Чтение 11–й страницы книги ~Чемодан~

тебя по документам групповое хищение. Что же ты,
интересно, похитил?

Зэк смущенно отмахивался:

-- Да ничего особенного... Трактор...

-- Цельный трактор?!

-Ну.

-- И как же ты его похитил?

-- Очень просто. С комбината железобетонных
изделий. Я действовал на психологию.

-- Как это?

-- Зашел на комбинат. Сел в трактор. Сзади при-
вязал железную бочку из-под тавота. Еду на вахту.
Бочка грохочет. Появляется охранник: "Куда везешь
бочку?". Отвечаю: "По личной надобности". -- "До-
кументы есть?" -- "Нет". -- "Отвязывай к едрене
фене"... Я бочку отвязал и дальше поехал. В общем,
психология сработала... А потом мы этот трактор на
запчасти разобрали...

Чурилин восхищенно хлопнул зэка по спине:

-- Артист ты, батя!

Зэк скромно подтвердил:

-- В народе меня уважали.

Чурилин неожиданно поднялся:

-- Да здравствуют трудовые резервы!

И достал из кармана вторую бутылку.

К этому времени нашу поляну осветило солнце.
Мы перебрались в тень. Сели на поваленную ольху.

Чурилин скомандовал:

-- Поехали!

Было жарко. Зэк до пояса расстегнулся. На груди его видна была пороховая
татуировка:

"Фаина! Помнишь дни золотые?!".

А рядом -- череп, финка и баночка с надписью "яд"...

Чурилин опьянел внезапно. Я даже не заметил, как это произошло. Он вдруг
стал мрачным и затих.

Я знал, что в казарме полно неврастеников. К этому неминуемо приводит
служба в охране. Но именно Чурилин казался мне сравнительно здоровым.

Я помнил за ним лишь одну сумасшедшую выходку. Мы тогда возили ззков на
лесоповал. Сидели у печи в дощатой будке, грелись, разговаривали.
Естественно, выпивали.

Чурилин без единого слова вышел наружу. Где-то раздобыл ведро. Наполнил
его соляркой. Потом забрался на крышу и опрокинул горючее в трубу.

Помещение наполнилось огнем. Мы еле выбрались из будки. Трое обгорели.

Но это было давно. А сейчас я говорю ему:

-- Успокойся...

Чурилин молча достал пистолет. Потом мы услышали :

-- Встать! Бригада из двух человек поступает в распоряжение конвоя! В
случае необходимости конвой применяет оружие. Заключенный Холоденко, вперед!
Ефрейтор Довлатов -- за ним!..

Я продолжал успокаивать его:

-- Очнись. Приди в себя. А главное -- спрячь пистолет.

Зэк удивился по-лагерному:

-- Что за шухер на бану?

Чурилин тем временем опустил предохранитель. Я шел к нему, повторяя:

-- Ты просто выпил лишнего.

Чурилин стал пятиться. Я все шел к нему, избегая резких движений.
Повторял от страха что-то бессвязное. Даже, помню, улыбался.

А вот зэк не утратил присутствия духа. Он весело крикнул:

-- Дела -- хоть лезь под нары!..

Я видел поваленную ольху за спиной Чурилина. Пятиться ему оставалось
недолго. Я пригнулся. Знал, что, падая, он может выстрелить. Так оно и
случилось.

Грохот, треск валежника...

Пистолет упал на землю. Я пинком отшвырнул его в сторону.

Чурилин встал. Теперь я его не боялся. Я мог
уложить его с любой позиции. Да и зэк был рядом.

Я видел, как Чурилин снимает ремень. Я не сооб-
разил, что это значит. Думал, что он поправляет
гимнастерку.

Теоретически я мог пристрелить его или хотя бы
ранить. Мы ведь были на задании. Так сказать, в
боевой обстановке. Меня бы оправдали.

Вместо этого я снова двинулся к нему. Интелли-
гентность мне вредила, еще когда я занимался боксом.

В результате Чурилин обрушил бляху мне на голову.

Главное, я все помню. Сознания не потерял. Са-
мого удара не почувствовал. Увидел, что кровь по-
текла мне на брюки. Так много крови, что я даже
ладони подставил. Стою, а кровь течет.

Спасибо, что хоть зэк не растерялся. Вырвал у
Чурилина ремень. Затем перевязал мне лоб оторван-
ным рукавом сорочки.

Тут Чурилин, видимо, начал соображать. Он схва-
тился за голову и, рыдая, пошел к дороге.

Пистолет его лежал в траве. Рядом с пустыми
бутылками. Я сказал зэку:

-- Подними...

А теперь представьте себе выразительную картин-
ку. Впереди, рыдая, идет чекист. Дальше -- ненор-
мальный зэк с пистолетом. И замыкает шествие еф-
рейтор с окровавленной повязкой на голове. А на-
встречу -- военный патруль. "ГАЗ-61" с тремя
автоматчиками и здоровенным волкодавом.

Удивляюсь, как они не пристрелили моего зэка.
Вполне могли дать по нему очередь. Или натравить пса.

Увидев машину, я потерял сознание. Отказали
волевые центры. Да и жара наконец подействовала.
Я только успел предупредить, что зэк не виноват. А
кто виноват -- пусть разбираются сами.

К тому же, падая, я сломал руку. Точнее, не
сломал, а повредил. У меня обнаружилась трещина в
предплечье. Я еще подумал -- вот уж это совершенно
лишнее.

Последнее, что я запомнил, была собака. Сидя возле
меня, она нервно зевала, раскрывая лиловую пасть...

Над моей головой заработал репродуктор. Оттуда донеслось гудение,
последовали легкие щелчки. Я вытащил штепсель, не дожидаясь торжественных
звуков гимна.

Мне вдруг припомнилось забытое детское ощущение. Я школьник, у меня
температура. Мне разрешают пропустить занятия.

Я жду врача. Он будет садиться на мою постель. Заглядывать мне в горло.
Говорить: "Ну-с, молодой человек". Мама будет искать для него чистое
полотенце.

Я болен, счастлив, все меня жалеют. Я не должен мыться холодной водой...

Я стал ждать появления врача. Вместо него появился Чурилин. Заглянул в
окошко, сел на подоконник. Затем направился ко мне. Вид у него был
просительный и скорбный.

Я попытался лягнуть его ногой в мошонку. Чурилин слегка отступил и начал,
фальшиво заламывая руки:

-- Серега, извини! Я был не прав... Раскаиваюсь... Искренне
раскаиваюсь... Действовал в состоянии эффекта...

-- Аффекта, -- поправил я.

-- Тем более...

Чурилин осторожно шагнул в мою сторону:

-- Я пошутить хотел... Для смеха... У меня к тебе претензий нет...

-- Еще бы, -- говорю.

Что я мог ему сказать? Что можно сказать охраннику, который лосьон
"Гигиена" употребляет только внутрь?..

Я спросил:

-- Что с нашим зэком?

-- Порядок. Он снова рехнулся. Все утро поет: "Широка страна моя родная".
Завтра у него обследование. Пока что сидит в изоляторе.

-- А ты?

-- А я, естественно, на гауптвахте. То есть, фактически я здесь, а в
принципе -- на гауптвахте. Там мой земляк дежурит... У меня к тебе дело.

Чурилин подошел еще на шаг и быстро заговорил:

-- Серега, погибаю, испекся! В четверг товарищеский суд!

-- Над кем?

-- Да надо мной. Ты, говорят, Серегу искалечил.

-- Ладно, я скажу, что у меня претензий нет. Что я тебя прощаю.

-- Я уже сказал, что ты меня прощаешь. Это, говорят, неважно, чаша
терпения переполнилась.

-- Что же я могу сделать?

-- Ты образованный, придумай что-нибудь. Как
говорится, заверни поганку. Иначе эти суки передадут
бумаги в трибунал. Это значит -- три года дисбата.
А дисбат -- это хуже, чем лагерь. Так что выручай...

Он скорчил гримасу, пытаясь заплакать:

-- Я же единственный сын... Брат в тюрьме, сес-