А насчет того, что оно глупо, так я не возражаю, пусть. Иногда чем глупее,
тем веселее, недаром дети хохочут до упаду, играя в статуи. А иногда
глупость нарушает заведенный порядок и помогает начать что-то сызнова. Когда
у меня тревожно на душе, я нарочно дурачусь, чтобы любимая не заразилась
моей тревогой. До сих пор мне удавалось обманывать ее, а если нет, я этого
никогда не узнаю. Я многого не знаю о своей Мэри, прежде всего - что она
знает и чего не знает обо мне. Вряд ли она подозревает об Убежище. Откуда? Я
никогда никому о нем не рассказывал. У меня нет для него никакого особенного
названия, никаких ритуалов или заклинаний. Это просто местечко, где хорошо
сидеть и думать.
предполагать, что они похожи на нас. И вот, сидя в Убежище, защищенный от
ветра, глядя при свете бдительных фонарей, как накатывает на берег волна,
черная от ночного неба, я задумываюсь о том, у каждого ли есть свое Убежище
и каждому ли оно нужно, или, может быть, есть такие люди, кому оно нужно и у
кого его нет. Мне иногда случалось ловить чужой взгляд, полный тоски, как у
затравленного животного, и казалось, это тоска по тихому, недоступному для
других уголку, где улеглось бы душевное смятение, где бы можно побыть
наедине с собой и разобраться, что к чему. Я, конечно, слыхал про всякие там
теории насчет влечения к смерти или тяги назад, в материнскую утробу - может
быть, они и приложимы кое к кому, но не ко мне, разве только в качестве
упрощенного объяснения того, что на самом деле не так просто. Если бы меня
спросили, что я делаю в Убежище, я бы сказал: разбираюсь, что к чему.
Другой, может, назвал бы это молитвой и тоже по-своему был бы прав.
Размышление тут неподходящее слово. Пожалуй, зрительно это можно бы
представить так: полощется на ветру мокрое полотенце и постепенно просыхает,
становясь гладким и белым. Мне всегда на пользу время, проведенное в
Убежище, приятно это или нет.
и все они выскакивали наперебой, требуя внимания, точно школьники, выучившие
урок. Но тут я услышал мерный стрекот мотора. Люгер, рыбачий катер. Его
клотиковый огонь двигался к югу за Троицыным рифом. Теперь надо было ждать,
пока он благополучно обогнет риф и я увижу оба бортовых огня, зеленый и
красный. Только местное судно могло так легко найти вход в бухту. Дойдя до
отмели, катер стал на якорь, и к берегу отошла лодка с двумя гребцами.
Зашелестел под волной песок, потревоженные чайки взлетели и немного погодя
снова расселись на буйках.
с загадочной улыбкой на губах. Я не хотел, чтобы она хватилась меня,
проснувшись. А впрочем, если она и хватится, разве я об этом узнаю? Едва ли.
Мне кажется, Мэри, которая словно бы рассказывает мне все, на самом деле
рассказывает очень мало. И вот теперь вопрос о богатстве. Нужно ли Мэри это
богатство или она хочет его только ради меня? То, что это всего лишь мнимое
богатство, неизвестно зачем выдуманное Марджи Янг-Хант, роли не играет.
Мнимое богатство ничуть не хуже настоящего, и, пожалуй, богатство всегда в
какой-то степени бывает мнимым. Любой неглупый человек может нажить деньги,
если это то, что ему нужно. Но чаще всего ему не деньги нужны, а женщины,
или дорогие костюмы, или поклонение окружающих, и это сбивает его с толку.
Великих финансистов, художников своего дела, таких, как Морган или
Рокфеллер, с толку не собьешь. Им нужны деньги, именно деньги, денег они и
добиваются. А что они потом делают с этими деньгами - ото уже другой вопрос.
Мне всегда казалось, что они сами напуганы вызванным ими духом и пробуют от
него откупиться.
дать детям образование, и чуть повыше держать голову, и - будем говорить
прямо - не стыдиться меня немножко, а гордиться мной. Она сама в этом
призналась со зла, и это верно.
очень нравится быть продавцом в бакалейной лавке. В армии я имел чин
капитана, но я знаю, чему я этим обязан. Не за красивые глаза меня направили
в офицерскую школу, а благодаря имени и семейным связям. Но я был хорошим
офицером, примерным офицером. Однако, если бы я по-настоящему любил
командовать, навязывать другим свою волю и видеть, как передо мной ходят по
струнке, я ведь мог остаться в армии, и за это время дослужился бы до
полковника. А я не пожелал. Мне хотелось как можно скорей покончить со всем
этим. Говорят, хороший солдат думает о сражении, но не о войне. Это уже дело
штатских.
дела. Это значит добывать деньги.
коммивояжер. Все они так прямо и говорили. Почему же это вызвало во мне
такое отвращение и оставило словно вкус тухлого яйца во рту? Что я, такой уж
хороший, добрый, справедливый? Вряд ли. Может быть, я чересчур горд?
Пожалуй, не без того. Или я просто ленив, слишком ленив, чтобы взяться за
что-то? Многим свойственна такая бездеятельная доброта, которая есть
попросту лень, боязнь беспокойства, усилий, волнений.
рассветом. Вот и сейчас в воздухе потянуло холодком, какая-то запоздалая
звезда или планета показалась на востоке. Мне следовало бы знать, что это за
звезда или планета, но я не знаю. В час ложной зари свежеет и ветер
крепчает. Это всегда так. И это значит, что скоро мне пора домой. Новой
звезде недолго придется мерцать над горизонтом. Как это говорится - "звезды
не приказывают, но склоняют"? Я слыхал, между прочим, что многие серьезные
финансисты советуются с астрологами насчет своих биржевых операций. Склоняют
ли звезды играть на повышение? Подчинен ли "Америкэн телеграф энд телефон"
влиянию звезд? Моя судьба не зависит от таких далеких и смутных влияний.
Колода потрепанных гадальных карт в руках пустой, коварной женщины, которая
еще и плутует, раскладывая их. Может быть, и карты не приказывают, но
склоняют? Разве не склонили меня карты поспешить среди ночи сюда, в Убежище,
и разве они не склоняют меня думать о том, о чем я вовсе думать не хочу? Это
ли не влияние? А вот могут ли они склонить меня к деловой сметке, которой я
никогда не отличался, к стяжательству, чуждому моей природе? Возможно ли,
чтобы под влиянием карт я захотел того, чего не хочу? Есть пожиратель и есть
пожираемые. Вот истина, которую не мешает запомнить для начала. Что ж,
пожиратели безнравственнее пожираемых? Все ведь мы в конце концов станем
пожираемыми - всех нас пожрет земля, даже самых жестоких и самых хитрых.
хотелось еще побыть в Убежище, посмотреть оттуда на восход солнца.
это не совсем верно. Всякий раз, бывая здесь, я тешу себя тем, что мысленно
восстанавливаю Старую гавань - лес мачт, подлесок снастей, свернутых
парусов. И я вижу своих предков, родную кровь: молодые - на шканцах, кто
постарше - на спардеке, старики на мостике. Кто тогда помышлял о
Мэдисон-авеню <Одна из центральных деловых улиц в Нью-Йорке.> или
беспокоился - не срезать бы лишний лист с цветной капусты? Тогда человек
обладал достоинством, обладал осанкой. Дышал полной грудью.
из-за доли в прибылях, махинации с грузами, придирчивые проверки каждой
доски, каждого кильсона, судебные тяжбы, убийства - да, и убийства. Изза
женщин, славы, жажды приключений? Ничуть не бывало. Из-за денег. Редкие
компаньоны не расходились после первого же плавания, и жгучие распри
тянулись без конца уже после того, как и причин-то никто не помнил.
преступление, которого он не мог простить. Много, много раз он мне
рассказывал об этом, когда мы с ним стояли или сидели на берегу в Старой
гавани. Мы так провели вдвоем немало хороших часов. Помню, как он указывал
вдаль своей нарваловой тростью
Теперь проведи от него черту до мыса Порти, до высшей точки прилива. Готово?
А теперь отложи полкабельтова вдоль этой черты - вот там она и лежит, вернее
сказать, ее киль.
ватерлинии. Никогда не поверю, что это было дело случая.
От него только все и зависит.
капитаном Бейкером, но на сына последнего, директора банка Бейкера, эта
обида не распространилась. Старый шкипер был так же не способен на
несправедливость, как и на поджог.
Главной улице, ни о чем больше не думая. Еще не рассвело, но над самым
горизонтом уже брезжила узкая полоска зари, и вода там была чугунного цвета.
Я обогнул обелиск у набережной и прошел мимо городской почты. Так я и знал:
в подъезде одного из соседних домов стоял Дэнни Тейлор, руки в карманах,
воротник обтрепанного пальто поднят, на голове старая охотничья каскетка со
спущенными наушниками. Лицо у него было голубовато-серое, он казался
Никитин Юрий
Контровский Владимир
Сертаков Виталий
Орловский Гай Юлий
Лукин Евгений
Мурич Виктор