В 3:30 утра мои 12 часов истекли. В то время они не платили подменным за
время полностью и половину за сверхурочные. Ты получал как за одно время.
А брали тебя как временного подменного клерка с неограниченным сроком.
что ты вернешься.
жизни.
А тем временем рядом по-прежнему была Джойс со своей геранью и парой
миллионов, если я протяну еще хоть немного. Джойс, мухи и герань. Я
работал в ночную смену, 12 часов, а она мацала меня днем, пытаясь
заставить исполнять супружеский долг. Сплю я, как вдруг просыпаюсь от
того, что меня ее рука поглаживает. Тогда приходилось это делать. Бедняжка
совсем спятила.
ему глаза. Я посмотрел, как он ходит. Бедный Пикассо!
коэффициент интеллекта около 12. Ты пошла и притащила нам идиота, а не
собаку.
толстыми ручейками по кухонному полу. Потом он закончил и подбежал
посмотреть.
под геранью, и спрашивал:
оставлять его днем во дворе!
неплохо прикрыт со всех сторон. А там сидел бедный Пикассо, одолеваемый
500 мухами: мухи ползали по нему кругами. Я выбегал с этой штукой (уже
начинавшей к тому времени обмякать) и материл мух. Они лезли к нему в
глаза, в шерсть, в уши, в причинные места, в пасть... везде. А он просто
сидел и улыбался мне. Смеялся надо мной, а мухи ели его поедом. Может, он
знал больше всех нас. Я брал его на руки и вносил в дом.
покакать!
хватает самому в дом возвращаться. И смывай дерьмо, когда он закончит. Ты
там рай мушиный развела.
До ее пары миллионов было еще очень и очень далеко.
Я полудремал в кресле, дожидаясь еды.
Пикассо подошел к Джойс и лизнул ее в лодыжку. Я шел босиком, и она меня
не слышала. На ней были высокие каблуки. Она взглянула на него и на лице
ее вспыхнула чистая местечковая ненависть, раскаленная добела. Она изо
всех сил пнула его в бок острым носком туфли. Бедняга лишь забегал
маленькими кругами, скауча. Моча закапала из его пузыря. А я зашел за
стаканом воды. Стакан я держал в руке и, не успев налить воды, швырнул им
в буфет слева от раковины. Осколки разлетелись повсюду. У Джойс было время
прикрыть лицо руками. Плевать. Я взял собачку на руки и вышел. Сел в
кресло и стал гладить маленького засранца. Он посмотрел на меня снизу,
язык вывалился из пасти, и он лизнул меня в запястье. Хвост его вилял и
бился, как рыбка, умирающая в мешке.
стекло.
ко мне спиной, но я видел, как ходят ее плечи, как она вся трясется и
разрывается.
нежно, пытаясь остановить конвульсии.
Там было тепло. Она отдернула голову. Когда я поцеловал ее туда в
следующий раз, голову она отдергивать не стала. Я услышал, как она втянула
в себя воздух, тихонько застонала. Я взял ее на руки и вынес в другую
комнату, сел в кресло, держа ее на коленях. Она не хотела на меня
смотреть. Я целовал ей горло и уши.
вверх и вниз, в ритме ее дыхания, стараясь снять плохое электричество.
куснул ее в подбородок.
вперед.
спальни, положил на кровать, быстро скинул штаны, трусы и ботинки, стянул
ей трусики до туфель, сорвал один и так, с одной ногой в туфле, а с другой
-- без, устроил ей самую лучшую скачку за много месяцев. Ни одна герань не
устояла.
волосами, шепча разные разности. Она мурлыкала. В конце концов, встала и
ушла в ванную.
После ужина или обеда, или что еще я там ел -- с моими безумными
12-часовыми сменами я уже не был уверен, что есть что, -- я сказал:
это работа сводит меня с ума? Слушай, давай все бросим. Давай просто
валяться на кровати, заниматься любовью, ходить гулять и разговоры
разговаривать. Давай сходим в зоопарк. На зверюшек посмотрим. Давай
съездим посмотрим на океан. 45 минут всего от нас ехать. Пошли посражаемся
на игральных автоматах. Поехали на скачки, в Художественный Музей, на
бокс. Давай заведем друзей. Давай смеяться.
Каждый вечер, перед тем, как мне уходить на смену, Джойс раскладывала для
меня на постели одежду. Все было самым дорогим, что только можно купить за
деньги. Я никогда не надевал одни и те же брюки, одну и ту же рубашку,
одни и те же ботинки два раза подряд. У меня были десятки разных нарядов.
Я надевал все, что бы она для меня ни выложила. Совсем как мама, бывало.
У них была такая штука, которая называлась Тренировочным Классом, поэтому
как бы то ни было, но каждую ночь нам можно было не распихивать почту
минут по 30.
хуже вони застоявшегося пота...