Нижнего Новгорода недостанет силы на долгую прю с Ордою!
Дионисий. - Дождетесь, Литва совершит то, чего страшите совершить вы! И к
вящему торжеству католического Рима охапит волости русстии в руце своя!
топорщившиеся листы, пытался застегнуть медные застежки переплета. Как у
отца хватало воли терпеть и укрощать игумена? И как объяснить этому
упрямцу, что реченное им паки и паки невозможно и даже самоубийственно
ныне для русской земли? Как объяснить?!
ни сил, ни серебра недостанет. Война дорога! (<Ни крови недостанет
людской>, - договаривает про себя Андрей.) И с Москвою не сговорить... -
И, подымая голос, воспрещая игумену дальнейший спор, заключает Андрей,
подымаясь с кресла: - Почто не изречешь ты глаголов сих главе церкви
русской, владыке Алексию?!
продолжить спор, но Андрей не пожелал слушать. Негромко, но твердо
повторив прежнее, примолвил: <Я сказал!> Склонил голову, благословляясь.
Вышел, в дверях разминувшись с испуганным писцом, что неволею услышал спор
громоносного игумена с князем и оробел несказанно, плохо, впрочем, поняв,
о чем шла у них речь. Печерский игумен, пробормотав нечто зело нелестное о
князе Андрее (<и сей... робостию славен!>), также стремительно покинул
покой.
скажут, и токмо не переиначивать прежнего рукописания. Проводивши игумена,
он крестится и вновь приступает к неспешной работе своей. Текут часы. Вот
он подымает голову, трет усталые глаза. Сейчас ударят в било и можно
станет, отложив гусиное перо, идти к выти в монастырскую трапезную, где
будет уха, и хлеб, и тертая редька, и вареные овощи, где станут неспешно
за трапезою читать жития святых... Пошли, Господи, и далее тишины русичам!
И только ветер над кровлей, ордынский, суровый, будет тревожить тихое
течение жизни предвестием новых бед.
поверившую было в него, бояр, даже Дионисия (паче всего Дионисия!), быть
может, даже и смердов, но ничего поделать с собою не мог. Бросать
невеликие силы Нижегородского удела в кровавую ордынскую кутерьму он не
хотел и не имел права. Даже и теперь, когда в степи голод, когда, как
говорят, с юга опять надвигается на татарские города чума, когда силы Орды
разделены и поглощены борьбою ханов друг с другом. Он видел дальше. Он
вместе с отцом объезжал починки русских насельников по Волге, Кудьме и
Суре Поганой, межевал земли, улаживал владельческие споры с мелкими
мордовскими князьками и ведал, что новонаходникам-русичам в здешних
палестинах для того, чтобы окрепнуть и умножиться до брани с Ордою,
надобны еще зело многие годы. Или у него самого не было стольких сил? Быть
может, и то и другое!
загородье, толковал с игуменом Денисом, побывал едва ли не у всех великих
бояр.
сани, лихо выкатывая на оснеженный волжский простор. Было много смеху,
безлепицы, бурной посадской радости - ни от чего, от изобилия молодых сил
в плечах, от вишнево-алых румяных девичьих лиц, от заливистого звона
поддужных колокольцев, от грома, гама, песен и пиров...
разгоряченно-злой. Бросил кулаки на столешню, вырезными ноздрями гнутого
носа втянул воздух, лампадный книжный дух покоя Андреева и, выдохнув
жарко, - отверг. Мотанул головой, голубыми сумасшедшими глазами уставясь в
темные очи старшего брата, едва не выкрикнул:
сына он уже начал позабывать. Тверянка Василиса, выданная за него,
тридцатилетнего заматерелого мужа, двенадцатилетнею тоненькой девочкой и
первые месяцы со страхом ложившаяся в супружескую постель, рожала
впоследствии все мертвых детей. Нижегородский стол после его смерти должен
был отойти кому-то из братьев.
был, конечно, не раз и не два подумать о наследнике. По лествичному
обычному праву города княжества должны были доставаться
братьям-наследникам в очередь, по старшинству. Но какой град почесть нынче
старейшим: Суздаль, где продолжает оставаться епископский стол, или
Нижний, куда отец перенес престол княжества?
Владимир! Что ж, мне так и сидеть на Городце?! - выкрикнул гневно Борис.
столькая ярость была во взоре братнем. И он спросил вдруг о том, о чем
спрашивать было неслед:
его правдивые мудрые укоризненные глаза. Андрей, и не ведая, угадал его
тайные речи, посулы, клятвы нижегородской боярской господе. Понял и был
огорчен. Не за себя (боярам бездетного пожилого князя была нужда думать, с
кем они останут после его смерти!). За брата Дмитрия, за братнюю, столь
нужную в днешнем раздрасии любовь... Выгнать Бориса из города Андрей не
хотел, да и не имел права. У каждого из сыновей Константина Василича был в
Нижнем свой двор, у каждого - свои села под городом, и в доходах
нижегородского мытного двора была у Бориса своя неотторжимая часть. И
неведомо, куда повернет, прикажи такое Андрей, старый отцов тысяцкий...
подносе уставно подала деверю гостевую чару. И Борис чуть вздрагивающей
рукою принял хмельной мед, встал, помедлив, перед невесткою, перед ее
строгим взором, поджатыми губами, сухо-иконописным ликом. Опорожнил
серебряную плоскую чарку с драгим камнем на дне. Глянул и на нее
светло-бешено. Но Васса, потянувшись, слегка тронула его щеку холодными
губами, и взор Бориса забился, запрыгал и потух.
жемчужною кикою головы повелела слугам накрывать и пошла-поплыла вон из
покоя - едва вздрагивали прямые складки темного, мерцающего скупою золотою
отделкою долгого, до полу, сарафана.
дичь, ширил ноздри, глядел мутно, но в драку, как показалось даве, уже не
полез и на строгие слова Андрея о том, что о родовом надлежит баять вкупе
с епископом, старейшими из бояр и игуменом Денисом, лишь сумрачно глянул
вновь в очи брату, но сдержал себя на этот раз.
ощущая растущее бессилие свое. - Не отдаст! А ну как и с великого стола
спихнут Митю? И кто! Четвероюродный десятигодовалый племянник!>
Правда, это отнюдь не значило, что он не получил отай этого ответа от
нижегородских бояр Андреевых...
украшения и разбирая волосы на ночь, сказала ему:
расплетала, расчесывая, косы. Худая длинная шея жены, голубоватая от
проступивших жил, и острый очерк носа напомнили Андрею еще раз, что
молодость Вассы уже позади. В самом деле, ей уже за тридцать, да и
невеселые неудачные роды содеяли свое дело... Когда-то она, маленькой
девочкою, обмирала в его руках. Теперь, поминая, Андрей стыдился
тогдашнего своего нетерпения. Не он ли и виноват, что у них теперь нету
детей?
умру, ты пойдешь сызнова замуж?
Помолчала, добавила мягче: - Я и маленькой хотела уйти в обитель!
коснулась поседелых Андреевых кудрей влажной холодной рукой.
святыня! Муж един и на всю жисть! Как можно? - Она слегка поморщилась,
пожав плечами. - Чужой запах, норов чужой... По-моему, так изменить ли
живому али мертвому - все едино!
отходя от супруга. Взяла серебряное зеркало, открыла круглую костяную
коробочку с благовонною мазью, стала растирать лицо. Не оборачиваясь,
вопросила негромко: - Борис у тебя опять Нижний просил? Отдаешь?