каюта оказалась тоже клейкой.)
узнает, что ты сбежал? -- спросил я.
удивительную беседу.
голубовато-прозрачные дни однообразно следовали один за другим.
Скопища морских призраков беспорядочно мелькали перед штевнем нашего
судна, а мы сыпали овсянку прямо на хвосты плывущих в кильватере
русалок. Порой, когда ночь опускалась над морем, мне нравилось сменять
Фредриксона у руля. Озаренная лунным светом палуба, которая то тихо
вздымалась, то опускалась, тишина и бегущие волны, тучи и мерцающая
линия горизонта -- все вместе вызывало в моей душе приятное и
волнующее чувство. Я казался себе очень значительным, хоть и очень
маленьким (но главным образом, конечно же, значительным).
крадучись и шлепая лапами, перебирался и садился рядом со мной Юксаре.
выбивая трубку о поручни парохода.
склонен к логическому мышлению. -- Но ведь мы говорили о том, чтобы
делать какие-то вещи, а не о том, что делают вообще. У тебя что --
снова Предчувствия?
куда мы приплывем. Все края одинаково хороши. Пока, спокойной ночи!
упомянул об удивительном и полном безразличии Юксаре к окружающему.
его интересует все на свете? Спокойно и в меру? Нас всех интересует
только одно. Ты хочешь кем-то стать. Я хочу что-то создавать. Мой
племянник хочет что-то иметь. Но только Юксаре, пожалуй, живет
по-настоящему.
опять хмыкнул и, как обычно, тут же исчез со своей записной книжкой, в
которой чертил конструкции удивительных, похожих на паутину и летучих
мышей машин.
дыбом, когда думаешь об этом..."
маленького Клипдасса.
Фредриксон.
же я глупый! Извините! -- И он снова смущенно залез к себе в банку.
банке вместе со Шнырьком. -- Ее можно съесть?
непонятное. Посылают на другой конец света маленькие значки... и там
они становятся словами!
лапками. -- И ни одно слово по дороге не теряется!
головой, высматривая телеграфные знаки в воздухе.
пушистая, она низко-низко плыла над землей, и вид у нее был не совсем
обычный.
океану".
вдруг произошло нечто совершенно удивительное, чтобы не сказать --
ужасное: она повернула назад и начала нас преследовать!
нашем кильватере; увеличив скорость, она перевалилась через поручни и
мягко плюхнулась на палубу, почти совсем накрыв собой банку Шнырька.
Потом она поудобнее устроилась между поручнями, сжалась, и клянусь
хвостом, эта удивительная туча тут же заснула у нас на глазах!
Фредриксона.
такая же, как мамина карандашная резинка.
тут же накрыла его, словно перина, словно мягкое одеяло из гагачьего
пуха. Мы ей явно понравились.
плавание нашего корабля.
изменилось. Оно стало желтым, но не приятного нежно-желтого цвета, а
грязноватым и призрачным. Низко повиснув над горизонтом и грозно
нахмурив брови, плыли черные тучи.
свою банку из-под кофе на корму, где ей ничто не угрожало.
пошла свинцовой рябью, ветер испуганно завыл в штаге. Морские
привидения и русалки исчезли, будто их сдуло ветром. На душе у нас
было скверно.
Представьте себе мой ужас, когда я обнаружил, что анероид показывает
670 -- самую низкую цифру, до какой может опуститься стрелка!
белый, как простыня, или, может быть, пепельный. До чего интересно!
Вернувшись на корму, я воскликнул:
показывает анероид?
понимаете).
испорчены ничтожными замечаниями, даже если их делают не со зла, а по
глупости. Я считаю, что даже из самого ужасного положения надо искать
выход. Отчасти имея в виду данную ситуацию, отчасти потому, что
настоящий страх как-то уменьшается, если начнешь его преувеличивать.
Кроме того, приятно производить на кого-нибудь впечатление. Но такому,
как Юксаре, этого не понять. Ведь умственные способности
распределяются неравномерно, и не мне судить о том, для чего в жизни
нужны такие, как Юксаре.
озабоченно осматривают "Морской оркестр".
справится. Пусть Шнырек и Клипдасс заберутся в банку и закроют крышку,
потому что сейчас начнется шторм.
спросят я.
картинками "Путешествие по океану". Выше, чем там, волн не бывает.
штормы. В первый момент "Морской оркестр" от неожиданности чуть было
не потерял равновесие, но быстро оправился и, тарахтя мотором, стал
прорываться сквозь бушующую стихию.
(Это был прекрасный, прямо-таки замечательный тент. Надеюсь, тот, кто
нашел его, обрадовался.) Банка Шнырька закатилась под перила, и всякий
раз, когда "Морской оркестр" взлетал на волну, все ее содержимое --
пуговицы, подвязки, консервные ножи, гвозди, бисер -- издавало ужасный
грохот. Шнырек кричал, что ему худо, но ни один из нас не мог помочь
ему. Мы хватались за что попало и, охваченные ужасом, не спускали глаз
с потемневшего моря. Солнце исчезло. Горизонт исчез. Все вокруг было
иное -- чужое и враждебное! Морская пена летела, обдавая нас шипящими
брызгами, а за поручнями парохода властвовал черный хаос. Внезапно с
ужасающей ясностью я понял, что ничего не знаю ни о море, ни о
кораблях. Я окликнул Фредриксона, но он меня не услышал. Я был
совершенно одинок, и некому было мне помочь. Но я не испытывал ни
малейшего желания отогнать страх. Напротив, дорогой читатель! Ведь