же доложишь мне.
офицера, а тот сразу заревел:
запрокинул ее назад. Целый час Косырев стоял на рубке и все смотрел на небо.
Перед подъемом флага к нему поднялся Курош и спросил:
когда он резал мясные пайки, можно было получить кость. Счастливец в таких
случаях скрывался в "шхерах" - за двойным бортом или в каком-нибудь закоулке
судна, чтобы не попасться на глаза начальству. Там в одиночестве он
отшлифовывал зубами свою добычу до блеска.
кость от бычьей ноги - сочную с мохрами мяса, с мозгами. Но не успел он
отойти от камбуза, как на него, словно ястреб, налетел Курош. На этот раз
обошлось без мордобития. Старший офицер приказал писарю взять кость в зубы,
а потом повел его, схватив за ухо, на бак. Два часа виновник простоял с
костью в зубах, словно собака, бледный, не знающий, куда спрятать глаза от
стыда.
философию" Паульсена.
произвел в моих чемоданах обыск, и около полусотни моих любимых книг
полетело за борт. Но я был неисправим. Только с этих пор мне пришлось
добывать знания более осторожно, так же как уголовный преступник добывает
чужое добро, - воровским путем.
Куроша, но после они раскаивались в этом.
анонимное письмо. А чтобы не могли установить, чей почерк, нашли для
переписки грамотного матроса с другого корабля. Пакет послали на имя
начальника отряда заказной корреспонденцией.
нам сам адмирал и заорал, потрясая анонимным письмом:
брани и рева. Адмирал угрожал повесить автора письма на рее.
удержа в своем произволе, адмирал наводил страх не только на матросов, но и
на офицеров. Он презирал их, убивал в них волю, всякую инициативу. Даже
командиров кораблей он всячески третировал и, не стесняясь в выражениях,
хлестал их отборной руганью. А те,
штаб-офицерских чинах, пожилые и солидные, тянулись перед
школьники. Во время маневров или стрельбы учебно-артиллерийского отряда мне
самому нередко приходилось видеть, как на мачтах нашего крейсера взвивались
флаги с названием провинившегося корабля и с прибавкой какого-нибудь
позорящего слова "гадко", "мерзко", "по-турецки", "по-бабьи". Подобные
издевательства выносили командиры без протеста, терпеливо и молча, как
наезженные лошади.
когда-либо озарилось улыбкой.
возмущались такими типами, как Рожественский и Курош, но они бессильны были
остановить их произвол. Значит, весь ужас заключался не только в отдельных
плохих начальниках, потерявших человеческий образ, а в
бесправия, которая царила во флоте.
пошуметь на матросов, поругаться, но уж такая была у него собачья должность.
Во всяком случае, для нашего брата большого вреда от него не было.
порта на трамвае. Здесь основную часть жителей составляло латыши, а к ним
примешивались и другие национальности - немцы, поляки, евреи, русские. Это
видно было и по церквам, - наряду с готической лютеранской киркой стояла
красивая синагога, католический костел. А в порту, на горе, величественно
возвышался православный собор, как символ
остальными народностями.
разговаривали на всех европейских языках. Посетил я знаменитую кондитерскую,
славившуюся производством марципанных пряников, тортов, всевозможных фигур
животных, рыб и птиц. Потом вздумал зайти в книжный магазин. Когда я
рассматривал, стоя у прилавка, литературные новинки, вдруг около меня
раздался голос:
накидке - наш инженер Васильев. Из отзывов матросов, главным образом
машинистов, я уже знал о нем как о самом лучшем начальнике. И теперь из-под
козырька флотской фуражки с молодого лица тепло смотрели на меня карие умные
глаза, а под пушистыми черными усами
Успокоившись, я ответил:
сказал:
насторожило.
из магазина.
приятелем, писарем Устиновым. Годом раньше я плавал с ним на крейсере
"Минин", а прошлой зимой служил вместе в экипаже учебно-артиллерийского
отряда. Это был плотный парень, молодой моряк, весьма застенчивый.
как это случилось со многими его писарями.
рога. На нашем броненосце всем достается от него. Я сижу на секретной
переписке. Почему-то он ко мне благоволит. Только раз закатил в шею так, что
я опрокинулся.
броненосцами типа "Бородино" нужно быть особенно осторожными: совсем малую
остойчивость имеют. При такой перегруженности они
перевернуться вверх килем, если маху дашь. Даже жутко было читать бумагу об
этом. В ней целый перечень идет, какие меры нужно предпринимать, чтобы
избежать катастрофы.
очень тоскливо.
датских проливах. Адмирал ходит мрачной тучей. Штабные чины тоже в тревоге.
торопился на почту, а я - на свое судно.
мол плохо защищал нас от ветра и волн. Некоторые корабли, поворачиваясь на
канатах, приткнулись к мели. Поэтому командующий после полудня, несмотря на
плохую погоду, начал выводить эскадру на внешний рейд.
палубе перед сборной церковью. Рыжебородый священник из монахов о. Паисий
надтреснутым голосом подавал возгласы, хор из матросов пел. Молились с
коленопреклонением "за боярина Зиновия (Рожественского) и дружину, его".
каким-то образом докатился и до нашего броненосца, проник в команду.
разговорах чувствовалась подавленность.
скрежетали якорные канаты. У мелкой артиллерии дежурили комендоры и офицеры.
Сторожевые суда светили прожекторами, а на мачтах эскадры вспыхивали огни
сигналов.
парусиновой койке. Большинство электрических лампочек было выключено, а те,
что горели, мало давали света. Вокруг меня и по всей жилой палубе, на