Чтение 11–й страницы книги ~Бажов Павел. Сказки~

ей показывать. Опять обман! Видеть тебя больше не хочу! Получи свои камни!

С этим словом прислонилась к стенке малахитовой и растаяла. Только и
осталось, что на стенке камни сверкают, как прилипли к тем местам, где
голова была, шея, руки.

Все, конечно, перепугались, а царица в беспамятстве на пол брякнула.
Засуетились, поднимать стали. Потом, когда суматоха поулеглась, приятели и
говорят Турчанинову:

- Подбери хоть камни-то! Живо разворуют. Не како-нибудь место - дворец!
Тут цену знают!

Турчанинов и давай хватать те каменья. Какой схватит, тот у него и
свернется в капельку. Ина капля чистая, как вот слеза, ина желтая, а то
опять, как кровь, густая. Так ничего и не собрал. Глядит - на полу пуговка
валяется. Из бутылочного стекла, на простую грань. Вовсе пустяковая. С горя
он и схватил ее. Только взял в руку, а в этой пуговке, как в большом
зеркале, зеленоглазая красавица в малахитовом платье, вся дорогими каменьями
изукрашенная, хохочет-заливается:

- Эх ты, полоумный косой заяц! Тебе ли меня взять! Разве ты мне пара?

Барин после этого и последний умишко потерял, а пуговку не бросил.
Нет-нет и поглядит в нее, а там все одно: стоит зеленоглазая, хохочет и
обидные слова говорит. С горя барин давай-ко пировать, долгов наделал, чуть
при нем наши-то заводы с молотка не пошли.

А Паротя, как его отстранили, по кабакам пошел. До ремков пропился, а
патрет тот шелковый берег. Куда этот патрет потом девался - никому не
известно.

Не поживилась и Паротина жена: поди-ко, получи по заемной бумаге, коли
все железо и медь заложены!

Про Танюшку с той поры в нашем заводе ни слуху ни духу. Как не было.

Погоревала, конечно, Настасья, да тоже не от силы. Танюшка-то, вишь, хоть
радетельница для семьи была, а все Настасье как чужая.

И то сказать, парни у Настасьи к тому времени выросли. Женились оба.
Внучата пошли. Народу в избе густенько стало. Знай поворачивайся - за тем
догляди, другому подай... До скуки ли тут!

Холостяжник - тот дольше не забывал. Все под Настасьиными окошками
топтался. Поджидали, не появится ли у окошечка Танюшка, да так и не
дождались.

Потом, конечно, оженились, а нет-нет и помянут:

- Вот-де какая у нас в заводе девка была! Другой такой в жизни не
увидишь.

Да еще после этого случаю заметочка вышла. Сказывали, будто Хозяйка
Медной горы двоиться стала: сразу двух девиц в малахитовых платьях люди
видали.

ЗЕЛЕНАЯ КОБЫЛКА.

ЗА БОЛЬШИМИ ОКУНЯМИ

О то лето, 1889 года, мы усердно занимались рыбной ловлей. Только это уж
была не забава, как раньше. Ведь мы не маленькие! Каждому шел десятый год,
все трое перешли в третье, последнее, отделение заводской школы и стали
звать друг друга на "ша": Петьша, Кольша, Егорша, как работавшие на заводе
подростки. Пора было помогать чем-то семье. И вот мы сидели утрами на
окуневых местах, вечерами выискивали ершей, в полдень охотились за чебаками.
Наши семейные нередко хвалили за это.

- По рыбу в люди не ходим, свой рыболов вырос,- скажет при тебе мать.

Иной раз отец одобрит:

- Хоть мелконька рыбка, а вс¬ - ушка! Понятно, что такие разговоры
подбадривали нас, но все-таки тут было что-то вроде шутки: говорят, а сами
посмеиваются.

Вот бы так наудить, чтобы не смеялись! С полведра бы окуней, да вс¬
крупных! Либо ершей-четвертовиков!

- Давай, ребята, сходим на Вершинки,- предложил вечером Петька.- Вот бы
половили! Там, сказывают, всегда клев. Сходим завтра?

- Не отпустят, поди, одних-то.

- Это уж так точно, не отпустят,- согласился Петька.- А мы так...

- Отлупят тогда.

- Не отлупят. Мы скажем, будто на Пески пошли либо к Перевозной на целый
день, а сами туда...

- Наскочишь на кого на перевозе-то... Мало ли наших на Вершинки бегают.
Яшку-то Лесину забыл? - сказал Колюшка.

- А мы трактом*.

- Далеко так-то.

- Десять-то верст далеко? Ты маленький, что ли? Не дойдешь?

- Ну-ка, ладно нето,- согласился Колюшка.- Червей надо накопать, а завтра
пораньше пойдем. Не проспим?

- У нас Гриньша в утренней смене. Разбудит меня,- успокоил Петька.

Вершинки - это завод на той же речке Горянке, на которой жили и мы.
Поселок при заводе был маленький, а пруд гораздо больше нашего, горянского.
О рыбалке на этом пруду мы давно думали. Мешало одно - не отпускали. По
зимней дороге до Вершинок считалось меньше пяти верст. Летом пешие рабочие
ходили через Перевозную гору, от нее переплывали пруд на лодках или пароме и
выходили на зимник. Этот путь был немногим больше пяти верст. Но ездить так
было нельзя: хлопотливо с перевозом и очень крутой спуск с Перевозной горы.
Ездили трактом вдоль пруда. Эта дорога была много длиннее. По ней до
Вершинок считалось больше десяти верст. Выбрали мы эту длинную дорогу
потому, что тут не ждали встретить никого из знакомых взрослых. К тому же на
перевозе у нас был враг - угрюмый старик перевозчик Яша Лесина. Раз как-то
мы угнали у него лодку, так еле улепетнули. Вдогонку еще сколько орал:

- Я вас, мошенников! Поймаю, так оборву головы-то! Тому вон чернышу
большеголовому первому! Колюшка потом, правда, говорил:

- Ну, этак он всем ребятам грозит. Где ему всех упомнить, кто лодку
угонит.

Мы с Петькой, однако, побаивались:

- А вдруг узнает! Не зря же он про Петькину голову кричал. Заметил,
видно.

Уйти из дому на целый день с удочками было просто. Сказались, что пошли
до вечера на Пески, а то и к Перевозной горе. В ответ каждый получил строгий
наказ:

- Гляди, чтобы к потемкам домой! Слышал? Открыто взяли по хорошему ломтю
хлеба да по такому же тайком. Каждый не забыл по щепотке соли и нащипал в
огороде лукового пера. Червянки были полны, и удочки приготовлены с вечера.
Сначала шли хорошо. Было еще рано, хотя уже становилось жарко.

На пятой версте от Горянки есть участок Красик. Тут был когда-то железный
рудник, потом около этого места мыли золото, а теперь по красноватому
каменистому грунту весело журчали мелкие ручейки. Живая струя в жаркий день
кого не остановит! Стали мы собирать разноцветные галечки. Потом кто-то
сказал:

- Ребята, а вдруг тут самородок?