сбрую. Соня видит седло из кожи убитого ангела и выцветшую гимнастTрку,
обожжTнную ударами молний. Она видит, как Он поднимает огненную саблю,
горящий тополь.
кроны деревьев на мокрый берег, сметая всT на своTм пути. Стволы рушатся,
вершины их опадают, объятые хрустящим пламенем от негасимого жара
красноармейского клинка. Волна огня сметает несчастную Таню и проносит еT
по воздуху, как воспламенившегося от свечки мотылька. Она не успевает даже
крикнуть и исчезает бесследно, внезапно угаснув, будто клочок пустой
салютной ракеты.
превращаясь в волков. Не бежит только Мешок, который слишком толст для
бегства, вместо этого он очаянно садит по уже выпрямившемуся в седле
красноармейцу из автомата. Пули алыми шипящими трассами тянутся в чTрную
высоту. Страж длинно замахивается как-то из-за спины, и следующий удар
огненной сабли, лишая мимоходом Мешка взвизгнувшей головы, сметает с
избушки часть крыши и проходит низко над рекой, задевая вихрем жаркого
пламени воду. Избушка вспыхивает, словно спичечный коробок, оставшийся
кусок крыши треща рушится внутрь, и от реки поднимается ввысь полоса
густого тумана. Стоящее на огненном фоне безглавое тело толстого партизана,
выбрасывающее шеей фонтан бурой крови навстречу струям дождя, как гусь,
которому только что отрубили голову, рассеивает последние патроны в небе,
где их уже никому не найти, и тяжело валится назад только когда автомат уже
злобно клацает зубом по пустоте.
всадник медленной рысью нагоняет их, и они резко поворачивают и бросаются в
воду. В призрачном огне горящей избушки уже трудно идентифицировать их
полузвериные личности, остервенело ныряющие под воду в жажде достичь
другого берега. Лошадь стража с неконским хрипом осторожно ступает в воду
и, налегая всем телом, красноармеец однократно бьTт саблей по воде. Река
вскипает, испаряясь на своTм медленном ходу, захлTбывающиеся волкодлаки
стремятся вглубь, но дохнут, так не достигнув желанной прохлады донного
ила, от хлынувшего им в глотки кипятка. Когда пар редеет, становятся видны
их раздувшиеся вываренные трупы, несомые течением на север.
спине к пню, толкаясь ногами по мокрой земле. От боли в животе она почти
ничего не соображает, ею движет единственное желание: увидеть перед смертью
страшный талисман. Но когда чTрная статуя всадника закрывает над ней чTрное
небо, Соня прекращает ползти и тихо, без истерики, плачет от бессилия и
напрасности своей судьбы. ВсT с самого начала было напрасно. Ей никогда
было не одолеть Его.
чувств. Сквозь слTзы Соня видит, что Его иссиня-чTрная рука, держащая
поводья, проводит по гимнастTрке, покрытой обугленными дырами от ударов
молний. И тогда Соня слышит в голове Его голос, хрипящий и глухой,
доносящийся отовсюду, словно говорит сама земля.
воздух, пропитанный водяной взвесью, легко входит ей в грудь.
и в них она видит бесконечное спокойствие, как в наполненном звTздами
зимнем небе.
Через несколько минут Его уже нет, словно никогда и не было. Соня пропадает
в бесчувственную темноту, где мTртвые птицы поют совсем непохожими на
птичьи голосами.
темноте горьким дымом. Невдалеке видны обгоревшие деревья, некоторые стволы
ещT таинственно тлеют. Отряхнув со спины налипшую землю, Соня одевается,
морщась от боли, которую причиняет ей одежда. Она видит место, где лежит
вылетевший из скворешника страшный талисман, отсвечивая в траве, как
гнилушка, но не торопится. Что-то возникло в ней, чего раньше она не знала.
Она думает что, может быть, снова была мертва. По-натоящему мертва, а не
так как после брошенного строителями в голову кирпича. По-настоящему
мертва, как в то далTкое лето поинерского лагеря, когда вожатый ПTтр ударом
чTрной прибрежной скалы открыл ей ворота в ад.
пальцами, его неразгаданный косящий взгляд, хрипловатый голос, слабый запах
табака от белой рубашки с коротким широким рукавом, его смеющиеся загорелые
друзья, вожатые соседних отрядов. Соня и еT подруга Даша пили с ними
тTмно-красное крымское вино, затягивались маленькими обкусанными
самокрутками с дурной травой, смотрели порнографические картинки и
отдавались вожатым в душной темноте корпуса для взрослых, где громко тикали
часы, отсчитывая время до утреннего горна. Пьяную Дашу всегда уносил на
руках в свою комнату Игорь, вожатый отряда "Заря", а Соня оставалась с
остальными и позволяла им делать с собой всT, даже то, чего не было на
картинках. При этом взрослые доходили до бешенства и мучили Соню, уже не в
силах наслаждаться человеческим путTм, а Соня думала, что так всегда
происходит в их страшном мире и послушно терпела, хотя нравился ей только
ПTтр, поцелуи которого сжигали Соню, как падающие с летнего неба звTзды. Ей
нравилось, когда ПTтр, прижав еT к кровати так, что она не могла
пошевелиться, неистово и долго бил всем телом, время от времени целуя во
вспотевший от ночной жары лоб, и вместе с болью Соня чувствовала
сатанинскую силу, живущую в его недоразвитом теле, падала в полуобморок и
летела низко над небесными лугами, почти касаясь лицом легковесных пылающих
цветов.
ним на прощанье к берегу моря. Было прозрачное солнечное утро, они шли
босиком по гладкому от прибоя песку, и Соня знала, что ПTтр скажет ей
что-то очень важное, что может даже изменить всю еT жизнь. Прислонившись
спиной к изъеденному водой чTрному утTсу, ПTтр долго курил, а Соня собирала
возле него ракушки, чтобы привезти маме домой. Наконец ПTтр велел Соне
подойти к нему. Она подошла, смахивая с лица волосы, наносимые бризом,
оставив собранные ракушки кучкой на песке. Он обнял еT и прижал к груди,
поцеловал в лоб, а потом, крепко взяв за волосы, со всей силы ударил
головой в утTс. Он ударил еT ещT раз, но этого Соня уже не запомнила, упав
после первого удара в траву, горящую вечным огнTм.
возвращается к пню и поднимает из травы страшный талисман. Он беззлобно
жжTтся в еT руке, сверкая рубиновой металлической поверхностью и тонким
золотым рисунком. Комсомольский Значок Зои Космодемьянской.
боль. Она прижимает значок к губам.
любишь меня, Ленин. А я теперь комсомолка.
которую сыпется не сдерживаемый больше крышей дождь, ложится на лавку и,
закрыв перед дождTм глаза, думает о Зое, темноволосой девушке из московской
школы номер 217, повешенной фашистами в деревне Петрищево, которая, идя на
партизанское задание, спрятала свой комсомольский значок в скворешнике,
прибитом на молодом лесном деревце. А может быть, вовсе не она туда его
положила, а скорбящие о весTлой юной подруге хмурые партизаны. А может
быть, и значок этот принадлежал вовсе не ей, а появился позже в
каком-нибудь музее, подобно рассеянным по земле мощам святых, потому что
какая же героиня-комсомолка без значка. А может быть, и саму Зою не вешали,
жестоко пытав и насиловав, безвестные фашисты, говорившие на зверином
языке, а просто пропала она без вести на фронте, как бесконечные тысячи ей
подобных молодых комсомольцев. А может быть, еT вообще не было на свете, а
только во тьме времени существовала она, рождTнная невесть как человеческой
фантазией, но от этого не менее красивая, страшная и святая. Да даже и не
сама она была важна, непорочная мученица, либо совсем не жившая, либо
умершая давно, а еT пылающий символ, вот этот рубиново-золотистый значок,
напитанный еT кровью, обречTнной теперь гореть вечно, в независимости от
ушедшей в прошлое правды, была ли она настоящей или нет.
домике, и гуляла во сне по сверкающим золотой росой ночным полям, шепчась с
босой Зоей, на шее которой виднелся тTмный след петли.
три дня с половиною, и не позволят положить трупы их во гробы... Но после
трех дней с половиною вошел в них дух жизни от Бога, и они оба стали на
ноги свои; и великий страх напал на тех, которые смотрели на них.
стиснувшее потрескавшийся рот перед давлением холодного ветра, по-прежнему
печально и пасмурно. Довольно далеко от рокового пня Соня находит железку,
заменявшую Тане руку, на которой ещT сохранился кусок обгоревшей проволоки
с налипшими на него лоскутками еT плоти, похожими на чTрный плавленый сыр.
Улыбнувшись тому, что Тане теперь возвращена для пионерского салюта в
каменном лесу еT настоящая рука, Соня бросает железку с берега в близкую
свинцовую воду. Потом она долго идTт против течения, но не находит моста,
нужного ей, чтобы перейти на другую сторону и продолжать путь на восток,
где стоит в поле дерево, а под ним ржавый трактор.
проволочным забором, где лежат штабелями неплавоспособные лодки,
перевTрнутые днищами вверх, и где обитают одичавшие собаки вместе с бывшим
сторожем лодочной станции Григорием, давно уволенным от нехватки денег на
зарплату, но продолжающим существовать на территории станции от отсутствия
Дальский Алекс
Сертаков Виталий
Каргалов Вадим
Журавлев Владимир
Лукин Евгений
Перумов Ник