на один глоток.
себя, признаться, не очень-то спокойно.
был! А иначе ему сказано: если он, мошенник, вздумает меня обмануть, не
пройдет и дня, как я наставлю ему рога. Всякому свое добро. Ему его, а
мне мое. Поэтому пусть он исполняет свой долг!
хороша!
она принесла небесный приказ.
тором говоришь?
послали к господу богу просить его, чтобы их крошки, чуть народясь, ста-
новились на ножки? Господь сказал: "Извольте". (Он с дамами любезен.)
"За это я требую от моих дорогих прихожанок только одного: чтобы отныне
под простыни дамы и девицы ложились одни". Сарыга покинула господень
дом, небесный приказ неся под крылом; сам я там не был, помешали дела,
когда она его принесла; но я слышал, что вестнице не поздоровилось!
хохотом; потом принялась меня тормошить, крича:
ся! Пошел отсюда, пошел прочь! Пустослов несчастный! Ну, на что ты го-
ден, скажи? На то, чтобы у людей время отнимать! Ну, проваливай! И,
кстати, забери-ка с собой эту собачонку бесхвостую, которая путается у
меня в ногах, твою Глоди, вот эту самую, которую опять выпроводили из
пекарни, где она УЖ, конечно, запустила лапы в тесто (ишь, даже нос из-
мазала). Брысь оба, оставьте нас в покое, уроды вы этакие, не мешайте
нам работать, не то я возьму швабру...
мы пошли к Риу. Но на берегу Ионны мы сделали маленькую остановку. Смот-
рели, как удят рыбу. Давали советы. И очень радовались, когда нырял поп-
лавок или из зеленого зеркала выскакивала уклейка. Но Глоди, увидав на
крючке червя, который корчился от смеха, сказала мне с недовольной гри-
маской:
приятно. Не надо об этом думать. Думай лучше о том, кто его съест, о
красивой рыбке. Она скажет: "Это вкусно!"
везет же мошеннику, который меня ест!" Вот так-то, видишь ли, мой свет,
всегда и доволен твой старый дед. Мы ли едим, нас ли едят, на все надо
иметь веселый взгляд. У нас в Бургундии не знают мерлихлюндии.
не заметив, у Риу. Каньа и Робине меня поджидали, но мирно, развалясь на
берегу; и Робине, запасшийся терпением и удочкой, дразнил пескарей.
рые лежат, раздетые догола, и почуять свежий запах опилок, честное сло-
во, время и воды могут течь, сколько им угодно. Я готов без устали щу-
пать эти бока. Для меня дерево милее женщины. У всякого своя страсть.
Это ничего, что я знаю заранее, которое из них я хочу и возьму. Если бы
я был в Турции и увидел на базаре свою любимую посреди дюжины красивых
обнаженных девушек, неужели вы думаете, что моя любовь к милой помешала
бы мне, мимоходом, вкусить глазами прелести остального стада? Я не так
глуп! На то ли бог дал мне глаза, жадные к красоте, чтобы, когда она яв-
ляется, я стал их закрывать? Нет, они у меня отворены шире ворот. Все
туда входит, ничего не ускользнет. И подобно тому, как под кожей у хит-
рых женщин я умею, старый плут, угадывать их желания и тайну их мысли,
лукавой и опасной, так и под корою моих деревьев, шершавой и атласной, я
умею распознавать их сокрытую душу, которая вылупится из яйца, - если я
пожелаю ее высидеть.
только мы, старики, умеем смаковать), переругивается со сплавщиками, ко-
торые шатаются на том берегу Иояны или торчат на Бейанском мосту. Ибо
если в наших предместьях птицы и разные, то обычай у них один: вкопав-
шись задом в перила, сидеть весь день на мостах или промачивать горло в
злачных местах. Разговор - так уж принято - между сынами Беврона и сына-
ми Вифлеема состоит из прибауток. Господа иудеи величают нас мужиками,
бургундскими улитками и дармоедами. А мы отвечаем на эти любезности, на-
зывая их "лягвами" или щучьими рылами. Я говорю - мы, потому что, когда
я слышу молитвословия, не могу не вставить и сам: "Господи, помилуй!"
Просто из вежливости. Когда к вам обращаются, надо ответить. После того
как мы учтиво обменялись кое-какими ласковыми выражениями (что это, ни-
как уже полдень звонят? Я даже вздрагиваю. Вот так так! Ну, брат Время,
дружок, и бежит же у тебя песок!), я прошу наших добрых сплавщиков,
во-первых, помочь Каньа и Робине Нагрузить мою тележку и, во-вторых, от-
везти ее в Бевррн вместе с деревом, которое я выбрал. Они во все горло
трубят:
хотя и трубят. Они меня любят.
хищаясь нашим усердием. Но, когда моя упряжка вкатила на Бевронский мост
и мы застали всех трех воробьев, Фетю, Гадена и Тренке, по-прежнему со-
зерцающими течение вод, ноги остановились, а языки пустились во всю
прыть. Эти поносили тех за то, что они что-то делают. Те поносили этих
за то, что они ничего не делают. Певцы перебрали весь свой репертуар. А
я сидел на тумбе и мирно ждал конца, чтоб увенчать победой лучшего пев-
ца. Как вдруг слышу над самым УХОМ:
коротал время с девяти часов между Бевроном и Бейаном? У, лодырь! Вот уж
горе с тобой! Когда бы ты воротился, если бы я тебя не поймала? Домой,
злодей! У меня обед сгорел.
ней щенки.
арией. Мы воскликнули:
обоими подмастерьями. Покорно, хоть и не торопясь, я собирался поступить
так же, как вдруг из вышнего города хлынули радостный гул голосов, звуки
рогов и веселый трезвон святого Мартына, так что я, старая ищейка, повел
носом, чуя новое зрелище. Это была свадьба господина д'Амази и мадемуа-
зель Люкрес де Шампо, дочери сборщика податей и пошлин.
кинулись в гору, к замковой площади. Нечего и говорить, что не я бежал
позади всех! Такая удача не каждый день выдается. Только Тренке, Гаден и
Фетю, празднолюбцы, не соблаговолили отвинтить свои зады от плотины у
воды, заявив, что они, обитатели предместий, господам из башни не окажут
этой чести. Слов нет, гордость я люблю, и самолюбие - прекрасная вещь!
Но жертвовать ему своим развлечением... слуга покорный, какая же это лю-
бовь к себе! Это вроде любви кюре, который в детстве меня сек для моего,
дескать, блага, добрый человек.
которая ведет к святому Марты - ну, я поспел на площадь (вот нес-
частье!), когда свадьба уже вошла в церковь. Что тут делать - необходимо
было подождать, пока она выйдет. Но эти проклятые кюре могут слушать
свое пение без конца. Чтобы убить время, я кое-как проник, немало попо-
тев, в церковь, вежливенько протискиваясь между снисходительных животов
и мясистых задов; но в притворе меня облегла людская перина, и я оказал-
ся, как в постели, в тепле и в пуху. Если бы не святость храма, у меня
бы возникли, должен сознаться, игривые мысли. Но надо быть серьезным,
всему свое время и место; и, когда нужно, я умею быть степенным, как
осел. Но иной раз случается, что высунется кончик уха и осел ревнет. Так
случилось и тут, ибо, когда я созерцал, смиренно и благоговейно, разинув
рот, чтобы лучше видеть, радостное жертвоприношение целомудренной Люкрес
господину д'Амази, четыре охотничьих рога - святой Губерт свидетель -
затрубили, сопровождая богослужение, в честь охотника; не хватало только
собак; а очень жалко! Я поборол смех; но, разумеется, не удержался от
того, чтобы не просвистеть (тихонечко) напев. Но вот наступило роковое
мгновение, когда на вопрос любопытного кюре невеста отвечает "да"; наду-
тые щеки лихо затрубили поимку; тут я не выдержал и крикнул:
швейцар, хмуря брови. Я съежился и, крадучись сквозь гущу бедер, вышел
вон.
и я, люди почтенные, которые глазами умеют видеть, ушами переваривать
то, что проглотили чужие глаза, а языком рассказывать, благо говорить
можно не только о том, что видел сам. Ну, и дал же я себе волю!.. Чтобы
складно врать, незачем являться из дальних стран. Таким образом, время
пролетело быстро, во всяком случае для меня, пока не распахнулись снова
церковные двери под гром органов. Показалась охота. Впереди победоносно
шествовал д'Амази, ведя под руку пойманную дичь, которая жеманно постре-
ливала по сторонам своими красивыми глазами серны... Да, я рад, что не
мне стеречь красавицу! Кто пустился с нею в пляс, напляшется. Кто добыл
Громыко Ольга
Трубников Александр
Афанасьев Роман
Перумов Ник
Афанасьев Роман
Плотников Александр