Чтение 11–й страницы книги ~Тридцатая любовь Марины~

Целую губ твоих бутон,

Прижми меня к кроватке!

Люблю, люблю, люблю тебя!

Русалка ты, царица!

Пускай ночь эта для меня

Все время повторится!

С тобою быть навек хочу.

Любимая, родная!

Прижмись тесней к моему плечу

И никогда вовек тебя не отобьет другая!

Марина улыбнулась, поднесла листок к лицу.

Строчки расплылись, бумага, казалось, пахнет мягкими Сашенькиными
руками.

Чего бы ни касались эти порывистые руки -- все дотом источало
светоносную ауру любви.

Марина вспомнила ее податливые, нежно расккивающиеся губы, неумелый
язычок, и горячая волна ожила под сердцем, вспенилась алым гребнем: сегодня
Сашенька ночует у нее.

Прелюд кончился. Ученица вопросительно смотрела на Марину.

-- Уже лучше. Теперь поиграй нашу гамму.

Марина спрятала листок и вдруг наткнулась на другой -- знакомый, но
давно считавшийся потерянным.

-- Господи... как это сюда попало...

Девочка заиграла ми-мажорную гамму. Этот листок был совсем другим --
аккуратным, надушенным, с бисерным изысканным почерком:

AVE MARINA

Среди лесбийских смуглокожих дев

Сияешь ты, как среди нимф -- Венера.

Феб осенил тебя, любовь тебе пропев,

Склонились с трепетом Юнона и Церера.

Наследница пленительной Сафо,

Как ты прекрасна, голос твой так звучен.

Любить тебя, весталочка, легко:

Твой облик мною наизусть изучен:

Изучены и губы, и глаза,

Изгибы рук, прикосновенье пальцев.

На клиторе твоем блестит слеза...

Ты прелесть, ангел мой. Скорее мне отдайся...

Марина усмехнулась и вздохнула.

Это писала Нина два года назад...

Поразительно. Оба стихотворения посвящались ей, в них говорилось в
сущности одно и то же, но как далеки они были друг от друга! От неумелого
Сашиного исходило тепло искреннего любовного безрассудства, когда при мысли
о любимой сердце останавливается в груди, а мир дрожит и рассыпается
калейдоскопической зыбью. Второе стихотворение источало холод рассудочного
ума, цинично взвешивающего сердечную страсть, отринувшего Случай, как
опасность потери своего Эго.

Спотыкаясь, гамма ползла вверх.

-- Медленней, не спеши. Не бормочи, старайся следить за пальцами.

Марина спрятала Сашино посвящение, а Нинино разорвала и бросила в
корзинку.

Дворник в юбке, накрошив льда. воткнул мокрый лом в снег и побрел за
лопатой.

Марина посмотрела на часы. Без четверти три.

-- Ну, ладно, Света. К следующему разу приготовишь начисто сонатину и
прелюд. А дома... дома...

Подойдя к пианино, она полистала "Школу". Вот этюд этот разберешь сама.
Запомнила?

--Да...

-- Ну и хорошо.

Дверь робко приоткрылась, заглянули светлые кудряшки.

-- Проходи, Олег.

Плоскогрудая Света стала собирать свои ноты в капроновую сумку.

Олег громко ввалился со щедро расстегнутым портфелем, шмыгая носом,
пылая круглыми девичьими щеками. Тупорылые ботинки были мокрыми, низ
форменных брюк -- тоже. Галстук с крохотным, намертво затянутым узлом съехал
набок.

-- Господи, откуда ты? -- улыбнулась Марина, кивнув уходящей Свете

-- А я это... опаздывал... и это... -- ответно улыбнулся он. хлюпнув
носом.

Марина поправила ему галстук, чувствуя на расстоянии как пылает
пухленькое красивое лицо.

Этот двенадцатилетний Адонис нравился ей У него были курчавые
светло-каштановые волосы, девичьи черты, голубые глаза, оправленные в
бахрому черных ресниц, полные вишневые губы и круглый аппетитный подбородок.

Помимо этого он был патологически глуп. Ленив и косноязычен, как и
подобает классическому любовнику Венеры.

Олег порылся в растерзанном портфеле, выудил испачканную чернилами
"Школу" и мятую тетрадь. Прислонившись к подоконнику и улыбаясь, Марина
рассматривала его:

-- Почему ты такой неряшливый, Олег?

--Да я просто спешил... вот...

-- Ты всегда куда-то спешишь...

-- Да нет... не всегда... иногда...

Он давно уже чувствовал ее расположение и носил невидимый венок
любимчика с угловатой удалью, позволяя себе глупо шутить с Мариной и
задушенно смеяться в собственный воротник.

При этом он безнадежно краснел и моргал своими густыми ресницами.

Его отец был стопроцентный прол -- отливал что-то на Заводе
Малогабаритных Компрессоров, в Доме культуры которого и преподавала музыку
Марина.

Мать Олега заведовала овощной базой.

-- Ну, как этюд? -- спросила Марина, когда он сел за инструмент и
привычно сгорбился, положив большие клешни рук на колени.

-- Ну... я в начале там нормально... Марин Иванна... только это, в
конце там... сложно немного...

-- Что ж там сложного? -- она подошла, поставила его "Школу" на пюпитр
и нашла этюд.

Олег испуганно посмотрел в ноты, потер руки и робко начал.

Играл он неплохо, но природная лень не пускала дальше.

-- Немного живее, не засыпай. -- сразу подстегнула его Марина и
безжалостно нажала на левое плечо, качнув вбок, -- Свободней левую, басов не
слышно совсем.

Во время игры он забывал обо всем, по-детски оттопыривал верхнюю губу и
шлепал ресницами.

Глаза его округлялись, нежная шейка тянулась из школьного воротника.

-- Пальцы, пальцы! -- воскликнула Марина, клюнув ногтем исцарапанную
крышку "Лиры", -- Остановись. Опять путаница. Пятый, третий, первый,
четвертый. Сыграй еще.

Он повторил.

-- Теперь снова, только легче и свободней.

Он сыграл легче и свободней.

"Все может, если захочет. Как партия..." --подумала Марина, любуясь им,
-- "За таким вот теленочком и гонялась Хлоя по лесбосским лугам. Мой
миленький дружок, лесбийский пастушок..."

Из его кудряшек выглядывала аппетитная розовая мочка.

Марина представила, как содрогнулся бы этот угловатый увалень, когда б
ее губы втянули эту мочку, а язык и зубы с трех сторон сжали бы ее.

-- Пауза! Пауза! Почему забываешь? Снова сыграй...

Он вернулся к началу.

"Интересно, есть у него волосики там. или нет еще?" -- подумала она и.
улыбаясь, представила, как, зажав в темный угол этого испуганно пылающего
бутуза, стянула бы с него штаны с трусами и настойчивыми прикосновениями
заставила б напрячься растущую из пухлого паха пушечку... Опустевший
школьный спортивный зал гулко разносит Олегово хныканье и Маринин горячий
шепот, поднятая ушедшим классом пыль еще висит в воздухе, запертую на швабру
дверь дергает шатающийся по коридору лоботряс. Олег смолкает, покоряясь
угрожающим ласкам. Марина валит его на рваныи кожаный мат, ее губы втягивают
в себя терпко пахнущую головку, а рука властно забирает эластичные яички...

-- А теперь как, Марин Иванна?

-- Вполне, -- шире улыбнулась она. обняв себя за локти, -- Слушай,
Олег, а у тебя подружки есть?

Посмеиваясь, он пожал плечами:

-- Неа..

-- Почему?

Угловато он повторил тот же жест.

-- Такои взрослый мальчик, симпатичный... -- Марина подошла, потрепала
его кудряшки. -- Только ленивый предельно.

-- Да нет. Марин Иванна, я не ленивый...

-- Ленивый, ленивый, -- ласково качала его голову Марина, чувствуя
шелковистость курчавых волос. -- Больше заниматься надо. больше. Ты
талантливый парень. Если будешь лентяем -- ни одна девочка с тобой дружить
не станет.