таксомотор, она заметила брата, стоящего на другой стороне улицы, но
Кречмару не показала его.
было для Кречмара сопряжено с неотступной тревогой: он боялся встретить
знакомых, он еще не мог привыкнуть к своему положению. Когда они вернулись
домой, слежки уже не было; Магда поняла, что брат смертельно обиделся и
теперь примет свои меры. Так оно и случилось. Дня за два до отъезда
Кречмар сидел и писал деловое письмо, Магда в соседней комнате уже
укладывала вещи в новый сундук; он слышал шуршание бумаги и песенку,
которую она, с закрытым ртом, без слов, не переставала тихо напевать. "Как
все это странно, - думал Кречмар. - Если гадалка предсказала бы мне под
Новый год, что через несколько месяцев моя жизнь так круто изменится..."
Магда что-то уронила в соседней комнате, песенка оборвалась, потом опять
возобновилась. " Ведь пять месяцев назад я был примерным мужем, и Магды
просто не существовало в природе вещей. Как это случилось быстро. Другие
люди совмещают семейное счастье с легкими удовольствиями, а у меня
почему-то все сразу спуталось, и даже теперь я не могу сообразить, когда
допущена была первая неосторожность; и вот сейчас я сижу и как будто
рассуждаю здраво и ясно, и на самом деле все продолжается этот полет
кувырком неизвестно куда..."
выбежали одновременно в прихожую Кречмар, Магда и кухарка. "Бруно, -
сказала Магда шепотом, - будь осторожен, я уверена, что это Отто". "Иди к
себе, - ответил Кречмар. - Я уж с ним справлюсь".
все же очень похожий на Магду. На нем был довольно приличный синий костюм
воскресного вида, конец лилового галстука уходил, суживаясь, под рубашку.
моей сестре, я - Магдин брат".
подумал, что вам будет любопытно, если я... если мы..."
неопытная. Моя мать, господин Шиффермюллер, ночей не спит с тех пор, как
наша Магда ушла из дому. Да, господин Шиффермюллер, ведь ей пятнадцать лет
- вы не верьте, если она говорит, что больше. Ведь помилуйте, очень
нехорошо выходит, господин Шиффермюллер. Что же это такое, сударь, в самом
деле, мы - честные, отец - старый солдат, я не знаю, как это можно
исправить..."
господин Шиффермюллер. Представьте себе, что у вас есть любимая невинная
сестра, которую купил и развратил..."
недоразумение. Моя невеста мне рассказывала, что ее семья была только рада
от нее отделаться".
хотите меня уверить, что вы на ней женитесь. Ведь где же гарантия, ведь
когда на честной девушке женятся, то перво-наперво идут посоветоваться к
родителям ее или там к брату, - побольше внимания, поменьше гордости,
сударь".
конце концов тот говорит резон и столько же имеет права печься о Магде,
как Макс об Аннелизе; вместе с тем он чувствовал, что Отто лжив и груб,
что горячность его неискренна.
понимаю,но, право же, говорить нам не о чем, все это вас не касается.
Уходите, пожалуйста".
другого конца.
быть, хорошо знаю - всю поднаготную. Это я из братских побуждений называл
ее невинной. Но, господин Шиффермюллер, вы слишком доверчивы, - очень даже
странно и смешно, что вы ее зовете невестой. Я уж так и быть вам кое-что о
ней порасскажу".
сказала. Несчастная девочка, которую семья не могла уберечь. Пожалуйста,
уходите", - и Кречмар приоткрыл дверь.
сентиментальностью, свойственной иным зажиточным людям, вдруг представил
себе, как, должно быть, бедно и грубо существование этого юноши. Прежде
чем закрыть дверь, он быстро вынул бумажник, послюнил большой палец и
сунул в руку Отто десять марок.
позвонил.
злобно. - Отдайте эти деньги безработному, коли вы не нуждаетесь в них".
гордость. Я ... "
и ушел. Социальная потребность была удовлетворена, теперь можно было идти
удовлетворить потребности человеческие.
длится какой-то несуразный сон, или что она сошла с ума, или что муж умер,
а ей лгут, что он изменил. Ей помнилось, что она поцеловала его в лоб
перед уходом - в тот далекий уже вечер, - поцеловала в лоб, а потом он
сказал: "Нужно будет все-таки завтра об этом спросить доктора. А то она
все чешется". Это были его последние слова - о легкой сыпи, появившейся у
дочки на руках и на шее, - и после этого он исчез, а через несколько дней
сыпь от цинковой мази прошла, - но не было на свете такой мази, от которой
стерлось бы воспоминание: его большой теплый лоб, размашистое движение к
двери, поворот головы, "нужно будет все-таки завтра..."
железы не сякнут, - и знают ли физиологи, что человек может из своих глаз
выпустить столько соленой воды? Тотчас приходило на память, как она с
мужем купала трехлетнюю Ирму в ванночке с морской водой на террасе в
Аббации, - и вдруг оказывалось, что слез осталось еще сколько угодно -
можно наплакать как раз такую ванночку и выкупать ребенка, и потом
щелкнуть фотографическим аппаратом, чтобы получился снимок, вот этот
снимок в альбоме, посвященном младенчеству Ирмы: терраса, ванночка,
блестящий толстый ребеночек и тень мужа - ибо солнце было сзади него,
когда он снимал, - длинная тень с расставленными локтями, протянувшаяся по
гравию.
меня бросил, но Ирму - как он о ней не подумал? И Аннелиза начинала
донимать брата, правильно ли они сделали, что послали Ирму с бонной в
Мисдрой, и Макс отвечал, что правильно, и уговаривал ее тоже поехать туда,
но она и слышать не хотела. Несмотря на унижение, на гибель, на чувство
ужаса и непоправимости, Аннелиза, едва это осознавая, ждала изо дня на
день, что откроется дверь и бледный, всхлипывающий, с протянутыми руками
войдет муж.
иногда даже в прихожей - в любом месте, где ее настигнул туман
задумчивости, - и тупо вспоминала ту или иную подробность супружеской
жизни, и вот уже ей казалось, что муж изменял ей с самого начала, в
течение всех этих девяти лет.
книги, вспоминал с нею детство, покойных родителей, старшего брата,
убитого на войне. Однажды, в жаркий летний день, он повез ее в Тиргартен,
там они вышли и долго бродили и с полчаса смотрели на обезьянку, которая,
улизнув от гулявшего с ней господина, забралась в самую гущу высокого
вяза, откуда хозяин тщетно старался сманить ее вниз, то тихим свистом, то
сверканием зеркальца, то желтизной большого банана. "Он не достанет ее,
это безнадежно, она никогда не придет", - сказала наконец Аннелиза и вдруг
заплакала. Они пешком возвращались домой, и было так жарко, что Макс снял
пиджак, несмотря на то, что был в подтяжках. "Это нехорошо, - сказала со
вздохом Аннелиза. - Нужен пояс". "Но он не держит, - возразил Макс. - У
меня живот как-то неправильно вырос". В это мгновение сестра сильно сжала
ему руку. Она смотрела в сторону, на проезжавший таксомотор. Таксомотор
затрубил, выпустил вправо красный язык и скрылся за угол.
Адамов Григорий
Шилова Юлия
Никитин Юрий
Конюшевский Владислав
Сертаков Виталий
Посняков Андрей