ровно столько, сколько мог бы продержаться под водой -- не двигаясь и не
дыша.
показывал, куда-то рукой -- Долгушин не слышал и не понимал.
на газике помначштаба эскадры по строевой части капитан 2-го ранга Барбаш, с
ним были два мичмана с повязками. Ни о чем не спрашивая Долгушина, эти трое
вломились в комнаты и под женский визг стали отбирать документы. Где-то в
другом конце слободы громыхнул выстрел. Совсем рядом звякнуло разбитое
стекло.
непостижимо! В полутора милях от Политуправления, рядом со штабом флота! Да
что же это такое?! Что с вами, люди?!
прибежал морской патруль. Вспугнутая слобода затемнилась, как по боевой
тревоге. Звенели разбиваемые стекла, матросы, мелькая белыми форменками,
выскакивали из окон, шарахаясь от фар въезжающих в слободу автомобилей.
Прибыл комендант города с помощником, показалась наконец и главная ударная
сила -- комендантский взвод. Будто сам себя вытряхнул из-под брезента
крытого грузовика: тридцать гигантов с автоматами, лишь недавно
осуществленная мечта коменданта, свято верующего в торжество дисциплины и
железного воинского порядка. Взвод выстроился, командовал им офицер, ростом
чуть повыше карабина без штыка. Высокому Барбашу пришлось наклониться, чтоб
разобрать, сколько звездочек у того на погонах.
автоматы в ход не пускай!
парни могут голыми руками взять в плен целый батальон, автоматы же...
к грузовику стали подводить задержанных. Прибыли санитарные машины, старший
лейтенант из морского патруля пошел перевязываться, снял потемневший у
левого рукава белый китель и на вопрос Долгушина, с какого он корабля,
ответил: "На котором по морю ходят!"
огонька в нем, ни звука из него. Оцепленный со всех сторон, освещенный
фарами автомашин, дом не подавал признаков жизни. Но с минуты на минуту окна
его должны были засветиться, а заваленные изнутри двери подъезда --
распахнуться, потому что было 23.15. Все уволены до 24.00, от слободы до
барказов на Минной стенке минут 30 -- 40 бега или ходьбы. Оставаться в доме
было бессмысленно.
заглушил мотор, то ли оттого, что в доме как-то особо затаились, но
нагрянувшая тишина была тревожной, глубокой.
вдруг -- рывком открылась дверь ближнего подъезда. Автоматчики
насторожились, приняли стойку для прыжка и хватания. Но из .подъезда так
никто и не вышел. Комендант поднял руку и держал ее поднятой: на руку
смотрели все, ожидая сигнала. И все недоуменно, не веря ушам своим,
переглянулись, когда из дома полилась необычная, торжественая музыка --
похоронная музыка. Завыли трубы, забацали тарелки, звук радиолы был
негромким и чистым, мелодия скорбной и мужественной.
опустив головы, сняв бескозырки, держа строй, шагая в размеренном темпе
похоронного марша, неся три тела на кроватных сетках, поднятых на плечи...
согнулась в локте, задержалась у фуражки, отдавая павшим последнюю почесть,
и стыдливо опустилась. Несомые на сетках матросы лежали со скрещенными на
груди руками, на животе -- бескозырки. У машин с красным крестом засуетились
санитары, открыли задние дверцы, колонна спотыкавшихся от горя матросов
стала перестраиваться, вытягивая свой хвост из оцепления, потом раздался
свист: "Полундра!" -- и покойники полетели на землю, а процессия,
рассыпавшись, бросилась наутек. Комендант, Барбаш, Долгушин, офицеры -- все
сгрудились над покойниками, от которых разило водкой. Но только убедившись,
что эти люди живы, комендант возобновил операцию. Автоматчики цеплялись к
бортам машин, мчавшихся к городу, но время было уже упущено. И покойники
куда-то исчезли. К Севастополю прорвалась большая часть блокированных в
доме. Зло хохотавший Барбаш дважды нырял в темноту слободы и каждый раз
возвращался с добычей.
крейсерам, по бригадам эсминцев. Склянки в Южной бухте отбили час ночи. В
комендатуру вломился первый остряк эскадры командир бригады крейсеров
контр-адмирал Волгин, заорал с порога: "Комендант! Ты сорвал мне боевую
операцию! Я послал своих орлов в гнездо разврата, чтоб они внедрились в него
и разложили изнутри, а ты..." Трясущейся от волнения рукой комендант оперся
о стол, устало, по-стариковски начал стыдить его. Командир бригады взревел:
"Да! Да! Не тех увольняем! Виноваты!" Один за другим входили в кабинет
командиры крейсеров, злые, настороженные, неумело скрывали облегчение, когда
узнавали, кто их вызвал и по какому поводу.
сводные отчеты по итогам увольнений, и цифры мало чем отличались от тех, что
приводились и в прошлый понедельник, и в позапрошлый. Колонки и графы
сводок, пункты и параграфы приказов как бы топили в себе людей, и Мартынова
слобода становилась не лучше и не хуже Приморского бульвара.
кабинета Барбаша Иван Данилович отправил всем замполитам телефонограмму:
быть на Минной стенке к 15.00. Сам же, едва город проснулся, устроил в
милиции грандиозный скандал, колотил по столу кулаком, грозился разогнать,
разорвал какую-то почетную грамоту. В горкоме партии же любезнейшим тоном
попросил организовать комиссию. Как для чего? Неужели вам не сообщили?
Политуправление хочет вручить Мартыновой слободе переходящее красное знамя
за успехи в организации быта и досуга, на торжественную церемонию прибудут
представители из Москвы.
пойманных в Мартыновой слободе матросов были на отличнейшем счету: классные
специалисты, отличники боевой и политической подготовки, комсомольский
актив! Замполиты совершенно искренно возмущались и удивлялись. Надо же,
увольняем не всех, увольняем самых лучших, проверенных, достойных -- и на
вот тебе! А если б стали увольнять все тридцать процентов? Уму непостижимо,
что было бы тогда!..
Почему увольняют только лучших? А где же уставная норма?
дремучее невежество. Призвав к воспитанию и еще раз к воспитанию, он
распустил замполитов. А сам пошел искать Барбаша, офицера, ответственного за
увольнение эскадры. Помначштаба встречал на Минной стенке матросов, идущих в
город, и провожал их на корабли, рассаживал по барказам, пересчитывал,
гроздьями выдергивал их вон и переносил на стенку, если барказ оказывался
перегруженным, -- рост почти два метра, руки хваткие, загребущие, сразу
поверишь, что человек всю войну провел в десантах.
пил воду из графина, подставив зев свой под струю, запрокинув голову.
проскочило какое-то указание насчет увольнения матросов. Почему увольняют не
тридцать процентов, как положено по корабельному уставу? Почему только
лучших?
Сказал, что по установленному правилу достоин увольнения матрос, и только
тот матрос, который отлично-безупречно выполняет на корабле свои
обязанности: "увольнение -- мера поощрения" -- так называется введенная на
эскадре система, стимулирующая дисциплину и порядок.
Долгушину... Вымученно как-то сыронизировал он:
-- был ответ. Тогда все верно, все правильно. Тогда все ясно. Долгушин знал
командующего. Если уж им приказано, то продумано все, выверено, взвешено,
согласовано с тридцатилетним опытом службы. Мудр командующий эскадрой, мудр.
надо брать крепость штурмом.
чередовании чисел. Он забрал у старшины батареи все записи о взысканиях и
поощрениях старшин и матросов, у дивизионного писаря попросил такие же
записи по всему дивизиону, в отдельном ящичке хранились в каюте карточки
взысканий, сугубо официальные документы, их обычно показывали разным
комиссиям.
свою голову. Сегодня к тому же -- 11 мая, месяц назад глупо и
безответственно обещано было в боевой рубке: 5-я батарея будет лучшей на
корабле! Что делать? И как?
все по двум поводам: пьянка на берегу и пререкание со старшиной.
"Пререкание" -- это попытка не выполнить приказание. Но поскольку
"невыполнение приказания" уголовно наказуемо, то в карточках взысканий оно
заменено безобидным "пререканием". В карточки попадают не все случаи
нарушения дисциплины. Но всех, официальных и неофициальных, взысканий
набралось 125. Такая же картина -- в соответствующих пропорциях -- и по
всему дивизиону.
россыпи чисел -- дни, когда матросы нарушали дисциплину. И обнаружил, что
они не распределены более или менее равномерно по неделям и месяцам, а
сгруппированы. Получалось, что наступали в жизни батареи периоды, когда она
Прозоров Александр
Мацумото Сэйте
Флинт Эрик
Бажанов Олег
Зыков Виталий
Майер Стефани