АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ |
|
|
АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ |
|
|
|
ния, что самое великое на земле искусство будет построено по принципу
коктейля. Ужасно, что повара догадливее художников.
Я дышу на стекло. Ледяной серебряный ковер плачет крупными слезами.
- Что вас там интересует, Владимир?
- Градусы.
Синенькая спиртовая ниточка в термометре короче вечности, которую мы
обещали в восемнадцать лет своим возлюбленным. " Я хватаюсь за голову:
- Двадцать семь градусов ниже нуля!
Ольга зло узит глаза:
- Наденьте вторую фуфайку и теплые подштанники.
- Но у меня нет теплых подштанников.
- Я вам с удовольствием дам свои.
Она идет к шкафу и вынимает бледно-сиреневые рейтузы из ангорской
шерсти.
Я нерешительно мну их в руках:
- Но ведь эти "бриджи" носят под юбкой!
- А вы их наденете под штаны.
С придушенной хрипотцой читаю марку:
- "Loow Wear"...
- Да, "Loow Wear".
- Лондонские, значит...
Ольга не отвечает. Я мертвеющими пальцами разглаживаю фиолетовые бан-
тики.
- С ленточками...
Она поворачивает лицо:
- С ленточками.
Брови повелительно срастаются:
- Ну?
Я еще пытаюсь отдалить свой позор. Выражаю опасения:
- Маловаты...
В горле першит:
- Да и крой не очень чтобы подходящий... Треснут еще, пожалуй.
И расправляю их в шагу.
Она теряет терпение:
- Не беспокойтесь, не треснут.
- А вдруг... по шву...
Она потеряла терпение:
- Снимайте сейчас же штаны!
По высоте тона я понял, что дальнейшее сопротивление невозможно.
Да и необходимо ли оно?
Что такое, в сущности, бледно-сиреневые рейтузы с фиолетовыми банти-
ками перед любовью, которая "двигает мирами"?
Жалкое испытание.
Я слишком хорошо знаю, что замухрявенькую избенку и ту самой "обыден-
кою" можно построить многими способами - и в обло, и в лапу, и присек, и
в крюк, и в охрянку, и скобой, и сковородником.
А любовь?
- Ольга!
- Что?
- Я снимаю штаны.
- Очень рада за вас.
Со спокойным сердцем я раскладываю на кровати мягкие бледно-сиреневые
ноги, отсеченные ниже колен, сажусь в кресло и почти весело начинаю выс-
вобождать черные шейки брючных пуговиц из ременных петелек подтяжек.
В конце концов, на юру Сухаревки при двадцати восьми градусах мороза
в теплых панталонах из ангорской шерсти с большим спокойствием можно
отыскивать для своего счастливого соперника пуховые носки.
27
Мы подъехали к башне, которая, как чудовищный магнит, притягивает к
себе разбитые сердца, пустые желудки, жадные руки и нечистую совесть.
Я крепко держу Ольгу под руку. Ноги скользят. Мороз превратил горячие
ручейки зловонии, берущих свое начало под башенными воротами, в золотой
лед. А человеческие отбросы в камни. Об них ломают зубы вихрастые двор-
няги с умными глазами; бездомные "були" с чистокровными мордами, которые
можно принять за очень старые монастырские шкатулки; голодные борзые с
породистыми стрекозьими ногами и бродячие доги, полосатые, как тигры.
На сковородках шипят кровавые кружочки колбасы, сделанные из мяса,
полного загадочности; в мутных ведрах плавают моченые яблоки, сморщивши-
еся от собственной брезгливости; рыжие селедки истекают ржавчиной,
разъедая вспухшие руки торговок.
Мы продираемся сквозь толпу орущую, гнусавящую предлагающую, клянча-
щую.
Я говорю:
- Это кладбище. И, по всей вероятности, самое страшное в мире. Я ни-
когда не видел, чтобы мертвецы занимались торговлей. Таким веселым де-
лом.
Ольга со мной не согласна. Она уверяет что совершается нечто более
ужасное.
- Что же?
- Прекраснейшая из рожениц - производит на свет чудовище.
Я прошу объяснений.
- Неужели же вы не видите?
- Чего?
- Что революция рождает новую буржуазию.
Она показывает на плоскоплечего парня с глазками маленькими, жадными,
выпяченными, красными и широко расставленными. Это не глаза, а соски на
мужской груди. Парень торгует английским шевиотом, парфюмерией "Коти"
шелковыми чулками и сливочным маслом.
Мы продираемся вперед.
Неожиданно я опускаю руку в карман и натыкаюсь в нем на другую руку.
Она судорожно пытается вырваться из моих тисков. Но я держу крепко. Тог-
да рука начинает сладострастно гладить мое бедро. Я боюсь обернуться. Я
боюсь взглянуть в лицо с боттичеллиевскими бровями и ртом Джиоконды.
Женщина, у которой так узка кисть и так нежны пальцы, не может быть ску-
ластой и широконоздрой. Я выпускаю руку воровки и не оглядываясь, иду
дальше.
Старушка в чиновничьей фуражке предлагает колечко с изумрудиком, по-
хожим на выдранный глаз черного кота. Старый генерал с запотевшим монок-
лем в глазу и в продранных варежках продает бутылку мадеры 1823 года.
Лицо у генерала глупое и мертвое, как живот без пупка. Еврей с отвислыми
щеками торгует белым фрачным жилетом и флейтой. У флейты такой грустный
вид, будто она играла всю жизнь только похоронные марши.
- Ольга, мы, кажется, не найдем пуховых носков.
Она не отвечает.
Мороз, словно хозяйка, покупающая с воза арбуз пробует мой череп: с
хрупом или без хрупа.
Женщина в каракулевом манто и в ямщицких валенках держит на плече
кувшин из терракота. Маленькая девочка с золотистыми косичками и прова-
лившимися куда-то глазами надела на свои дрожащие кулачки огромные рези-
новые калоши. У нее ходкий товар. Рождающемуся под Сухаревской башней
буржуа в первые пятьдесят лет вряд ли понадобятся калоши ниже четырнад-
цатого номера.
- Ольга, как вы себя чувствуете?
- Превосходно.
Физиономия продавца бархатной юбки белее облупленного крутого яйца. Я
сумасшедше принимаюсь растирать щеки обледенелой перчаткой.
- А вот и пуховые носки.
Я оборачиваюсь. Что за монах! Багровый нос свисает до нижней губы. Не
мешало бы его упрятать в голубенький лифчик, как грудь перезрелой рас-
путницы.
Во мне бурлит гнев. У такого монаха, мне думается я не купил бы даже
собственной жизни.
Ольга мнет пух, надевает носки на руку.
Тепленькая...
Я пытаюсь обратиться к ее революционной совести.
Она сует мне купленные носки и предлагает ехать обратно на трамвае
"так как сегодня его последний день"
После случая с ангорскими рейтузами я твердо решил раз и навсегда от-
казаться от возражений.
В течение получаса нам довелось переиспытать многое: мы висим на под-
ножке, рискуя оставить пальцы примерзшими к железу; нас, словно марлевые
сетки, пронизывает ледяной ветер на задней площадке; нас мнут, комкают,
расплющивают внутри вагона, и только под конец удается поблагодушество-
вать - на перинных коленях Сухаревской торговки селедками.
Я не могу удержаться, чтобы не шепнуть Ольге на ухо:
- Однако даже в революции не все плохо. Уже завтра, когда она прекра-
тит трамвайное движение, я прощу ей многое.
28
Марфуша докрасна накалила печку. Воздух стал дряблым, рыхлым и пот-
ным. Висит на невидимой веревке - темной банной простыней.
Ольга сидит в одних ночных сафьяновых туфельках, опушенных белым ме-
хом. Ее розовая ступня словно в пене морской волны. На голых острых ко-
ленях лежит шелковая ночная рубашка, залитая топленым молоком кружев.
Рубашка еще тепла теплотою тела.
- Ольга, что вы собираетесь делать?
- Ловить вшей.
- Римский натуроиспытатель Плиниус уверял, что мед истребляет вошь.
- Жаль, что вы не сказали этого раньше. Мы бы купили баночку на Суха-
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 [ 11 ] 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
|
|