говорила, только говорила про какой-то пропавший чересседельник; доярка
Кузнецова шумела, что вторую неделю сама возит корма и что пусть хоть в
тюрьму ее садят, а больше за сеном не поедет, мол, это она русским советским
языком говорит, что не поедет. Жена бригадира успевала говорить про какую-то
сельповскую шерсть и утешать плачущего ребенка. Радио почему-то вдруг запело
женским нелепым басом. Оно пело о том, что "за окном то дождь, то снег и
спать пора-а-а!". Минутка лаяла, сама не зная на кого. Во всем этом самым
нелепым был, конечно, бас, которым женщина пела по радио девичью песенку.
Слушая эту песенку, нельзя было не подумать про исполнительницу: "А наверно,
девушка, у тебя и усы растут!"
12
посинели, и всюду мерцали снежные полотнища. Все окружающее казалось
каким-то нездешним царством. Я был в совершенно непонятном состоянии, в
голове образовалась путаница. Словно в женской шкатулке, которую потрясли,
отчего все в ней перемешалось: тряпочки, кусочки воска, наперстки, мелки,
монетки, иголки, марки, ножницы, квитанции и всякие баночки из-под вазелина.
силуэты домов. Скрип шагов вывел меня из задумчивости. Оглянувшись, я увидел
Анфею.
одобряя это занятие.
случаях.
киселя даст.
временную.
Заходи нас проведывать.
откидывая в сторону руку с зажатой варежкой. Я же вошел в свой дом и закрыл
ворота на засов. Улегшись ночевать, подумал, что обычно все гениальные мысли
приходят с некоторым запозданием: "Какого же черта ты не пригласил ее
похозяйничать! Устарел! Один не боюсь! Тоже мне..." Я ворочался, кряхтел и
взды- хал, пытаясь уснуть, и луна пекла прямо в голову. Фантазия все сильнее
раскручивала свои жернова. "О, черт! Гнусно все-таки. А ты, братец,
диплодок. И притом натуральный. Да, но кому от этого вред, если она сама..."
И вдруг я с ужасом поставил жену на место этой женщины. "Ну разве она,
Тонька-то, не такая же? Все они одинаковы, - мысленно кричал я, - дело лишь
в подходящих условиях". Я бесился все больше и уже ненавидел, презирал свою
жену.
горько устроено все в жизни.
ревность были еще острее. Опять просыпался, оказываясь лоб в лоб с желтой
громадной луной.
казалось, что мой старый дом тоже не спит, перемогая длинную лунную ночь,
вспоминает события столетней давности и всем своим деревянным естеством
сочувствует мне.
человек, тем он меньше страдает. И чем больше стремишься к ясности, тем
больше разочарований. И, может быть, лучше ни до чего не докапываться? Жить
счастливо обманутым? Да, но притворяться, что ли? Делать вид, что ничего не
знаешь?
карнизом. Они так весело, так ловко строили свои домики над окнами, гнезда
лепились одно к другому, как соты. Я много дней подряд недоумевал, из чего
сделаны гнезда. Я хотел потрогать домик руками, узнать, как он сделан: уж
очень загадочным, интересным казалось все снизу. Я спросил у бабки, из чего
сделаны гнезда. "Из грязи", - сказала бабка. Это было до того грубо и
непоэтично, что я был обижен, не поверил и до вечера ходил за бабкой следом,
чтобы она помогла достать гнездо. И вот мы взяли из хмельника тонкий длинный
шест. Бабка, ругаясь, достала шестом крайнее пустое гнездо и отколупнула
его. Я бросился глядеть, схватил ласточкино строение и... чуть не запустил
им в бабку. Гнездо действительно было слеплено из комочков грязи,
скрепленных соломинками и птичьим пометом. И мне казалось тогда, что во всем
виновата бабка...
13
узорчиков на стеклах наружных рам. У меня понемногу проходит ночное
смятение. С удовольствием щепаю лучину, запрыгиваю на печь, чтобы открыть
задвижку. Насвистывая, чищу картошку. Ее можно сварить просто так или
натушить с консервами, и мне приятно, что можно решить это, пока чистишь.
Приятно и от того, что после завтрака я пойду ремонтировать баню, а то можно
и не ходить на баню, а пойти в лес по узкому зимнику и там наломать сосновых
лапок на помело, либо просто поглядеть заячьи следы, либо послушать синиц,
жуя холодную льдинку наста...
Закурил.
я догадался, что сейчас меня навестит Авинер Козонков.
Поздоровался и сел, не снимая бесцветной своей шапки, завернул цигарочку. От
чаю он не отказался, и я налил ему прямо из термоса.
слушая. В избе слегка пахло угаром, и я полез открыть трубу.
- Иной только нюхнет - и угорел. А я этого угару не признаю. Голова у меня
крепкая.
могу. Мне, бывало, еще Табаков говаривал...
всем заодно, а я у него, можно сказать, был правая рука, как приедет в
деревню, так меня сразу требовал. Бывало, против религии наступленье вели -
кого на колокольню колокола спехивать? Меня. Никто, помню, не осмеливался
колокол спе'хнуть, а я полез. Полез и залез. Да встал на самый край, да еще
и маленькую нужду оттуда справил, с колокольни-то.
первого выдвинул. Собранье было, помню, в бывшей просвирной, встает Табаков.
Так и так, говорит, надо нам, граждане, создать в вашей деревне группку
бедноты, чтобы ваших кулаков вынести на чистую воду и открыть в вашей
деревне классовую войну. Дело не шуточное. Кого в группку? Предлагаю,
говорит, граждане, товарища Козонкова. А еще кого? Мы с им до того еще
список составили, я встаю и зачитываю: надо Сеньку Пичугина - у его, кроме
горба за плечами, ничего нету. Надо Катюшку Бляхину, чтобы в женсовет,
Катюшка на язык востра и сроду в няньках жила. Выбрали еще Колю -
тихонького, этот был весь бедный. С этого дня я с товарищем Табаковым был
друг и помощник, он меня всегда выручал, а потом его в область перевели,
теперь вот слышу, на персональной живет.
меня вот и докуменгы все собраны.
пазухи какую-то тетрадь или блокнот, сложенный и перевязанный льняной
бечевкой. Тетрадь была когда-то предназначена под девичий альбом, на ней
было так и написано: "Альбом". Ниже был нарисован какой-то нездешний цветок
с лепестками, раскрашенными в разные цвета, и две птички носом к носу, с
лапками, похожими на крестики. На первой странице опять был нарисован розан.
Стихи со словами: "Бери от жизни все, что можешь" - помещались на второй
странице, на третьей же было написано "Песня". И дальше слова про какого-то
красавца Андрея, который сперва водил почему-то овечьи стада, а под конец
оказался укротителем:
Адамов Григорий
Березин Федор
Махров Алексей
Херберт Фрэнк
Бажанов Олег
Пехов Алексей