рассматривает дупла в зубах. -- Тебе хорошо, -- добавляет он грустно. -- У
тебя по крайней мере есть друзья. А у меня никого, кроме этого мудака,
который действует мне на нервы, рассказывая о своей богатой бл..."
сшивается в кафе "Дом". Мне кажется, что она -- и нашим, и вашим. Вчера я
привел ее сюда, пощекотал ей задницу. Ничего не вышло. Я затащил ее на
кровать... даже снял с нее штаны... Но потом мне стало противно. Хватит с
меня этих развлечений. Овчинка выделки не стоит. Хочет -- хорошо, не хочет
-- не надо, а время терять глупо. Пока ты возишься с такой стервой, может
быть, десять других сидят на террасе и умирают, чтоб их кто-нибудь отодрал.
Это факт. Они затем сюда и приходят. Жалкие дуры... Думают, что здесь
какой-то вертеп! Некоторые из этих учительниц с Запада -- настоящие целки.
Уверяю тебя! Они только об этом и мечтают. Над ними не надо много работать
-- им самим до смерти хочтется... У меня была на днях замужняя баба, которая
сказала мне, что ее полгода никто не драл -- можешь себе представить! Вошла
в такой раж -- я уж боялся, хуй мне оторвет. Все время стонала и спрашивала:
"А ты? А ты?" -- прямо как ненормальная. И знаешь, чего эта сука хотела?
Переехать ко мне. Можешь себе представить? Спрашивала, люблю ли я ее. А я
даже не знал, как ее зовут. Я ведь никогда не спрашиваю, как их зовут... для
чего это мне? А замужние! Боже мой, если б ты только мог видеть всех этих
замужних баб, которые приходят сюда, у тебя бы не осталось никаких иллюзий.
Они хуже целок -- замужние. Даже не ждут, пока ты раскачаешься, -- сами
лезут тебе в штаны. А потом говорят о любви. Тошно слушать. Знаешь, я просто
начинаю ненавидеть баб!"
так называет. Когда Карл с нами, он тоже Джо. Все у нас Джо, это проще. К
тому же приятно не относиться к себе слишком серьезно.
набекрень и просовывая руку в рукав пальто, он начинает мечтать вслух о
Ривьере, о солнце, о том, как было бы хорошо вообще ничего не делать. "Все,
чего я хочу в жизни, -- говорит он задумчиво, -- это читать, мечтать и
ебаться -- и так все время. -- Произнося это, он смотрит на меня с мягкой,
вкрадчивой улыбкой. -- Как тебе нравится моя улыбка? -- спрашивает он и
добавляет с отвращением: -- Господи, где мне найти богатую бабу, которой бы
я мог так улыбаться?"
появляется выражение усталости. -- Это так утомительно -- все время гоняться
за новой бабой. Есть в этом что-то механическое. Беда в том, что я не могу
влюбиться. Я слишком большой эгоист. Женщины только помогают мне мечтать. Я
знаю, что это порок -- как пьянство или опиум. Каждый день мне нужна новая
баба, и если ее нет, я становлюсь мрачным. Я слишком много думаю. Иногда
меня и самого удивляет, как я быстро с ними управляюсь и как мало это все
для меня значит. Я делаю это автоматически. Иной раз я даже не думаю о них и
вдруг вижу, на меня кто-то смотрит, и опять все сначала. Едва я успеваю
понять, что происходит, как она уже здесь. Я даже не помню, что я им говорю.
Я привожу их сюда, наверх, шлепаю по жопе -- и прежде чем я пойму, в чем
дело, все уже кончено. Это как сон... Ты меня понимаешь?"
замуж. По существу все они проститутки. Нет, я предпочитаю иметь дело с
целками... -- говорит он. -- Они создают хоть какую-то иллюзию. Они по
крайней мере сопротивляются".
проститутки, которую бы он уже не употребил. Стоя в баре, он показывает их
мне, описывая их анатомические особенности, плохие и хорошие качества. "Они
все фригидны", -- говорит он, но тут же потирает руки и делает движение,
точно рисует женскую фигурку в воздухе -- он уже весь поглощен мыслями о
хорошеньких сочных "целках", которым "до смерти хочется".
руку и указывает на нечто слоноподобное, усаживающееся на стул. "Это моя
датчанка, -- мычит он. -- Видишь эту жопу? Датская. Если б ты знал, как она
обожает это дело! Как умоляет меня. Поди сюда... посмотри с этой стороны.
Посмотри только на эту сраку. Невероятная! Когда она влезает на меня, я не
могу даже обхватить ее. Она заслоняет собой мир. Я чувствую себя каким-то
червячком, который ползает у нее внутри. Не знаю, почему она мне так
нравится, наверное, из-за этой жопы. Бред какой-то. И складки на ней! Нет,
такая срака не забывается! Это факт... абсолютный факт. Другие надоедают или
создают лишь минутную иллюзию, но эта -- нет. Бабу с такой роскошной жопой
нельзя забыть. Это как спать с памятником!"
на лоб. Одно цепляется за другое. Он говорит, что хочет уехать из этой
"е...ной" гостиницы -- шум действует ему на нервы. И он хочет написать
книгу, но проклятая работа отнимает все его время. Ему хочется занять
чем-нибудь свой ум. "Она высасывает меня, эта е...ная работа. Я не хочу
писать о Монпарнасе... Я хочу писать о своей жизни, о том, что я думаю...
хочу вытрясти все дерьмо из своего нутра. Слушай, бери вон ту! Когда-то
давно я имел с ней дело. Она все околачивалась возле кафе "Ла Алль".
Забавная сучонка. Она ложится на край кровати и задирает юбки. Ты
когда-нибудь пробовал так? Неплохо. Она не торопила меня. Просто лежала и
играла со своей шляпой, пока я ее наворачивал. И когда я кончил, спрашивает
равнодушно: "Ты уже?" Как будто ей все равно. Да, конечно, все равно, я
прекрасно это знал... но чтоб такое безразличие. Мне это даже понравилось...
Это было просто очаровательно. Вытираясь, она напевала... И когда уходила из
гостиницы -- тоже. Даже не сказала "Au revoir!". Уходит вот так, крутит
шляпу и мурлычет под нос. Что значит настоящая шлюха! Но при этом -- женщина
до мозга костей. Она мне нравилась больше, чем любая целка... Драть бабу.
которой на это в высшей степени наплевать, -- тут есть что-то порочное.
Кровь закипает... -- Потом, подумав немного: -- Можешь себе представить, что
было бы, если б она хоть что-нибудь чувствовала?" -- Послушай, -- говорит он
чуть погодя. -- Пойдем со мной в клуб завтра после обеда... Там будут танцы.
богатой курвой. С некоторых пор я стал заходить к Карлу каждый день, чтобы
довести этот роман до логического завершения, потому что, если дать волю
Ирен, он будет продолжаться бесконечно долго. В последние несколько дней
какой-то поток писем хлынул и в ту и в другую сторону. В заключительном
письме было почти сорок страниц, к тому же на трех языках. Это было
настоящее попурри -- отрывки из старых романов, выдержки из воскресных
газет, переделанные старые письма Илоне и Тане, вольные переложения из Рабле
и Петрония -- короче говоря, мы работали в поте лица и совсем выдохлись. И
вот наконец Ирен решила вылезти из своей раковины. Наконец пришло письмо, в
котором она назначила Карлу свидание в своем отеле. Со страху Карл намочил
штаны. Одно дело переписываться с женщиной, которую ты никогда не видел, и
совершенно другое -- идти к ней на любовное свидание. В последний момент он
до того разнервничался, что я думал, мне придется его заменить. Вылезая из
такси перед отелем, он так дрожал, что я сначала должен был прогуляться с
ним по кварталу. Он выпил два перно, но это не произвело на него ни
малейшего действия. Один только вид отеля чуть не убил его. Отель, правда,
был жутко претенциозный, из тех, где в огромном холле часами сидят англичане
и пустыми глазами смотрят в пространство. Чтобы Карл не сбежал, я стоял
рядом с ним, пока швейцар звонил по телефону, докладывая о его приходе. Ирен
ждала его. У лифта Карл бросил на меня последний отчаянный взгляд, точно
собака, на шею которой накинули веревку с камнем. Но я уже выходил через
вращающиеся двери, думая о ван Нордене...
всего час до начала работы, и он обещал позвонить мне и рассказать о
результатах свидания. Я просмотрел копии наших писем, стараясь представить,
что происходит в отеле, но у меня ничего не вышло. Письма Ирен были много
лучше наших. Они были искренни, это несомненно. Карл и Ирен наверняка уже
познакомились поближе. Или он все еще писает в штаны?
одновременно испуганный и торжествующий. Карл просит меня заменить его в
редакции. "Скажи этим сукиным детям что хочешь... Скажи, что я умираю..."
со мной. По телефону ее голос звучит прелестно... просто прелестно. Меня
охватывает паника. Я не знаю, что ей ответить. Я хотел бы сказать:
"Послушайте, Ирен, вы прелесть... вы очаровательны". Я должен сказать ей
хотя бы одно искреннее слово, как бы глупо оно ни звучало, потому что
сейчас, когда я слышу наконец ее голос, все переменилось. Но пока я
собирался с мыслями, трубку опять взял Карл и запищал:
намыливает подбородок. По выражению его лица я ничего не могу определить, не
знаю даже, скажет ли он мне правду.
потом яснее, отчетливее и определеннее.
шампанским. В номере -- полутьма и приятный звук ее голоса. Карл подробно
рассказывает мне о номере, о шампанском, о том, как гарсон его открыл, как
хлопнула пробка, как шуршал халат Ирен, когда она подошла к нему
поздороваться, -- словом, обо всем, кроме того, что меня интересует.
которые мы стряпали. Я даже не знаю, верить ли своим ушам, потому что он
говорит совершенно невероятные вещи. Он улыбается все время, как маленький
розовый клоп, который до отвала напился крови.
Шилова Юлия
Прозоров Александр
Орловский Гай Юлий
Быков Василий
Сапковский Анджей
Орлов Алекс