той поры!
Данилкой, <московским князем>, как за глаза звали его ребята в училище, и,
наоборот, хотелось чаще встречаться с Козлом. Тот был маленький, прыткий,
вечно голодный и, верно, был как козел, - проказлив на все детские
шалости: в огород ли слазать, нарвать чужой моркови и луку, гнездо ли
разорить, утащить чужие салазки зимой... В драках он тоже не уступал
другим, хоть и не вышел ростом. А в спорах ребячьих, припертый в угол,
краснел весь, как смородина, и говорил: <Пошел ты, знашь! Куды не знашь!>
- Грубого слова Козел никогда не произносил, слушался матки своей.
пруду... Когда кончилась осенняя распутица и отвердела земля, Федя снова
стал ходить в училище, хотя сейчас, осенью, было особенно страшно
возвращаться уже в потемнях назад и проходить мимо Глинницы - проклятого
врага под самым Клещином-городком, где когда-то мерянские колдуны
совершали свои волхвования, пили человечью кровь, как уверяли некоторые
мальчишки. А теперь во враге жила нечистая сила, пугала, свистела, сбивала
с пути. Кто шел мимо, обязательно крестился и читал молитву - <Отче наш>
или <Богородицу>, - а не то можно было пропасть. Сказывали, как девку с
Криушкина утянуло во враг, да и не нашли потом. А недавно Козел, сидя на
заборе и скаля зубы, рассказал, как два мужика с Маурина шли мимо Глинницы
и помянули нечистого, а он и явился им. Мужик как мужик, а зубы скалит.
<Вы, - говорит, - как идете? Давайте я вас поведу!> И завел. А водополка
была, дак они и бродили, бродили, чуть живы вышли. Под Пасху дело было. И
колоколы слышат, а выйти не могут. Так бродили, и оба умерли сегод!
дак и решил попугать, а все же проходить мимо Глинницы одному стало вовсе
невмочь.
набралась целая куча девчонок, и все пищали, а Проська расставляла свои
чурочки, соломенные и тряпичные жгутики, в середину сажала владимирскую
куклу в парчовом саяне и приговаривала, разводя руками:
<московского князя>.
перестала забухать и звонко щелкала, закрываясь.
скоро и салазки можно будет достать, вскочить, проехать со склона к пруду,
а то побежать туда, к обрыву, куда ходят большие мальчики, и - вниз! Он
еще ни разу не катался с обрыва, только с замиранием сердца смотрел, как с
визгом и уханьем летели вниз, иногда перевертываясь, старшие парни и
девки. В училище идти было еще рано. Федя огляделся и побежал искать
Козла...
поставила свечу. Свечи зажигали редко, берегли. Они с Грикшей уселись
носами друг к другу, шевеля губами, читали. Грикша читал медленно, но
упорно и уже перевернул страницу засаленного служебника, а Федя, утомясь
складыванием непослушных букв, остановился и начал разглядывать цветную
заглавную букву, представляя, что это лодья, плывущая по озеру.
кулаки:
непослушными буквами, трудно складывая:
зело... буки... Во гробех, нет, во зскробех печалию...
посматривая на склонившихся сыновей, сучила и сучила пряжу. Сама она была
неграмотна, как, впрочем, и все бабы на селе.
неделю до Филиппьева дня снег пошел сразу густой, пушистый и укрыл все. В
обмерзшие, затянутые инеем окошки стало теперь ничего не видать, да еще
для тепла одно из них задвинули задвижкой и заткнули ветошью, а в другое,
вместо бычьего пузыря, вставили пластину ровного льда. Дома все чаще
сидели в шубах, а, приходя со двора, греться залезали на полати. Подходил
Рождественский пост.
мягко-лиловое, низко висит над землею и неслышно порошит снегом. Сугробы
кое-где сравнялись с крышами. Ветра завивают серебряные смерчи, жалобно
гудит в дымниках, шерсть на лошадях курчавится от мороза, облако белого
пара окутывает входящих в избу. Козел прибежал; руки красные, его круглая,
с острым подбородком, как у мышонка, мордочка тоже вся обмерзла и пошла
сизо-красными пятнами. Залезши на полати, он долго трясся там, согреваясь.
Отогревшись, повеселел. Да еще Федя сунул ему кусок хлеба, и Козел жадно
проглотил его, держа в горсти и уминая за обе щеки.
из пятого в десятое, обычно даже не доводя до конца. Поэтому Федя с
радостью согласился.
ух ты! Тут и заспишь, и хлеба исть не захочешь!
замерз. Вынырнули на двор, на синий обжигающий холод. Козел понесся,
высоко подкидывая ноги. Федя едва поспевал за ним. У Махониной избы
мальчики долго колотились. Козел прыгал то на одной, то на другой ноге, а
ладонями тер себе попеременно пятки. Наконец дверь подалась. Открыла
Фроська:
тихонько пробрались к печке и полезли на полати, в тесноту, в сдавленные
шепоты, пихая чьи-то ноги, руки, получая тычки. Наконец умостились кое-как
и, согреваясь, начали вникать в затейливое журчание сказки.
далеко ли, низко ли, высоко ли, идет день, идет другой. Попадает ему
встречу стар старичок: <Куды, доброй молодец, идешь, куды путь держишь?
Волей-неволей али своею охотой?> - Отвечает ему Ванюша: <Иду я туда, не
знаю куда, волей-неволей, а больше своею охотой...>
елки до самого неба, и за лесом неведомые земли, далекие, как Новгород,
как Хвалынское море и царь перский...
дворе. Волки выли за самой околицей.
праздники без отца, внове и вольготней. Батя, бывало, разгонял всякое
веселье. А тут - дверь так и хлопала. Матери кричали:
помудренее, что и не выговорить. Славщикам она накладывала пироги, сама
бегала гадать вместе с бабами. На Святках приходили ряженые, страшные, с
рогами и хвостами, размахивали факелами из крученой, обмокнутой в деготь
бересты, плясали.
мать. А те тормошили и звали ее с собой.
уверенности, что и ей легче без отцовой брани. Но мать тотчас дала ему
подзатыльник и заплакала:
тебе ум-то?! Отец когды и поучит, дак на то он отец! Глава! Становись на
колени, молись, чтобы прошло слово-то глупое, ничо не стряслось с има там,
в немецкой земле!
поминала потом.
подгоняемый неукоснительным братним надзором.
Обросшие за зиму мохнатые лошади вдруг останавливались, нюхали ветер и
тихо ржали. Приближалась Пасха. На Крестопоклонной неделе дошла весть, что
ратники возвращаются из похода.
возвращался из училища. У ворот их усадьбы стоял знакомый конь, и он, с
сильно забившимся сердцем, одновременно со страхом и радостью (поминая все
зимние прегрешения!) понял, что воротился отец.
толпились в полутьме Фрося, сноха Дарья, Окулина, Олена, еще какие-то
женки, слышались надрывные рыдания, и Федя сперва даже не понял, что это
рыдала мать. Дядя Прохор говорил меж тем, обращаясь к мужикам:
Шилова Юлия
Конюшевский Владислав
Флинт Эрик
Шилова Юлия
Куликов Роман
Афанасьев Роман