головой, побольше повергайся в прах перед профессорско-преподавательским
составом, блестел бы сейчас образованием и воспитанием; и разве сошлись бы
тогда тропки мои и каких-то уродов, у которых ничего на уме, кроме
расползания, жрачки, размножения и прочих гадостей. От обиды личный гном
раскачался, как на качелях, и улетел, будто перышко, кувыркнулся раз
пятьсот и влип. Несколько секунд я (то есть он) во что-то погружался,
растекался, и вот освоился в чужом организме.
бокам, жаркий и студеный. Пенисто смешавшись, они заполняют мир вокруг,
заставляют все разбухать, разворачиваться и показывать нутро. Просматриваю
потроха каких-то стен и шкафов, бумаги вообще похожи на хлебную плесень.
Втяжка приносит биение "теплого-влажного", от какого-то предвкушения
становится кисло во рту, вскоре пузырьки моего зрения выворачивают, как
авоську, крысу. Резким сжатием в глотке сшибаю свои ручейки, вырывается на
этот раз жгучая пена. И вот какой от нее толк - она впитывает крысу, и та
меняется в лучшую сторону, становится горячей и рыхлой, в общем, хорошей,
как пожарская котлета. Я, кажется, узнаю местность - подвал с архивным
хламом. Какова задача и сверхзадача? Найти "теплого-влажного", только
большого, засевшего на перекрестье путей. Раскусить его, что тоже будет
вкусно, и узелок развяжется. Откроется много ходов в кристалл владычества.
К той прекрасной светлой грани, что придает могущество плоти,
несокрушимость волне. К чудесной ярко-черной грани, несущей бессмертие,
неистребимость во тьме потомства. К ароматной алой грани, в которой таится
радость вкушения побежденного врага. К той благоухающей синей грани, что
изливает счастье превосходства нашего единства над сборищами чужих.
липкого кала, и напряжение среды, постепенно уменьшаясь, вкручивает его по
спирали обратно. Все на месте, гном и я, мы снова в рубке, выделенной
буфетными стойками площадочке посреди холла в стиле неоготика. Хочется в
таком месте не отстреливаться, а продавать компот. Но друзья торопятся ко
мне, прутся со стороны архивного подвала - мне ли не знать. Скорее всего,
они придут по коридору левого крыла и попросят любить да жаловать. Как же
любить? Железяка-дверь их только насмешит. Я бросил рубку и залег,
выглядывая из-за стойки, как в артобстрел, сморщившимися от напряжения
щеками. Жуя рукой такой маленький наган, готовлюсь к встрече
морально-психологически, как боксер. Накручиваю себя, внушаю, что соперник
- обычная вонючка, которую я скоро посажу в клетку и буду пускать дым от
сигареты ей в нос. И вот подготовленный гном опять сигает с "качелей",
технология этого дела вроде отработана.
тебя спереди назад, как принято у приличных животных. Вещи появляются
слева, мелкие, слегка сплюснутые, размытые; в центре они уже четкие,
всерьез расплющенные, среднего размера, а справа большие, совсем
размазанные. Потом очертания вообще теряются, тени тают. Вот дверь
выскочила из точки и пошла в хороводе, недаром же она женского рода.
Сталкиваются прибежавшие с боков потоки пронизывающей силы. От пенистого
выдоха, почти что плевка, начинается крутое кино, дверь комкается и
добирается до меня уже в виде развернутого жеваного журнала. Хорошо
проглядываются жилки и раковинки металла - из какого дерьма нынче штампуют
ответственные предметы. За ней, в дальнем круге, тот самый
"теплый-влажный". Дверь расползается под действием моей головы, как
размоченный хлеб, мелкие выдохи прочерчивают прицельную ниточку из
пузырьков прямо в самую середку "теплого-влажного". Следующий "плевок"
приготовит блюдо мне из него. Хочу харчо.
собой, даже в крайнем случае отсутствия других продуктов. Пусть любой
жрет, только не я. Сдергиваю с себя вражескую оболочку и подаюсь назад по
пуповине, которая связывает меня с исконным местом обитания.
превратила в цветочек заискрившую дверь. Маска, я вас знаю, как говорят в
опереттах. Я был готов, поэтому сразу попросил помощи у дружка нагана.
Килограмм металла прыгнул в руке два раза. Первый посетитель никнет,
кажется, зацепил я его. Но следом торопится отдать визит другой, которому
не помешала бы паранджа. Свисают сопли - это от праведного гнева. Сияющая
капля электрического пучка сожгла правый угол рубки. Я вовремя соскочил с
оси удара, наверное оттого, что "качели гнома" опять скрипнули, принеся
интересные сведения с вражеских позиций. Знавал я таких гостей, которых
только пуля остановит, этот был из их числа. Три комочка свинца встряхнули
настырного визитера, и он несколько обалдел. Что говорится, убить не убил,
но избил до полусмерти. Тут же на пострадавшего стал наползать следующий
из очереди. Парочка не сошлась во мнениях, кому через кого ползти - твари
все-таки - чем воспользовался я, опробовав свою газорезку. Она им
понравилась примерно так же, как струя из поливочной машины прохожему.
Пока они морщились, в разрядной сеточке стали "вариться" все другие двери,
включая ту, что ведет во двор. За компанию и пол пытался встать на дыбы.
Без всяких датчиков понятно, что еще десять секунд обождать, и останется
только написать на столе: "Погибаю и сдаюсь". Я задал стрекача к лифту, а
он под воздействием кнопки трещит, жужжит, поет, словно кенарь, но не
больше. Я бы такую рекламу происходящему дал: "Смерть в зале
обеспечивается удобной планировкой и качественным оборудованием".
Последний вариант исчезновения из фильма про животных таился в подъемнике
технических грузов. Вариант заурчал, как верный пес, и показал огоньком,
что "рад стараться"; я, хоть и навернул утром с тоски бадью каши, но
втиснулся в люк. Устроился в турецкой позе, начинаю взлетать, кайфую, как
владелец ковра-самолета, а в холле вечеринка в стиле Лысой горы, лопаются
"разваренные" двери, обваливается пол. Страшные нервические звуки и
вредное для работы место расстаются со мной, жаль только, что слишком
медленно. Зато разбухает сознание выполненного долга, как выражаются
генералы при вручении медалей и значков: "Все, что могу". И мнилось мне,
звякну-крикну с какого-нибудь этажа, и пришлют за мной карету, вернее,
вертолет, или хотя бы завалящий дирижабль. Почему-то этот дирижабль с
салоном и баром прикипел к моему сердцу, а то и к другим органам. Если
пришлют, я отныне никуда не суюсь, будто меня и нет вовсе. Буду ждать,
когда начнется что-нибудь всенародное, поддержанное прессой и подходящее
для начальства, вроде крестового похода или великих строек. Родионы-дуевы
и прочие консервы убедятся, что монстры слопали всех мелких наглых
соперников вместе с их мелкими наглыми достижениями. Подыщут тогда
положительных героев, Минина и Кутузова, поднимающих на борьбу против
зверского ига. Объявят призыв в канализационные части и мобилизацию
подвальных войск. Наверное, когда-нибудь в процессе драки
выкристаллизуется что-нибудь умное и сноровистое. Но такие, как я, были
первыми камушками, о которые ломали клинья и крючья. Нам желательно
памятник поставить, и лучше бы при жизни. Хотя бы один на всех, можно без
коня и змеи, просто в виде фиги, но чтоб под монументом вместо музея -
пивзал. И конечно же, пиво персонажам скульптурной группы без очереди, за
символическую плату. Я так застил себе глаза видами величия, что не
заметил подкрадывающегося кондратия. Как раньше напевали: "И вновь
продолжается вой". Сжимаясь и разжимаясь, будто гармошка, с легкой музыкой
разрядов, напоминающей попукивания, шурудя мелкими брюшными лапками,
увивался следом человекоед. Молнии становились все менее разминочными,
оттого-то и запах поганый пошел от резиновых деталей моего подъемника. Я,
подвывая, выбрался из турецкой позы и трахкабысдох из нагана. Ну и что,
брызгануло пару струек, хлюпнули, как в желе, свинцовые пилюли. Газорезку
не употребить, могу себя поджарить. Подъемник подпрыгнул, как нервная
лошадь, это хобот воткнулся в площадку, и теперь уважаемому оппоненту
оставалось только втягивать свое метательное приспособление, как
макаронину, становясь все ближе ко мне. Электропроводный хобот добавил
напряжения, площадка раскалилась, как противень, и даже мои слоеные
подметки, даже чечетка на корточках не спасали. Дай-ка и я чего-нибудь
позаимствую у животного мира. Раз хобот не вырос, буду подтягиваться по
несущему тросу, удирая от своего ненадежного ковра-самолета. Вскарабкался
метров на шесть, тут площадка стала дрыгаться и искрить, как пьяная
женщина на танцах. Сдернул я с петельки гранату и уронил. Полыхнуло,
подбросило, заволокло вонючим дымом, хорошо, что она не осколочная,
бронетрусы мне забыли выдать. Однако, эпизод с получением пламенного
привета был последним из жизни страшилы. Лифт подорвался у него на наглой
ряхе и унес его в поля Счастливой Охоты.
и я вместе с ним. До выхода-люка один метр. Этот метр, чтоб ему исчезнуть
из палаты мер и весов, выдавил из меня последнюю силу. Я отжимаю ножом
защелку замка, а мозги уже заволокло дымкой, руки стали, как крюки,
впившиеся в мое мясо, а шахта кружится вокруг, будто вальсирующая
Матильда. Потом я "плыл" с креном и дифферентом подбитого эсминца по
коридору. Если седьмой этаж, надо добраться до лаборатории химиков. Я там
кучу телефонов высмотрел, когда приходил справляться насчет рецепта
приготовления спирта из стула (не жидкого, а того, на котором думают). Два
шага всего прохромать, а ведь чуть не влип. По дороге дверь с лестницы
была, с кодированным замком, модно приодетая в броню. Так вот, я до нее
чуть-чуть не добрался, как внутри меня словно часы затикали, что-то
заекало и качнулось. Опа, мой старый испытатель гномик усвистал за дверь,
которая перед ним свернулась, как листок бумаги. На "той стороне" - много
позже узнал, что каббалистами так обозначается область темных сил -
маленький шпион свалился в ямку чужой хищной жизни. А она как раз готовит
атаку на мою фигуру, проплывающую по кривой мимо свитка двери. Гномик,
ухватив ситуацию, освобождается от вражеской оболочки, возвращается назад
и начинает меня подзуживать. В голове звенит мысль, что война спишет
убытки, я срываю гранату с жилета, под дверь ее, и пародируя темнокожего
рекордсмена с курчавой головой, совершаю тройной прыжок имени барона
Кубертена. Когда приземлялся на лоб в заключительной третьей стадии, сзади
хрустнула дверная броня, как кусок сахара, а следом фукнула взрывчатка.
Пехов Алексей
Маркелов Олег
Андреев Николай
Шилова Юлия
Плотников Александр
Березин Федор