Чтение 11–й страницы книги ~Мастер и Маргарита~

Пинки, уединившись в своей мастерской, бывшей когда-то
фотолабораторией, тоже занимался тонкой работой. В круге света,
изливаемого рабочей лампой, его длинные, приплюснутые, черные
пальцы, почти розовые с исподу, изящно перепархивали от одного
часового инструмента к другому. Глаза Пинки прикрывал козырек,
в одной из глазниц сидел, как у ювелира, окуляр. На стене перед
ним висела на кнопках синька с чертежом, у которого лампа
освещала лишь нижнюю часть. Приоткрыв рот, Пинки работал. Будь
он ребенком и сохранись у него язык, язык этот непременно
торчал бы сейчас наружу. Пинки изготавливал некий механизм или
прибор, отчасти напоминавший локатор радарной установки, только
вывернутый наизнанку. Один, уже законченный, стоял перед ним на
столе.

Рядом с такой же рабочей лампой сидел у себя в комнате и
доктор МакТурк. В этой комнате имелась чертежная доска,
наподобие архитекторской, только на этой был еще укреплен
большой кусок промокашки, который легко сдвигался, прикрывая
то, что писал доктор. Промокашка пестрела сложными расчетами,
но настоящие вычисления, если промокашка сдвигалась,
оказывались под ней. На круглом лице доктора застыло вороватое,
алчное, усталое выражение, - без каких-либо следов добродушия,
- и занимался он, надо сказать, делом довольно глупым. Он
пытался произвести точные измерения большого земного круга с
помощью обычного школьного атласа из островной библиотеки. Если
бы не эти его специальные занятия, и подумать было нельзя, что
доктор - человек умственный. Работал он, почти зримо навострив
уши.

Когда в комнату, открыв без стука дверь, быстро вошел
Китаец, промокашка столь же быстро, а на самом деле даже
быстрее, прикрыла собою атлас. Она скользнула над атласом с
такой же вкрадчивой плавностью, с какой иллюзионист выполняет
фокус или карточный шулер сдает карты, между тем как сам доктор
Мак-Турк обратился в олицетворение учтивой почтительности. Он
принял от безмолвного посетителя листок с уравнениями, небрежно
просмотрел их и сообщил решение. Китаец записал за ним
сказанное и поклонился. Поклонился и доктор. Дверь за Китайцем
закрылась, и только тогда Мак-Турк, вновь повернувшийся к
чертежной доске, заметил, что верхняя губа его - справа, над
клыком - подрагивает. Никак ему не удавалось с ней справиться.
Это было что-то вроде тика.

И еще один человек сидел в одиночестве, освещенный
единственной лампой, - майор авиации Фринтон. Он торопливо
писал крупным округлым почерком, без знаков препинания.
Образование, полученное им во время Второй мировой войны,
трудно было назвать гуманитарным.

Он писал завещание.

Китаец, подняв руку, взялся за оленьи рога и потянул их
книзу. Вся стена - вместе с рогами, сундуком и подносом для
визитных карточек - отъехала в сторону, словно затвор
корабельного орудия, обнаружив залитую светом лабораторию.

Огромная комната была стерильно чистой, как морг, но не
такой пустой и не такой безмолвной. Шум, свет и движение
наполняли ее. Негромко и тонко, почти визгливо, пели генераторы
с трансформаторами. Тлели зеленоватым флюоресцентным сиянием
катодные лампы, а выпрямительные, полные ртутных паров,
наливались лиловатым огнем. Вспыхивали, когда луч доходил до
центра экрана, осциллографы, пощелкивая - клик-клик-клик, -
словно отсчитывающие скорый темп метрономы. Большой,
прямоугольный, солидный, стоял иконоскоп, наделяя особым,
важным смыслом неизменную таинственность движения и звука, -
каковые размеренностью их повторения сами обращались в
разновидность тишины, подобно гулу крови в ушах. Полную тишину
можно и видеть, и слышать.

На дальней стене лаборатории висели во множестве схемы и
карты, куда более точные, чем те, что имелись в распоряжении
бедняги МакТурка. Тут были даже карты воздушных потоков - и в
горизонтальной проекции, и показывающие возвышение над уровнем
моря, с нанесенными на них слоями Хевисайда и направлениями
высотных ветров. Другие стены были скрыты под тысячами книг.

Несколько неожиданной казалась здесь шахматная доска с
недоигранной партией, стоявшая в дальнем конце лаборатории на
чем-то вроде операционного стола. Рядом с ней, неподвижный, как
шахматные фигуры, возвышался Хозяин.

Китаец наколол на острый штырек листочек с названными
Мак-Турком цифрами, - словно он был оплаченным счетом, - и
приблизился к столу. Он двинул слона на шесть клеток по
диагонали. Звукосниматель Хозяина плавно подъехал к черному
королю, и произвел рокировку.

Глава восьмая. Заговорщики

- Джу?

- Да?

- Наверное, он действительно с тобой разговаривал, -
сдавленно сказал Никки (не привыкший признавать свою
неправоту). - Знаешь... он, похоже, умеет - ну, вроде как мысли
читать.

- Именно разговаривал, - категорическим тоном заявила она.

- Ну, ты могла бы хоть в чем-то мне уступить.

Она уже почти не злилась на него и потому с некоторой
подозрительностью сказала:

- Ты бы уступил, так и я бы уступила.

- Ладно, значит, разговаривал.

- Честно?

- Честно.

- Ох, Никки, тогда, может, он то самое и делал.

- Что?

- Да мысли читал. Хотя это и не имеет значения. Если мы с
тобой понимаем друг друга, то ведь все равно, как это у нас
получается, правда? И вообще, Никки, чего ты так носишься с
этим? Почему ты на него взъелся?

- Ты говорила, будто он тебе все объяснил, - так что же он
объяснил?

- Это трудно пересказать.

- Он рассказывал, что они тут делают или что собираются
делать, - зачем они вообще тут сидят?

- Да.

- Ну так зачем?

- Он сказал, что они заняты хорошим делом.

- Но каким, Джуди, каким?

Возможно, - из-за того, что они были близнецами, - разум
Никки, имевший сходство с ее, обладал способностью влиять на
разум сестры в большей степени, чем разум любого другого
человека. Возможно, оттого, что между Джуди и братом
существовала внутренняя связь, ее сознание не удалось погрузить
в такую же глубокую спячку, как сознание техников и рыбаков.
Она принялась нервно теребить, развязывая и снова завязывая,
поясок на своей рубашке, и вид у нее стал встревоженный. В
синем свете ночника Никки подошел к ее койке и присел,
почесывая Шутьку.

- Пожалуйста, Джуди, постарайся припомнить.

Она с трудом выговорила:

- Я не помню его объяснений.

- Ты разве не понимаешь, что не могут они заниматься
хорошими делами и при этом стрелять в людей?

- Может быть, это они по ошибке? Да, конечно. Он так и
сказал.

- Да не бывает таких ошибок. И если мы с тобой здесь на
каникулах, то почему мама и папа не пришли попрощаться с нами?
И почему нас запирали?

Джуди расплакалась.

- Ну, ладно, Джу, шут с ним. Мы еще успеем все это обдумать.

- Нет.

- Что нет?

- Давай думать сейчас.

Никки сидел, боясь пошевелиться и стараясь не дышать.
Братцыкролики, думал он, похоже я ее все-таки вытянул. Только
не торопись.

Она сказала:

- Я совсем не помню, что он мне говорил. Все будто
смазалось. По-моему... А ты не чувствовал, что засыпаешь?

- На меня это вообще не подействовало.

- Что?

- То, что он делает с помощью глаз или мозга, или я не знаю
чего.

- Но он же с тобой разговаривал?

- Он произнес латинскую фразу - на радостях, что меня не
проняло. Да и то, прежде чем он смог ее выговорить, ему
пришлось выпить еще один стакан виски. Мне кажется, он вообще
без виски говорить не может, - так, как мы говорим. Сам-то он