сплетения, ткань одежды на груди разошлась, как под бритвой, из
вертикальной полосы, прошедшей по лицу, потекла кровь, заливая раскрытые
глаза. Отважная девочка пошатнулась и упала назад, взмахнув рыжими волосами
и раскинув руки в стороны для прощанья со всем наслаждением жизни, затылок
ее хрустнул при ударе об асфальт, фонари погасли.
мира горят фонари, стоит у линии кустов бронзовый автомобиль, трупы двух
девочек распластаны у разбитой витрины гастронома, за которой все еще
корчится на залитом кровью плиточном полу вспоротый ножом мужчина. Из
одного окна, в котором не зажжена лампа, кто-то тоже смотрит, но не так,
как мы, он бесчувственен, этот человек прошлого, он больше, чем мертв, он
превращен в тень на экранах нашей памяти, но больше всего мне кажется
странным, как можешь видеть это ты, Наташка, как смеешь ты во всем быть
похожей на меня, и что чувствуешь ты сейчас, после того как вихрь
смертоносных угольных воробьев пронесся со свистящим щебетом мимо, ты же
просто пригнула голову, что чувствуешь ты сейчас? Радость? Или боль
бессилия? Ведь вот лежит на асфальте подруга твоя, разрубленная саблей
пустоты, разве не ближе она к отцу, не отступившая, лицом принявшая удар
смерти, ты побежала, а она - нет.
- Зачем же ты умерла.
пробирает ее, как листья кустов у дома, что днем были красны. Наташа плачет
в темноте, вздрагивая и тихонько завывая от душевной боли.
иначе ты тоже умрешь.
все повсюду страшно.
чувствуют, их просто нет, ты понимаешь? И их никогда больше не будет. Я
любила их, но тебя я люблю больше всего на свете. Если тебя не станет, я...
я...
пытается спрятать свое кривляющееся от боли и судорог плача лицо. При
приближении Любы она резко отползает назад, к окну.
измявшегося платья.
зажмуривается и перестает дышать. Люба проводит рукой по Наташиным волосам,
продолжая движение по мягкому прохладному хвосту косы. Наташа открывает
глаза и смеется скрытым в темноте ртом.
деле меня любишь? Теперь я знаю, ведь иначе... - она запинается и,
порывисто обняв Любу, часто целует ее в нос, в губы, в скулы и глаза. -
Иначе ты убила бы меня, солнышко ясное, - пришептывает она, - ты же можешь
убить меня одним пальчиком, если разлюбишь, моя смерть - вот, на твоей
руке. Я даже немножко описялась от страха, когда ты меня целовала, честно,
я такая трусиха, мне бы надо быть посмелее, но я не могу, а ты ведь
простишь меня, Любка, Любочка, ты ведь простишь меня, что я не верила в
твою любовь? Это все страх, проклятый страх, которым Он наделил все живое,
да будет Он проклят, я буду называть его Сволочью, именно так, и пусть Он
попробует меня убить, моя смерть - вот она, на твоем пальчике, а ты ведь не
убьешь меня? Ты не станешь убивать меня?
- Это кольцо власть дает над мертвыми, власть оживлять и убивать вновь. Ты
будь с ним очень осторожна, солнышко. Ну скажи: я тебя люблю и не разлюблю
никогда.
хочется жить.
чтобы целовать ключицы, шеи и плечи, рядом чернеет забытая Наташей книга,
которую она так долго и безответно любила в одиночестве, сквозь пыльное
стекло светит белый фонарь, мутный, словно погруженный в воду, они дуют
друг другу в лица, передразнивая дыхание, и слезы уже высохли, и
согревшаяся кровь создает мимолетные, подобные легким теням цветы в их
телах, и кошачий зверь осени смотрит за ними, свернувшись под разверзшейся
прорубью неба.
Каблуки неспешно стучат по лестнице вниз.
за спину и подтягивает на голенях сбившиеся носки, Люба машинально
застегивает пуговки, глядя на лестницу, она сразу узнает девушку, что
выходит из-за поворота перил, это лицо из тех, какие не забываются, ни
мрак, ни мажущиеся тени косметики не способны изменить его, конечно же это
Жанна, Жанна Петухова, невеста героя, девушка удивительной судьбы.
написать ее волшебную жизнь, даже звезды кажутся лишь украшениями, данными
этим темным волосам, и каждый раз, когда смотришься в ее прекрасные глаза,
явственно ощущаешь потустороннее изменение своей собственной жизни, словно
тебя и вовсе нет, а только хрупкая девушка Жанна пишет твое существование
влажной холодной кистью на заранее раскрашенном незнакомым узором холсте
вечности.
была ночь, и много сирени, запах которой отбирал у жителей воздух дыхания,
сердца не решались биться в тишине плывущей среди склонившихся к самой воде
деревьев реки, иногда ночь была белой, и тогда беззвучные девушки продавали
мороженое из холодильных ящиков, где дымились и таяли маленькие кусочки
луны, скамьи утопали в густых гроздьях сирени, кувшинки плавали в ртутных
прудах, она всегда думала, что они сладкие на вкус, их мокрые зябкие
лепестки, но сладость не сообщалась пальцам, касавшимся их, только губам, и
часто, нагнувшись со скользящей в ночи лодки, она целовала их, касаясь
языком; лягушки, эти поющие камни камышей, журчали в небе, звезды светили
все ярче, иногда казалось, будто они приближаются к земле, но нет, это были
всего лишь непрерывные сны ее детства, воздух, вдыхаемый ею, тоже был
ненастоящим, как жемчужины, что находила она в траве, настоящим был только
он, тот, кого она полюбила, едва только увидев, невысокий человек с
простым, глуповатым лицом сельского парня, набранного в огромную армию
гипотетической страны, его уши были оттопырены, нос округлен, губы пухлы,
двигался он неловко, нелепо, туфли всегда были ему велики, шнурки
распускались, и он вечно наступал на них, взмахивая рукой, улыбался наивно,
блестя глазами от радости, а ей было всего тринадцать лет, когда они
повстречались на пляжных танцах, он пришел в форме, она - в коротком
лимоновом платьице, что так шло ее темным волосам.
он протанцевал с ней просто ради шутки по хрустящей песком площадке из
квадратных бетонных плит, от него пахло одеколоном и мылом, от нее пахло
мамиными духами, она смотрела на него во все глаза, и он заметил это, он
купил ей мороженое, чтобы девочка не обиделась, и ушел танцевать с другой,
но потом снова вернулся, что-то влекло его к ней, в одиночестве покорно
лижущей пломбир у крашеных темно-зеленым цветом железных перил, он говорил
с ней и даже поцеловал на прощанье в волосы, как старший брат, и она не
спала потом все ночи, пока не встретилась с ним опять, и он не подарил ей
цветы, и она пошла к нему в общежитие, и напилась шампанского, и льнула к
нему, и подставляла поцелуям рот, но он не верил в ее решимость и только
нежно трогал Жанну за плечи, и там, при свете настольной лампы, из которой
сквозь дыру в абажуре слепил жгучий электрический свет, она наконец уснула,
держа его за руку, пока он рассказывал ей о будущей жизни, о людях,
летающих на спинах титанических стальных птиц выше облаков, выше самого
неба, где есть только солнце, разумный огненный шар, который не злится, ибо
уже знает: все равно на него ступит нога человека.
забыла свою девственность, смеясь, и после часто в интимные минуты она
легко и ласково смеялась, а он удивлялся взрослой, опьяненной беззаботности
ее детского существа. Однажды это произошло прямо в лодке, они же любили
кататься на лодке, а тогда в ночи почему-то светило солнце, вода блестела,
как зеркало, веточки ив стучали по деревянным бортикам, когда они
проплывали у берега, Жанна взяла его детским, ягнячьим способом, плоть
любимого была мягка и горяча, солнце грело ей волосы и он обхватил ее за
затылок широкой, жгучей ладонью, пригибая к себе, он и раньше делал так, от
этого она почти что теряла сознание в блаженстве, они сплелись тогда,
качаясь посреди воды, как в колыбели, и когда все кончилось, она радостно
подняла на него смеющееся лицо, он, улыбаясь, взял ее за щеки, учащенно
дыша, она навсегда запомнила его доброе лицо, голубое ночное небо, и гул
реактивного самолета, чертящего над кронами деревьев свою свежую творожную
полосу.
полными песка, кузнечиков и сухой травы, а потом она узнала, что его убили,
степь заморила удушливым зноем моторы его самолета, и он упал в ужасное
увеличение летящей навстречу земли, и никогда-никогда уже больше не
вернется в неизвестный город, где Жанна готова была ждать его до самой
смерти. И еще она узнала, что еще раньше он успел стать героем, что посреди
степи люди воздвигли белый город и запустили из него ракету с надписью
"Советский Союз", и ракета та взлетела выше неба, и он был на ней, только
Шилова Юлия
Никитин Юрий
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Пехов Алексей
Афанасьев Роман