Чтение 11–й страницы книги ~Мертвые души~

- Как так?

- Бессонница. Все поясница болит, и нога, что повыше косточки, так вот
и ломит.

- Пройдет, пройдет, матушка. На это нечего глядеть.

- Дай бог, чтобы прошло. Я-то смазывала свиным салом и скипидаром тоже
смачивала. А с чем прихлебаете чайку? Во фляжке фруктовая.

- Недурно, матушка, хлебнем и фруктовой.

Читатель, я думаю, уже заметил, что Чичиков, несмотря на ласковый вид,
говорил, однако же, с большею свободою, нежели с Маниловым, и вовсе не
церемонился. Надобно сказать, кто у нас на Руси если не угнались еще кой в
чем другою за иностранцами, то далеко перегнали их в умении обращаться.
Пересчитать нельзя всех оттенков и тонкостей нашего обращения. Француз или
немец век не смекнет и не поймет всех его особенностей и различий; он почти
тем же голосом и тем же языком станет говорить и с миллионщиком, и с мелким
табачным торгашом, хотя, конечно, в душе поподличает в меру перед первым. У
нас не то: у нас есть такие мудрецы, которые с помещиком, имеющим двести
душ, будут говорить совсем иначе, нежели с тем, у которого их триста, а у
которого их триста, будут говорить опять не так, как с тем, у которого их
пятьсот, а с тем, у которого их пятьсот, опять не так, как с тем, у
которого их восемьсот, - словом, хоть восходи до миллиона, вс° найдут
оттенки. Положим, например, существует канцелярия, не здесь, а в тридевятом
государстве, а в канцелярии, положим, существует правитель канцелярии.
Прошу смотреть на него, когда он сидит среди своих подчиненных, - да просто
от страха и слова не выговоришь! гордость и благородство, и уж чего не
выражает лицо его? просто бери кисть, да и рисуй: Прометей, решительный
Прометей! Высматривает орлом, выступает плавно, мерно. Тот же самый орел,
как только вышел из комнаты и приближается к кабинету своего начальника,
куропаткой такой спешит с бумагами под мышкой, что мочи нет. В обществе и
на вечеринке, будь все небольшого чина, Прометей так и останется Прометеем,
а чуть немного повыше его, с Прометеем сделается такое превращение, какого
и Овидий не выдумает: муха, меньше даже мухи, уничтожился в песчинку! "Да
это не Иван Петрович, - говоришь, глядя на него. - Иван Петрович выше
ростом, а этот и низенький и худенький; тот говорит громко, басит и никогда
не смеется, а этот черт знает что: пищит птицей и все смеется". Подходишь
ближе, глядишь - точно Иван Петрович! "Эхе-хе", - думаешь себе... Но,
однако ж, обратимся к действующим лицам. Чичиков, как уж мы видели, решился
вовсе не церемониться и потому, взявши в руки чашку с чаем и вливши туда
фруктовой, повел такие речи:

- У вас, матушка, хорошая деревенька. Сколько в ней душ?

- Душ-то в ней, отец мой, без малого восемьдесят, - сказала хозяйка, -
да беда, времена плохи, вот и прошлый год был такой неурожай, что боже
храни.

- Однако ж мужички на вид дюжие, избенки крепкие. А позвольте узнать
фамилию вашу. Я так рассеялся.. приехал в ночное время..:

- Коробочка, коллежская секретарша.

- Покорнейше благодарю. А имя и отчество?

- Настасья Петровна.

- Настасья Петровна? хорошее имя Настасья Петровна. У меня тетка
родная, сестра моей матери, Настасья Петровна.

- А ваше имя как? - спросила помещица. - Ведь вы, я чай, заседатель?

- Нет, матушка, - отвечал Чичиков, усмехнувшись, - чай, не заседатель,
а так ездим по своим делишкам.

- А, так вы покупщик! Как же жаль, право, что я продала мед купцам так
дешево, а вот ты бы, отец мой, у меня, верно, его купил.

- А вот меду и не купил бы.

- Что ж другое? Разве пеньку? Да вить и пеньки у меня теперь маловато:
полпуда всего.

- Нет, матушка, другого рода товарец: скажите, у вас умирали
крестьяне?

- Ох, батюшка, осьмнадцать человека - сказала старуха, вздохнувши. - И
умер такой вс° славный народ, вс° работники. После того, правда,
народилось, да что в них: все такая мелюзга; а заседатель подъехал -
подать, говорит, уплачивать с души. Народ мертвый, а плати, как за живого.
На прошлой неделе сгорел у меня кузнец, такой искусный кузнец и слесарное
мастерство знал.

- Разве у вас был пожар, матушка?

- Бог приберег от такой беды, пожар бы еще хуже; сам сгорел, отец мой.
Внутри у него как-то загорелось, чересчур выпил, только синий огонек пошел
от него, весь истлел, истлел и почернел, как уголь, а такой был преискусный
кузнец! и теперь мне выехать не на чем: некому лошадей подковать.

- На все воля божья, матушка! - сказал Чичиков, вздохнувши, - против
мудрости божией ничего нельзя сказать... Уступите-ка их мне, Настасья
Петровна?

- Кого, батюшка?

- Да вот этих-то всех, что умерли.

- Да как же уступить их?

- Да так просто. Или, пожалуй, продайте. Я вам за них дам деньги.

- Да как же? Я, право, в толк-то не возьму. Нешто хочешь ты их
откапывать из земли?

Чичиков увидел, что старуха хватила далеко и что необходимо ей нужно
растолковать, в чем дело. В немногих словах объяснил он ей, что перевод или
покупка будет значиться только на бумаге и души будут прописаны как бы
живые.

- Да на что ж они тебе? - сказала старуха, выпучив на него глаза.

- Это уж мое дело.

- Да ведь они ж мертвые.

- Да кто же говорит, что они живые? Потому-то и в убыток вам, что
мертвые: вы за них платите, а теперь я вас избавлю от хлопот и платежа.
Понимаете? Да не только избавлю, да еще сверх того дам вам пятнадцать
рублей. Ну, теперь ясно?

- Право, не знаю, - произнесла хозяйка с расстановкой. - Ведь я
мертвых никогда еще не продавала

- Еще бы! Это бы скорей походило на диво, если бы вы их кому нибудь
продали. Или вы думаете, что в них есть в самом деле какой-нибудь прок?

- Нет, этого-то я не думаю. Что ж в них за прок, проку никакого нет.
Меня только то и затрудняет, что они уже мертвые.

"Ну, баба, кажется, крепколобая!" - подумал про себя Чичиков.

- Послушайте, матушка. Да вы рассудите только хорошенько: - ведь вы
разоряетесь, платите за него подать, как за живого...

- Ох, отец мой, и не говори об этом! - подхватила помещица. - Еще
третью неделю взнесла больше полутораста. Да заседателя подмаслила.

- Ну, видите, матушка. А теперь примите в соображение только то, что
заседателя вам подмасливать больше не нужно, потому что теперь я плачу за
них; я, а не вы; я принимаю на себя все повинности. Я совершу даже крепость
на свои деньги, понимаете ли вы это?

Старуха задумалась. Она видела, что дело, точно, как будто выгодно, да
только уж слишком новое и небывалое; а потому начала сильно побаиваться,
чтобы как-нибудь не надул ее этот покупщик; приехал же бог знает откуда, да
еще и в ночное время.