся: на него раздвигая столы и опрокидывая кресла, с грохотом
неслась вся банда - пятеро. Причем двое из них были очень рослые. На
мгновение все застыло, как на фотоснимке - черный Зурзмансор, спокойно
откинувшийся в кресле; Тэдди, повисший в прыжке над стойкой; Диана с белым
свертком посередине зала; а на заднем плане в дверях - свирепое усатое
лицо швейцара; и совсем рядом - злобные морды с разинутыми ртами. Затем
фотография кончилась и началось кино.
некоторое время не появлялся. Но другой верзила попал Виктору в ухо.
Кто-то еще ударил его ребром ладони по щеке. Видимо, промахнулся по орлу.
А еще кто-то - освободившийся Голиаф? - прыгнул на него сзади. Все это
было грубое уличное хулиганье - опора нации, - только один из них знал
бокс, а остальные жаждали не столько драться, сколько увечить, выдавить
глаз, разорвать рот, лягнуть в пах. Будь Виктор один, они бы его
искалечили, но с тыла на них набежал Тэдди, который свято исповедовал
золотое правило всех вышибал - гасить любую драку в самом зародыше, а с
фланга появилась Диана, Диана Бешеная, оскаленная ненавистью, непохожая на
себя, уже без белого пакета, а с тяжелой плетенной бутылью в руках; и еще
подоспел швейцар, человек хотя и пожилой, но, судя по ухваткам, бывший
солдат - он действовал связкой ключей, словно это был ремень со штыком в
ножнах. Так что когда из кухни прибежали два официанта, делать им было уже
нечего. Племянник удрал, забыв на столике транзистор. Один из молодчиков
остался лежать под столиком - это был тот, которого Диана свалила бутылью,
остальных четверых Виктор с Тэдди, подбадривая друг друга удалыми
возгласами, буквально вынесли из зала на кулаках, прогнали через вестибюль
и пинками забили в вертящуюся дверь. По инерции они вылетели наружу сами и
только там осознали под дождем полную победу и несколько успокоились.
себе и Виктору. - Манеру взяли - каждый четверг буянить. Прошлый раз
недоглядел - два кресла сломали. А кому платить? Мне!
следует не добрался.
связываться. Дядюшка у него знаешь кто, да и сам он... опора Родины и
Порядка, или как они там называются. А драться ты, господин писатель,
навострился. Такой, помню, хлипкий сопляк был - тебе, бывало, дадут, а ты
и под стол. Молодец.
существование. У нас как ведь - все на одного. А господин Президент за
всех.
национальным самосознанием, идешь искать критика, а он уже с компанией - и
все молодые, задорные крепыши, дети Президента...
одним плащом, вылезли молодой человек в очках и с портфелем и его
долговязый спутник. Из-за руля выбрался Голем. Долговязый с острым,
каким-то профессиональным интересом смотрел, как швейцар выбивает через
вертящуюся дверь последнего буяна, еще не вполне пришедшего в себя.
"Жалко, этого не было, - шепотом сказал Тэдди, указывая на долговязого. -
Вот это мастер! Это тебе не ты. Профессионал, понял?" "Понял", - тоже
шепотом ответил Виктор. Молодой человек с портфелем и долговязый рысцой
пробежали мимо и нырнули в подъезд. Голем неторопливо двинулся было
следом, уже издали улыбаясь Виктору, но дорогу ему заступил Зурзмансор с
белым свертком под мышкой. Он что-то ему сказал вполголоса, после чего
Голем перестал улыбаться и вернулся в машину. Зурзмансор пробрался на
заднее сидение, и джип укатил.
из-за него проливают, а он сел в чужую машину и уехал.
сегодня он, завтра ты. Мы с тобой сейчас пойдем и выпьем, а его в
лепрозорий повезли.
не понимаешь в нашей жизни, писатель.
который год дожди, на полях все погнило, дети от рук отбились... Да чего
там - ни одной кошки в городе не осталось, от мышей спасенья нет... Э-эх!
- сказал он, махнув рукой. - Пошли уж.
свой пост:
один покалечили, стену загадили, а деньги я у этого... у последнего
отобрал, на вот, возьми.
ним. В зале опять установился покой. Молодой человек в очках и долговязый
уже скучали над бутылкой минеральной воды, меланхолично пережевывая
дежурный ужин. Диана сидела на прежнем месте, очень оживленная, очень
хорошенькая, и даже улыбалась занявшему свое место доктору Р.Квадриге,
которого обычно не терпела. Перед Р.Квадригой стояла бутылка рому, но он
был еще трезв и потом выглядел странным.
присутствовал при сем хотя бы мичманом.
петушиный гребень.
только ей обязан я викторией своей, - сказал он, показывая на Диану. - Ты
заплатила за бутылку?
принимаешь? Но как он упал! Боже мой, как он чудесно свалился! Все бы
так...
рому.
тебя все цело? Я видела, как тебя били ногами.
из стакана, совершенно как кухонная раковина всасывает остатки после мытья
посуды. Глаза у него сразу же осоловели.
писатель Банев...
Это единственное, в чем я сейчас уверен. Вы не можете себе представить, но
я приехал сюда полгода назад абсолютно непьющим человеком. У меня больная
печень, катар кишок и еще что-то с желудком. Мне абсолютно запрещено пить,
а я теперь пьянствую круглые сутки... Я абсолютно никому не нужен. Никогда
в жизни этого со мной не бывало. Я даже писем не получаю, потому что
старые друзья сидят без права переписки, а новые - неграмотны...
остывший чай.
И нечего на меня смотреть! - сказал он вдруг Диане бешено. - Попрошу
скрывать свои чувства. А если вам не нравится...
Только ты немножко понимаешь. Ты меня всегда понимал. Только ты очень
груб, Банев, и всегда меня ранил. Я весь израненный... Они теперь боятся
Роллинс Джеймс
Шилова Юлия
Юрьев Сергей
Глуховский Дмитрий
Шилова Юлия
Березин Федор