Чтение 11–й страницы книги ~Крылья ужаса~

на такси домой.

Девочкам среди ночи казалось: что-то бьется и шевелится. Но ни о чем
подумать было нельзя, сковывали сновидения.

Люда не хотела в этом признаваться даже Гале, но с Ирой ее связывал
какой-то внутренний ночной союз, скорее даже не "союз", а, может быть, бред,
точно ее темное я, ее двойник, тянулся к Ире.

Помимо чисто внешних встреч - на улице, во дворе (в конце концов девочка
была ее соседка) - произошло еще что-то, но уже в душе Люды - только в ее
душе. Никто кроме нее не знал об этом, лишь, может быть, сама Ира отдаленно
чуть-чуть догадывалась, ничего не понимая в целом.

История была такова.

Несколько раз Люда, наблюдая за девочкой, поражалась ее внутреннему
состоянию - вдруг в каких-то чертах очень сходному с ее собственным: так, по
крайней мере, казалось Люде.

Однажды они вместе были на опушке леса. Ира лежала в траве, почти
голенькая.

Внезапно поднялась сильная буря. И сразу же одно дерево - видимо гнилое -
начало падать на землю, прямо на Иру. Она в ужасе отползла. А потом замерла,
лежа, чуть приподнявшись. Глаза ее неподвижно впились в мертво-лежащее
дерево, которое чудом не раздавило ее, как лягушку, наполненную человеческим
бытием.

И Люда видела как прозрачно-дрожащий пот покрывал ее лоб, плечи, как
дрожали линии живота. Это не был обычный физический страх, а безмерный,
отчаянный, как будто все мировое бытие соединилось - в ее лице - в одну
точку, и эта точка могла быть раздавлена - навсегда. Ужас превосходил
человеческий, хотя сама девочка, может быть, этого не осознавала. Люда
видела только - особенно отчетливо - ее дрожащее, точно в воде, лицо, и
глаза, застывшие в безумном космическом непонимании за самое себя.

Во всяком случае, все это Люда мгновенно ощутила в подтексте ее страха.

"Девочка еще не может все осознать, - подумала Люда. - Но подтекст,
подтекст. Я чувствую, это мой подтекст, мои прежние бездонные фобии за себя
в детстве...

Когда нет Бога и вообще ничего нет, а есть только ты - одна как единый
космос - и ты должна быть раздавлена. Фобии плоти и "атеистических"
парадоксов в детстве и ранней юности".

Потом Люде стало казаться: она преувеличивает, у Иры не может быть такой
подтекст, потому что это слишком сложно для нее, и, наконец, не может быть
такого поразительного сходства. Тем более во многом другом девочка
отталкивала Люду и даже пугала ее. Ирины холодные глаза, с тяжеловатым
бредом внутри, хохот, грубая открытая сексуальность - вызывали отвращение.

"Какая это не-я", - говорила тогда самой себе Люда.

Но внезапно тождество опять всплывало и самым странным образом.

Однажды Люда увидела, как Ира спала - одна на траве. Она замерла в трех
шагах, глядя на нее. Ира спала как все равно молилась своей плоти (своей
родной, дрожащей плоти), точнее бытию плоти, и формой молитвы было ее
дыхание - прерывистое, глубокое, страшное, идущее в глубь живота... (с
бездонным оргазмом где-то внутри.).

Все это вместе и отвращало и влекло Люду к ней: патологически влекло,
точно она видела в ней свое второе "я" или "темную" сторону своего "я". "Но
почему "темную", - возмущалась в уме Люда, - просто... таинственную
сторону... Боже, как она дрожит за свое бытие. (Ее смерть будет как
мучительный прерыв оргазма).

Да-да, есть что-то общее у меня с ней, до сумасшествия, но в то же время
и какое-то резкое различие, до отвращения к ней. А в чем, в чем дело на
самом глубинном уровне - не пойму. Иногда мне хочется сжать ее и зацеловать,
иногда - проклясть... Брр!".

И еще - один ее знакомый (словно день превратился в сон) сказал ей: "Да,
да вы очень, очень похожи..." Ира стала даже сниться ей, словно девочка, как
змея, вползала внутрь ее собственного бытия, слилась с ним, и обе они - Ира
и Люда - выли вместе в ночи:

от страха и блаженства быть, покрываясь смертным потом, словно
приближался к ним

- в ночи - грозный призрак, готовый остановить их сердца.

Люда и сама - в полусне, в полубреду - хотела бы съесть собственное
сердце - от наслаждения жизнью и чтобы чувствовать в своем нежном рту его
блаженный стук.

"Кругленький ты, как земной шар", - стонала она во тьме, прижимая руки к
груди, где билось оно.

Ируня пугала ее еще и некоторым сходством - духовным, конечно - с тем
мальчиком, в которого она была влюблена в детстве и который исчез. Тот-то
вообще сошел с ума, надломился от чувства самобытия - и потому навеки
пропал.

"Где мальчик-то, где мальчик?" - бредила Люда порой во сне. Тьма ночная
тогда наступала на нее, и видения в мозгу путались с мистически-тревожным
биением собственного сердца. Плоть превращалась в дрожащую воду, в которую
смотрели звериные призраки. И только возвращение из сна к дневному
блистательному Я - спасало ее от привидений.

Днем, конечно, Люда могла полностью контролировать себя, и собственный
Свет сверху над головой (как у браминов - улыбалась она самой себе) умерял
метания плоти и ночного "я", и она ужасалась Ириной извращенности и
грубости.

- Она уже сложилась, она будет такой и взрослой, - думала Люда. - Что-то
в ней есть такое глубокое и хорошее, но повернутое не в ту сторону и
превратившееся в свою противоположность. - И она порой вздрагивала, глядя на
Иру, от каких-то странных ассоциаций.

Между тем в квартире Зои творилось черт знает что. Пока Люда бродила по
Москве, слушая подпольные чтения, у Вольских произошли самые черные события.
Началось все часов за пять-шесть до возвращения Люды домой. Старушка Софья
Борисовна уже спала в своей комнатке, заставленной непонятными фотографиями.
Володя тихонько пил водку, Ира исчезла в ванной, а Зоя только что
возвратилась из кино. То, что ванна была заперта, взбесило ее.

- Когда эта тварь угомонится?! - закричала она, бегая около невозмутимого
Володи. - Голову даю на отсечение, она мастурбирует там. Но ведь все
последние дни она поздно приходила - спала с этим парнем. Я видела его и
сегодня, она от него и пришла. Но разве эта тварь когда-нибудь насытится?!
Ребенок называется!

Когда, когда это кончится?!

Володя пил, курил и молчал. Зоя ревела, кричала, рвалась в ванную, но все
напрасно. В бешенстве она выскочила из квартиры. И, встретив во дворе
знакомых, окончательно завелась. Она отсутствовала, наверное, часа два,
пропадая у соседей по поводу девочки, которая боялась смерти, но во время
всей этой суматохи мысль об Ире не оставляла ее. Ненависть душила ее.
Особенно почему-то возмущала Зою наглость и почти беспрерывность Ириного
сладострастия в сочетании с холодным, почти взрослым умом девочки, все это
над собой наблюдавшим.

В таком состоянии она вернулась домой. И застала сцену, помутившую ее
мозг. В столовой на диване лежала голая Ира, вся растекшая от неги, а рядом
с ней сидел Володя в одной рубашке, без трусов. Только из маленькой
комнатушки доносилось сладкое похрапывание Софьи Борисовны.

Ира умудрилась тут же вскочить и стремглав убежать в свою комнату,
заперевшись там. Но Володя однако ж растерялся и оторопело смотрел на Зою.
Ярость последней выразилась, однако, как-то странно: она мигом подскочила к
Володе и плюнула ему в лоб. После этого она приказала Володе убираться из
квартиры и не считать ее своей женой - навсегда. Володя, обычно не робкий,
но почему-то покорный жене, стал собирать вещи. Зою всю трясло как в ознобе.
Володя торопился и, быстро допив водку, ушел. Зоя знала: к ближайшему
соседу, через квартал, к дружку, так как было уже поздно. Злоба и желание
отомстить Володе объяла ее, на время даже затмив ненависть к Ире.

В квартире стало пустынно и тихо. Софья Борисовна была чудовищно покойна,
когда спала. А Ира словно замерла в своей комнате. Зоя долго не могла прийти
в себя и бродила по комнате и коридору. У нее возникла даже мысль запрятать
Володю в тюрьму, раз и навсегда избавившись от него. Но для этого нужны были
бы показания Иры, в том смысле, что Володя ее растлил. Тогда за растление
ребенка ему могли бы дать много лет. А он, со своим здоровьем, долго бы не
выдержал, издох, думала Зоя. Однако многое зависело от медицинского осмотра
Иры и от "легенды". А Иру нетрудно было бы уговорить, эта тварь способна на
все.

Конечно, по существу, Зоя была убеждена, что растлительницей выступала
Ира, что именно она инициатор. "Ира уже давно лезла к нему", - вспыхивало в
сознании Зои.

Попеременно ненависть то к Ире, то к Володе волнами сменялись в ее душе.
Она не могла сосредоточиться сразу на двоих; когда думала об одной, забывала
о другом, и наоборот.

Так в полудреме и тоске прошло много времени. Приближалась настоящая
ночь. Зоя иногда ненадолго выскакивала из дома и в легком забытьи бродила во
дворе. Иногда ей казалось, что кто-то за ней следит. Шорох, дыхание, тьма.
Но как будто никого не было...

Вернувшись, она, наконец, вздремнула на диване, при свете. Но вскоре
проснулась и опять стала ходить по квартире. Старуха, конечно, глубоко
спала. Эта история извела Зою. Естественно, то, что натворила Ира два дня
назад, когда Зоя принеслась к Гале и ее друзьям, не решаясь, однако, им
высказать и тень того, что произошло, было невероятно, инопланетно, история
с Володей казалась чепухой сравнительно с тем. Но это не касалось ее лично.
А теперь касается.

В своем возбужденном хождении Зоя несколько раз останавливалась перед
дверью в комнату ребенка. Свет от настольной лампы горел там, но Зоя