говорили они, - зато мы при нем, батюшке, свет у'зрили! Теперича, вышел
ты за ворота: хошь - на месте сиди; хошь - куда хошь иди! А прежде,
сколько одних порядков было - и не приведи Бог!
и несколько ленивый правитель вдруг сделался деятелен и настойчив до
крайности: скинул замасленный халат и стал ходить по городу в вицмунди-
ре. Начал требовать, чтоб обыватели по сторонам не зевали, а смотрели в
оба, и к довершению всего устроил такую кутерьму, которая могла бы очень
дурно для него кончиться, если б, в минуту крайнего раздражения глупов-
цев, их не осенила мысль: "А ну как, братцы, нас за это не похвалят!"
возной, цвела красотой посадская жена Алена Осипова. По-видимому, эта
женщина представляла собой тип той сладкой русской красавицы, при взгля-
де на которую человек не загорается страстью, но чувствует, что все его
существо потихоньку тает. При среднем росте, она была полна, бела и ру-
мяна; имела большие серые глаза навыкате, не то бесстыжие, не то застен-
чивые, пухлые вишневые губы, густые, хорошо очерченные брови, темно-ру-
сую косу до пят и ходила по улице "серой утицей". Муж ее, Дмитрий Про-
кофьев, занимался ямщиной и был тоже под стать жене: молод, крепок, кра-
сив. Ходил он в плисовой поддевке и в поярковом грешневике, расцвеченном
павьими перьями. И Дмитрий не чаял души в Аленке, и Аленка не чаяла души
в Дмитрии. Частенько похаживали они в соседний кабак и, счастливые, рас-
певали там вместе песни. Глуповцы же просто не могли нарадоваться на их
согласную жизнь.
самый кабак, где они в свободное время благодушествовали, зашел брига-
дир. Зашел, выпил косушку, спросил целовальника, много ли прибавляется
пьяниц, но в это самое время увидел Аленку и почувствовал, что язык у
него прилип к гортани. Однако при народе объявить о том посовестился, а
вышел на улицу и поманил за собой Аленку.
ря ему в глаза, - у меня свой муж хорош!
На другой же день бригадир прислал к Дмитрию Прокофьеву на постой двух
инвалидов, наказав им при этом действовать "с утеснением". Сам же, надев
вицмундир, пошел в ряды и, дабы постепенно приучить себя к строгости, с
азартом кричал на торговцев:
легоньку бабу вразумить, стал говорить бездельные слова, а Аленка, воо-
ружась ухватом, гнала инвалидов прочь и на всю улицу орала:
чет!
вальных словах. Но так как это было время либеральное и в публике ходили
толки о пользе выборного начала, то распорядиться своею единоличною
властью старик поопасился. Собравши излюбленных глуповцев, он вкратце
изложил перед ними дело и потребовал немедленного наказания ослушников.
какое количество по душе назначите, я наперед согласен! Потому теперь у
нас время такое: всякому свое, лишь бы поронцы были!
вет:
и учить следовает!
му случаю архивариус-летописец), но на первой же сотне сбился и обратил-
ся за разъяснениями к денщику. Денщик отвечал, что звезд на небе види-
мо-невидимо.
когда Аленка с Митькой воротились, после экзекуции, домой, то шатались
словно пьяные.
"от бригадировых шелепов пользы для себя не вкусила". Напротив того, она
как будто пуще остервенилась, что и доказала через неделю, когда брига-
дир опять пришел в кабак и опять поманил Аленку.
релся! - огрызнулась Аленка.
после этого разговора домой, она некоторое время ни за какое дело
взяться не могла, словно места себе не находила; потом подвалилась к
Митьке и горько-горько заплакала.
она, обливаясь слезами.
ветру пущу! - задыхался Митька, и в ярости полез уж было за вожжами на
полати, но вдруг одумался, затрясся всем телом, повалился на лавку и за-
ревел.
возможно. Видно было только, что человек бунтует.
огорчился. Бунтовщика заковали и увели на съезжую. Как полоумная, броси-
лась Аленка на бригадирский двор, но путного ничего выговорить не могла,
а только рвала на себе сарафан и безобразно кричала:
тив того, еще ничего не видя, подарил Аленке вяземский пряник и банку
помады. Увидев эти дары, Аленка как будто опешила; кричать - не кричала,
а только потихоньку всхлипывала. Тогда бригадир приказал принести свой
новый мундир, надел его и во всей красе показался Аленке. В это же время
выбежала в дверь старая бригадирова экономка и начала Аленку усовещи-
вать.
руха, - ведь тебя бригадир-то в медовой сыте купать станет.
что было очевидно, что она уже начинает помышлять о сдаче.
успели потушить в самом начале. Сгорел только архив, в котором временно
откармливалась к праздникам свинья. Натурально, возникло подозрение в
поджоге, и пало оно не на кого другого, а на Митьку. Узнали, что Митька
напоил на съезжей сторожей и ночью отлучился неведомо куда. Преступника
изловили и стали допрашивать с пристрастием, но он, как отъявленный вор
и злодей, от всего отпирался.
пес, у меня жену уводом увел, и я тебе это, старому псу, прощаю... жри!
ный, то и производство по нем велось с упрощением. Через месяц Митька
уже был бит на площади кнутом и, по наложении клейм, отправлен в Сибирь,
в числе прочих сущих воров и разбойников. Бригадир торжествовал; Аленка
потихоньку всхлипывала.
дирские грехи прежде всего отразились на них.
дое утро бегал по лавкам и все тащил, все тащил. Даже Аленка начала
по'ходя тащить и вдруг, ни с того ни с сего, стала требовать, чтоб ее
признавали не за ямщичиху, а за поповскую дочь.
цам. "Новая сия Иезавель, - говорит об Аленке летописец, - навела на наш
город сухость". С самого вешнего Николы, с той поры, как начала входить
вода в межень, и вплоть до Ильина дня не выпало ни капли дождя. Старожи-
лы не могли запомнить ничего подобного и не без основания приписывали
это явление бригадирскому грехопадению. Небо раскалилось и целым ливнем
зноя обдавало все живущее; в воздухе замечалось словно дрожанье и пахло
гарью; земля трескалась и сделалась тверда, как камень, так что ни со-
хой, ни даже заступом взять ее было невозможно; травы и всходы огородных
овощей поблекли; рожь отцвела и выколосилась необыкновенно рано, но была
так редка, и зерно было такое тощее, что не чаяли собрать и семян; яро-
вые совсем не взошли, и засеянные ими поля стояли черные, словно смоль,
удручая взоры обывателей безнадежной наготою; даже лебеды не родилось;
скотина металась, мычала и ржала; не находя в поле пищи, она бежала в
город и наполняла улицы. Людишки словно осунулись и ходили с понурыми
головами; одни горшечники радовались ведру, но и те раскаялись, как ско-
ро убедились, что горшков много, а варева нет.
глубины ожидавшего их бедствия. Покуда оставался прошлогодний запас,
многие, по легкомыслию, пили, ели и задавали банкеты, как будто и конца
запасу не предвидится. Бригадир ходил в мундире по городу и строго-наст-
рого приказывал, чтоб людей, имеющих "унылый вид", забирали на съезжую и
представляли к нему. Дабы ободрить народ, он поручил откупщику устроить
в загородной роще пикник и пустить фейерверк. Пикник сделали, фейерверк
сожгли, "но хлеба через то людишкам не предоставили". Тогда бригадир
призвал к себе "излюбленных" и велел им ободрять народ. Стали "излюблен-
ные" ходить по соседям и ни одного унывающего не пропустили, чтоб не
утешить.
нас теперича всех в кучу сложить и с четырех концов запалить - мы и тог-
да противного слова не молвим!