пошел... Вот только что вернулся.
Лидочка... Она тебе никаких предложений не делала?
есть... если бы я по-настоящему захотел...
было. Иди к черту! Честное слово, третий допрос за день...
действительно что-нибудь другое?
него работа, работать не дают... Как это - другое? И потом, мне же его
назвали!..
неприятности.
табурета и сказал Захару:
сортире. Было слышно, как они гонят рассевшегося в унитазе Каляма.
новости?
сортире.
- Вот влип так влип!
вообще-то он работает в каком-то ящике...
управлением... Но беда не в этом. Беда в том, что он - человек, который
бережно и обстоятельно относится к своим желаниям. Это его собственные
слова. Причем заметь, отец, это истинная правда..
следом. Малянов сказал ему:
Снеговой спрашивал...
глазах. То есть делается белым, буквально как бумага.
все-таки не ожидал.
пол и принялся торопливо собирать просыпанное. Вайнгартен крякнул,
пробормотал: "Это дело надо того, отцы..." - и принялся разливать. И тут
мальчик сказал:
с какой-то надеждой, что ли.
посмотрите, там этих Губарей штук восемь..."
просидели до конца школы за одной партой. Вайнгартен не менялся с годами,
он только увеличивался в размерах. Всегда он был веселый, толстый,
плотоядный, всегда он что-то коллекционировал - то марки, то монеты, то
почтовые штемпеля, то этикетки с бутылок. Один раз, уже ставши биологом,
он даже затеял коллекционировать экскременты, потому что Женька Сидорцев
привез ему из Антарктиды китовьи, а Саня Житнюк доставил из Пенджикента
человеческие, но не простые, а окаменевшие, девятого века. Вечно он
приставал к окружающим, требуя мелочь, - искал какие-то особенные медяки.
И вечно он хватал чужие письма, клянчил конверты с печатями.
был старшим, числился членом двадцати разнообразных комиссий, как союзных,
так и международных, постоянно шастал за рубеж на всякие конгрессы и
вообще был без пяти минут доктор. Из всех своих знакомых больше всего он
уважал Вечеровского, потому что Вечеровский был лауреат, а Валька до дрожи
мечтал стать лауреатом. Сто раз он рассказывал Малянову, как нацепит
медаль и пойдет в таком виде на свиданку. И всегда он был треплом.
Рассказывал он блестяще, самые обычные житейские события превращались у
него в драмы а-ля Грэм Грин. Или, скажем, Ле Карре. Но врал он, как это ни
странно, очень редко и ужасно смущался, когда на этом редком вранье его
ловили. Ирка его не любила, непонятно за что, тут была какая-то тайна.
Было у Малянова подозрение, что в молодые годы, когда Бобка еще не
родился, Вайнгартен пытался подбить ей клинья, ну и что-то у них там не
вышло. Вообще насчет клиньев он был мастак, но не какой-нибудь там сальный
или примитивно похотливый, а веселый, энергичный, заранее готовый как к
победам, так и к поражениям мастак. Для него каждая свиданка была
приключением, независимо от того, чем она кончалась. Светка, женщина
исключительно красивая, но склонная к меланхолии, давно махнула на него
рукой, тем более он в ней души не чаял и постоянно дрался из-за нее в
общественных местах. Он вообще любил подраться, ходить с ним в ресторан
было сущим наказанием... Словом, жил он ровно, весело, удачливо и без
каких-нибудь особых потрясений.
когда серия опытов, заложенная в прошлом году, стала вдруг давать
результаты совершенно неожиданного и даже сенсационного свойства ("Вы
этого, отцы, понять не можете, это связано с обратной транскриптазой, она
же РНК-зависимая ДНК-полимераза, она же просто ревертаза, это такой
фермент в составе онкорн-вирусов, и это, я вам прямо скажу, отцы, пахнет
нобелевкой...") В лаборатории Вайнгартена кроме него самого никто этих
результатов оценить не сумел. Большинству, как это всегда бывает, было "до
лампочки", а отдельные творческие единицы решили просто, что серия
провалилась. Время между тем летнее, и все рвутся в отпуска. Вайнгартен
же, естественно, никому отпуска не подписывает. Возникает скандальчик -
обиды, местком, партбюро. И в разгар этого скандальчика Вайнгартену на
одном из совещаний полуофициально сообщают, что есть такое мнение:
назначить товарища Вайнгартена Валентина Артуровича директором новейшего
супермодернового биологического центра, строительство которого сейчас
заканчивается в Добролюбове.
менее сообразил, что такое директорство, во-первых, пока еще журавль в
небе, а когда и если превратится в синицу в руках, то, то-вторых, вышибет
Вайнгартена В.А. из творческой работы по крайней мере года на полтора, а
то и на два. В то время как нобелевка, отцы, это нобелевка.
лабораторию к своей загадочной обратной транскриптазе и к незатихающему
скандальчику. Не прошло и двух дней, как его вызвал к себе шеф-академик и,
расспросив о текущей работе ("Я держал язык за зубами, отцы, я был
предельно сдержан..."), предложил ему оставить эту сомнительную чепуху, а
заняться такой-то и такой-то темой, имеющей большое народнохозяйственное
значение, а потому сулящей неисчислимые материальные и духовные блага, за
что он, шеф-академик, ручается головой.
горизонтами, Вайнгартен имел неосторожность похвастаться дома, да не
просто дома, а перед своей тещей, которую он зовет кавторангом, потому что
она действительно капитан второго ранга в отставке. И небо над ним
потемнело. ("Отцы, с этого вечера мой дом превратился в лесопилку. Меня
непрерывно пилили и требовали, чтобы я соглашался немедленно, причем сразу
на все...")
выдавать на-гора результаты один другого поразительнее. Тут умирает тетка,
чрезвычайно дальняя родственница по отцу, и, улаживая дело о наследстве,
Вайнгартен обнаружил на чердаке ее дома в Кавголове ящик, набитый монетами
советского чекана, вышедшими из употребления в шестьдесят первом году.
Надо знать Вайнгартена, чтобы поверить: как только он нашел этот ящик, его
перестали интересовать все прочие явления жизни, вплоть до надвигающейся
нобелевки включительно. Он засел дома и четверо суток перебирал содержимое
ящика, глухой к звонкам из института и к пилящим речам кавторанга. В этом
ящике он обнаружил замечательные экземпляры. О, великолепные! Но дело было
не в этом.
ясно, что открытие уже, можно сказать, свершилось. Конечно, оставалась еще
масса неясного, конечно, все это надлежало еще оформить - тоже, между
прочим, работа немаленькая, - но сомнений больше не было, открытие
вылупилось. Вайнгартен закрутился как белка в колесе. Он разом покончил со