Чтение 11–й страницы книги ~Девушка, золотые часы и все остальное~

— Это все? Не очень-то большая услуга.

— Многие знают меня в лицо. Многие меня ищут — Ты собираешься убежать на лодке?

— Я… думаю, что да.

— Ладненько. Сейчас посмотрим, что тут у него есть. — Бонни начала рыться в одежде хозяина квартиры. Отыскала «плантаторскую» шляпу с широкими полями и темные очки. — Вот, попробуй.

Шляпа оказалась маловатой, но ее вполне можно было натянуть на лоб.

Бонни кивнула.

— Теперь ты похож на кого угодно. Повесишь камеру на шею и будешь невидимым по всей Флориде.

— А ты не боишься, что это тебя во что-то вовлечет?

— Вовлечет? Кирби, если я кого-то люблю, я делаю, что он просит.

Он снял очки и шляпу и уставился на нее.

— Любишь?

— Ты меня не слушала постели, да?

— Слушал, но… — Кирби очень смутился.

— Ну вот и не усложняй все, жизнь и так сложная. Ладненько, сейчас будут новости по телевизору.

Они сели на кушетку. В местных новостях Кирби шел первым номером.

«Власти штата, федеральные и местные, объединили усилия .

В поисках Кирби Уинтера и его сообщницы, Уилмы Фарнхэм. Прошлым вечером Артур Вара, официант номерного обслуживания в одном из отелей Майами-Бич, заявил в полицию на Уинтера за разбойное нападение. По словам полиции, Уинтер, спасаясь от преследования репортеров, вломился в соседний номер, позвонил в номерное обслуживание, а когда пришел Вара, оглушил официанта, надел его униформу и пробрался мимо репортеров к выходу из отеля. Его еще не задержали».

Бонни Ли повернулась к Кирби и вопросительно подняла бровь. Он кивнул с виноватым видом.

«Доктор Роджер Фарнхэм, старший брат Уилмы Фарнхэм, заявил, что мисс Фарнхэм покинула вчера квартиру, где жила одна, взяв кое-что из вещей, и с тех пор он ее не видел. Полиция установила, что мисс Фарнхэм и Уинтер тайно встречались в Майами во время его нечастых возвращений в эти места из различных зарубежных стран.

Всех интересует, что могло случиться с двадцатью семью миллионами долларов, переведенными из «Креппс Энтерпрайзис» в «О. К. Дивайсис» по непосредственному указанию Омара Креппса, международного финансиста, который внезапно умер на прошлой неделе. Есть мнение, что Уинтер и Фарнхэм готовили свою финансовую аферу в течение длительного времени, включая планы уничтожения документов и, как считает полиция, включая планы выезда за границу, — что они и осуществили прошлым вечером.

Фирма «К. Э.» возбудила против Уинтера дело о растрате и назначила десять тысяч долларов вознаграждения за информацию, способствующую поимке одного или обоих беглецов. Налоговое управление также имеет претензии к Уинтеру и Фарнхэм.

Полиция дает следующее описание Уинтера: рост шесть футов полтора дюйма, вес приблизительно сто девяносто фунтов, песочного цвета волосы, темно-голубые глаза, возраст тридцать два года, маленький шрам в виде полумесяца на левой скуле, в обращении вежлив, речь мягкая, в целом производит весьма приятное впечатление».

Бонни Ли выключила телевизор и посмотрела на Кирби, качая головой.

— Ну ты действительно знаменитость. Надо побыстрее доставить тебя на ту лодку.

Он надел шляпу и очки и проверил карманы. Золотые часы нашел рядом с телефоном. Спасибо за все, дядя Омар, подумал он.

— Долго ехать до гавани?

— Минут десять примерно.

Прежде чем они вышли, Кирби поцеловал Бонни Ли. Несколько мгновений они стояли, крепко обнявшись.

— Ладно, пойдем, Кирби, а то я расплачусь.

Маленький «санбим» был весь во вмятинах, грязный и местами проржавевший, но с места снялся весьма резво. Было около девяти часов. Бонни Ли вела машину как будто небрежно, но Кирби вскоре понял, что она искусный водитель.

Показалась гавань с множеством парусных и моторных лодок. Вдруг Бонни утопила педаль акселератора, мотор взревел, и машина пронеслась мимо, а Кирби увидел полицейские машины у обочины и людей в форме на причале. Бонни завернула за ближайший угол и остановила машину.

— Эта дверь закрыта и заперта, — сказала она.

— Что же делать, черт возьми!

— Просто сидеть, пока Бонни Ли все выяснит. Как называется лодка?

— «Глорианна».

Она вытащила газету из-под сиденья и подала ему.

— Закрывайся, красивый мой. А я быстренько.

Ее не было пятнадцать невыносимых минут. Потом она села за руль и повела машину в заданном направлении. Остановилась у торгового центра, чтобы затеряться в массе других машин.

— Я разговорила одного легавого, Кирби, потеряла время. Эта «Глорианна», она ушла двадцать минут назад, а легавые опоздали на десять минут. Как я поняла, они узнали, что твои вещи были вывезены из какого-то дрянного отеля, и с большим трудом проследили их до «Глорианны». Вот они и думают, что ты на лодке и скоро тебя можно будет взять, потому что подключилась береговая охрана и «Глорианне» далеко не уйти. Лодка очень большая, сказал легаш. Ты знаешь, они думают, что те двадцать семь миллионов сейчас на борту, и стоят все потные от волнения. Мне бы не помешало знать, что именно туда погрузили.

— Всякое личное барахло. В переводе на наличные, может, две сотни. Там даже есть пара коньков.

— Коньки!

Ну ты даешь!

— Мне теперь совсем некуда идти, Бонни Ли.

— Я очень хочу все услышать с самого начала. Может, вернемся к Берни?

— Нет, туда лучше не нужно.

— Сейчас нам нужно место, чтобы поговорить. А уж где тебя никогда не станут искать, так это на публичном пляже.

* * *

Часов около десяти они сидели уже на цементной скамейке в маленьком открытом павильоне с видом на океан. Хотя было утро вторника в апреле, на берегу расположились сотни людей. Кирби чувствовал себя беспомощным.

— Ну, рассказывай, золотой мой.

И он рассказал. Нудным голосом перечислил факты, без окраски и надежды. От этого пересказа ему стало совсем тошно. Закончив, он тупо посмотрел на нее.

— Может попробовать им все объяснить?

— Да кто тебе поверит? Черт возьми, Кирби, у тебя сразу станут искать следы от иголок на руках.

— А ты веришь?

— Ну я, — девушка, которая тебя любит. Помнишь? Я верю. Но, Богу известно, это трудно. Не любить — это как раз легко. Вот верить трудно. Шарла. Что это вообще за имя?

Она помолчала.

— Если обе те девицы были на лодке, то сейчас их уже взяла береговая охрана. И тогда Шарла и Джозеф не в лучшем положении, чем ты.

— Сомневаюсь.

Он извлек из кармана золотые часы дяди Омара. Рассеянно стал поигрывать ими. Завел, вытащил головку, стал устанавливать по своим наручным часам. У золотых были часовая, минутная и секундная стрелки. Четвёртая стрелка стояла неподвижно на двенадцати часах — серебряная в отличие от остальных, золотых. Интересно, для чего она, подумал Кирби. Он опять вдавил головку и обнаружил, что, нажимая на нее и поворачивая, можно передвинуть серебряную стрелку.

И как только он ее передвинул, мир стал беззвучным, а зрение затуманилось-. Первой мыслью у него было, что это сердечный приступ. Тишина была полнейшая, он даже слышал движение собственной крови в ушах. Кирби не пытался догадаться, что случилось: все затопил тотальный, примитивный ужас.

Он вскочил на ноги, задыхаясь, дрожа, и резко снял солнечные очки.

Вскакивая, почувствовал какое-то странное сопротивление, как будто на него давил ветер, которого он раньше не замечал. А весь мир был неподвижен. Без очков он казался бледным, с неприятным красным оттенком. Такой мир Кирби уже видел однажды через красный светофильтр фотокамеры. Но тогда сохранилось нормальное движение в окружавшей его реальности. А сейчас он находился в розовой пустыне, или в саду дикарских скульптур, или внутри картины Дали, наполненной ужасом вневременной неподвижности.

Довольно высокая волна, во всю длину берега, загнулась и не упала. Чайки из розового камня свисали с невидимых проволок. Он повернулся и посмотрел на девушку. Цвет лица у нее был неприятный, губы казались черными. Она завязла намертво в этой вечности, приподняв руку в жесте, приоткрыв губы, касаясь языком передних зубов.

Кирби зажмурился, опять открыл глаза. Ничего не изменилось. Он посмотрел на золотые часы. Золотая стрелка, отмечавшая секунды, была неподвижна. Тогда он посмотрел на наручные часы. Они тоже стояли. Он очень пристально стал изучать серебряную стрелку на золотых часах и наконец смог заметить ее очень медленное движение: она приближалась к двенадцати. Кирби поднес часы к уху, и ему показалось, что он слышит тончайший звук — легкую, растянутую музыкальную ноту. Он передвигал серебряную стрелку на десять. Сейчас она стояла на без семи двенадцать. Получалось, что он пробыл в красном мире безмолвия три минуты.

Он попробовал сделать два шага и опять ощутил сопротивление своему телу. А ботинки, казалось, весили по двадцать фунтов. Было трудно поднять их, передвинуть вперед по воздуху и опять поставить. У них был непривычный вес и инерция, как будто он шел сквозь клей. А давление на тело, как ему показалось, было вызвано такой же инерцией в одежде. Он наклонился и поднял брошенный кем-то бумажный стаканчик. Стаканчик был тяжелый, как из свинца. Он чувствовал вес и сопротивление только при подъеме, а когда движение прекратилось, вес сразу исчез. Все нормальные сигналы от мышц к мозгу были искажены. Кирби осторожно отпустил стаканчик. Он повис в воздухе на этом же месте. Кирби толкнул его рукой. Оказалось, что можно двигать стаканчик по воздуху, но движение тут же прекращалось, как только Кирби переставал оказывать давление. В этом красном мире тело, пришедшее в движение, не имело тенденции оставаться в движении. Он схватил стаканчик и сжал.

Ему удалось его смять, но это было все равно что сминать тяжелую свинцовую фольгу, а не тонкий картон.

Он опять посмотрел на часы. Без трех двенадцать. Перевел взгляд на пляж, на сотни неподвижных людей. На подъездной дорожке увидел замершую реку машин.

Над городом висел приклеенный к небу реактивный самолет.

Кирби — осторожно надавил на головку часов, думая, что нужно вернуть серебряную стрелку на двенадцать, стараясь верить, что тогда мир станет привычным: он знал, что еще три минуты красного молчания может не выдержать.

А когда он вдавил головку на место, серебряная стрелка, подобно стрелке спортивного секундомера, прыжком вернулась на двенадцать. Сразу же ударил грохот реального мира, краснота исчезла. Волна накатила на берег, смятый стаканчик упал, самолет стал перемещаться по небу.

— Может быть, ты… — проговорила Бонни Ли и остановилась; она посмотрела на него, на скамью, опять на него. — Ну, какой ты быстрый! Ого! Ты в лучшей форме, чем я думала.

Он расхохотался. И хохотал до тех пор, пока слезы не побежали по щекам, а в голосе не появились истерические нотки. Она пыталась смеяться вместе с ним, но скоро перестала, глядя на него с некоторой тревогой.

— Кирби! Кирби, черт возьми!

— Я в прекрасной форме, — проговорил он, переводя дыхание. — Я никогда не был в такой форме!

— Ты сходишь со своего хилого ума, милок?

Он ушел при помощи золотых часов в красный мир. Ему нужно было время подумать, время, чтобы справиться с этим дурацким смехом. Но смех оказалось очень легко взять под контроль. Он звучал слишком жутко в тишине. А Бонни Ли опять замерла, глядя сейчас ему прямо в глаза.