шампуня. - Наверно, вид у меня кошмарный. Да и чему тут удивляться? Весь
остаток ночи мы прошатались у автобусной станции. Док до самой последней
минуты думал, что я с ним уеду. Хотя я ему без конца твердила: "Док, мне уже
не четырнадцать лет, и я не Луламей". Но самое ужасное (я поняла это, пока
мы там стояли) - все это неправда. Я и сейчас ворую индюшачьи яйца и хожу
вся исцарапанная. Только теперь я это называю "лезть на стенку".
посоветовала ему Холли. - Вот в чем ошибка Дока. Он вечно таскал домой
лесных зверей. Ястребов с перебитыми крыльями. А один раз даже взрослую рысь
принес, со сломанной лапой. А диких зверей любить нельзя: чем больше их
любишь, тем они сильней становятся. А когда наберутся сил - убегают в лес.
Или взлетают на дерево. Потом на дерево повыше. Потом в небо. Вот чем все
кончается, мистер Белл. Если позволишь себе полюбить дикую тварь, кончится
тем, что только и будешь глядеть в небо.
подробно все объяснила; такую вещь он может понять. Мы пожали друг другу
руки, обнялись, и он пожелал мне счастья. - Она взглянула на часы. - Сейчас
он, наверно, проезжает Голубые горы.
И поверь мне, милый Док, - лучше глядеть в небо, чем жить там. До чего же
пустое место, и такое пасмурное. Просто край, где гремит гром и все на свете
пропадает.
Бруклине. Газету держал другой пассажир. Единственно, что мне удалось
прочесть: "Резерфорд (Расти) Троулер, миллионер и бонвиван, часто
обвинявшийся в пронацистских симпатиях, умыкнул вчера в Гриниче
прелестную..." Не могу сказать, чтобы мне хотелось читать дальше. Значит,
Холли вышла за него - так-так. Прямо хоть под поезд ложись. Но такое желание
было у меня и до того, как я прочел заголовок. По многим причинам. Холли я
толком не видел с пьяного воскресенья в баре Джо Белла. А за минувшие недели
я сам начал лезть на стенку. Прежде всего меня выгнали с работы -
заслуженно, за проступок хоть и забавный, но рассказывать о нем было бы
слишком долго. Затем призывная комиссия стала проявлять ко мне нездоровый
интерес. От опеки я избавился совсем недавно, когда уехал из своего городка,
и поэтому мысль, что надо мной снова будут старшие, приводила меня в
отчаяние. Неопределенность моего воинского положения и отсутствие профессии
не позволяли мне рассчитывать на новую работу. В бруклинском же метро я был
потому, что возвращался после обескураживающей беседы с издателем ныне
покойной газеты "П. М.". Все это, и вдобавок летняя городская духота, довело
меня до прострации. И желание оказаться под колесами было вполне искренним.
Заголовок усилил его еще больше. Если Холли могла выйти за этого "нелепого
зародыша", почему бы топчущим землю ордам несчастий не протопать и по мне? А
может быть - и это вопрос вполне законный, - мое негодование объяснялось
тем, что я сам был влюблен в Холли? Пожалуй. Ведь я и в самом деле был в нее
влюблен. Влюблялся же я когда-то в пожилую негритянку, кухарку моей матери,
или в почтальона, который позволял мне разносить с ним письма, или в целое
семейство Маккендриков! Такого рода любовь тоже бывает ревнивой.
невеста Расти - прелестная манекенщица родом из Арканзаса, мисс Маргарет
Тетчер Фицхью Уайлдвуд. Мэг! Ноги у меня ослабли до того, что остаток пути
мне пришлось проделать на такси.
кто-то убивает!
Звенели стекла, трещала и падала мебель. Но среди грохота не слышалось
голосов, и в этом было что-то неестественное.
Убийство!
только шум стал тише. Прекратился совсем. Но все мольбы впустить меня
остались без ответа. Пытаясь вышибить дверь, я лишь разбил себе плечо. Потом
я услышал, как мадам Спанелла приказывает кому-то внизу сходить за полицией.
дипломата, потный и испуганный. Мне он тоже приказал убираться вон. И открыл
дверь своим ключом.
квартиру. Рождественская елка была наконец разобрана - в полном смысле
слова, - ее бурые, высохшие ветви валялись среди разорванных книг, разбитых
ламп и патефонных пластинок. Опустошен был даже холодильник, и его
содержимое раскидано по всей комнате: со стен стекали сырые яйца, а среди
этого разорения безымянный кот Холли спокойно лакал из лужицы молоко.
на темные очки Холли - они валялись на полу с расколотыми стеклами и
сломанной оправой. Может быть, поэтому Холли, неподвижно лежавшая на
кровати, бессмысленно смотрела на Жозе и совсем не замечала доктора. А он,
щупая ей пульс, приговаривал: "Вы переутомились, девушка. Сильно
переутомились. Вы хотите уснуть, правда? Уснуть".
мне позволял. Позволял прижиматься, когда ночью было холодно. Я нашла место
в Мексике. С лошадьми, У самого моря.
саквояжа шприц.
прозвучала иронически. - Она просто огорчена?
руку ваткой.
прокралась на цыпочках в комнату и подслушивала у двери.
выталкивал ее за дверь, ругаясь по-португальски.
выражению его лица. Но вместо этого он предложил мне выпить. В единственной
уцелевшей бутылке, которую нам удалось найти, был сухой вермут.
скандал. То, что она все ломала. Вела себя как сумасшедшая. Я не могу быть
замешан в публичном скандале. Это слишком деликатный вопрос - моя репутация,
моя работа.
уничтожение собственного имущества - это частное дело каждого.
печаль, прежде всего она бросает свой бокал. Бутылку. Книги. Лампу. Затем я
пугаюсь. Я спешу за доктором.
месте я бы радовался.
большое одолжение, Расти и Мэг. Мы очень смеялись. Они думали, что разбили
наше сердце, а мы все время хотели, чтобы они убежали. Уверяю вас, мы
смеялись, когда наступила печаль. - Он поискал глазами в хламе на полу и
поднял комок желтой бумаги. - Вот, - сказал он.
БОЮ ТОЧКА ТВОЙ МУЖ И ДЕТИ РАЗДЕЛЯЮТ СКОРБЬ ОБЩЕЙ УТРАТЫ ТОЧКА ЖДИ ПИСЬМА
ЛЮБЯЩИЙ ДОК.
она перестала. Июнь, июль, все жаркие месяцы она провела в спячке, словно не
замечая, что зима давно уже кончилась, весна прошла и наступило лето. Волосы
ее потемнели. Она пополнела, стала небрежнее одеваться и, случалось,
выбегала за покупками в дождевике, надетом на голое тело. Жозе переехал к
ней, и на почтовом ящике вместо имени Мэг Уайлдвуд появилось его имя. Но
Холли подолгу бывала одна, потому что три дня в неделю он проводил в
Вашингтоне. В его отсутствие она никого не принимала, редко выходила из дому
и лишь по четвергам ездила в Синг-Синг.
она выглядела более спокойной и даже счастливой, чем когда бы то ни было. В
ней вдруг проснулся хозяйственный пыл, и она сделала несколько неожиданных
покупок: приобрела на аукционе гобелен на охотничий сюжет (травля оленя),
мрачную пару готических кресел, прежде украшавших поместье Уильяма Рэндольфа
Херста, купила все издания "Современной библиотеки", целый ящик пластинок с
классической музыкой и бессчетное число репродукций музея Метрополитен (а
также фигурку китайской кошки, которую ее кот ненавидел и в конце концов
разбил); обзавелась миксером, кастрюлей-скороваркой и собранием кулинарных
книг. Целыми днями она хлопотала в своей кухоньке-душегубке.
Суворов Виктор
Прозоров Александр
Суворов Виктор
Ильин Андрей
Беляев Александр
Смит Кордвейнер