Чтение 11–й страницы книги ~Последнее чудо-оружие Страны Советов~

свалиться. Неброская коротконогая койка - с такой если и упадешь под
действием сна-кошмара, то насмерть не разобьешься.

Таковы, наверное, одиночные палаты для буйно-помешанных где-нибудь на
Западе, или у нас, для членов ЦК. Интересно, бывают ли у нас буйные
цэкашники? Или они в любом случае остаются на своих рабочих местах и
продолжают приносить пользу родине.

Под такие интересные мысли я сдал свою одежду лаборанту в два его
мешка - под расписку. И без всяких записей получил новый свой прикид.
Белую рубаху без пуговиц, похожую на тунику из какого-нибудь исторического
фильма и белые восточного типа шаровары для свободного гуляния ветра. Да,
кажется, Бореев тоже любит киношку смотреть. Что любопытно, часы у меня
забрали. А вот сигареты оставили.

Дверь защелкнулась на замок. Ну, что дальше, профессора? Сперва надо
ликвидировать накопившийся у меня недосып. Я юркнул в койку и сладко
прижался к подушке. Солдат спит, а служба идет, и зарплата тоже, и
премиальные надеюсь.

Разбудила меня медсестра, первая бабешка, увиденная мной в этом
заведении. Запустили ее ко мне для для уколов в мое тело. И, возможно, для
снятия психологического напряжения. Первая инъекция была, наверное, из
породы транквилизаторов, а вторая - древнемесопотамским стимулятором,
вернее тем, что авторитетно считается стимулятором. Он попал прямо в вену
и отправился в деловую поездку по моему организму. Девушка работала
сноровисто ловко безошибочно, не то что-то косорукие медсеструхи из нашего
бесплатного здравоохранения. Я даже сравнил ее с умелой дояркой или
птичницей. Но тогда кем является моя персона - несушкой или коровой? На
вопрос "который час" медсестра отчеканила: "Девять утра, товарищ Фролов".
Это совпало с моим внутренним ощущением, что уже наступил следующий, так
сказать, рабочий день.

- Красивая, вас Маша зовут?

- Меня? - несколько опешила сестра.

- Ну если не вас, тогда, значит, меня.

Сестру звали Даша, и я, желая отвлечься от неясности своего
положения, продолжал с навязчивостью увиваться за ней.

- А вы когда заканчиваете трудиться?

- В шесть вечера.

- Может зайдете еще, Дарья? Покурим... я бывалый боец и у меня всегда
наготове пара историй о моих похождениях и прочих подвигах.

Девушка с именем Даша вежливо улыбалась, но я все равно почувствовал,
что она далека от меня, как экспериментатор от белой подопытной мыши. Ну,
как бы вы отреагировали, если б муха-дрозофила или белая мышь вдруг
пригласила вас на белый танец.

- Ну, понятно, начальство у вас строгое. - Я был уверен, что телеглаз
неустанно наблюдает за мной и не отстанет, даже когда моя задница
расположится на горшке.

- Отдыхайте, Глеб Александрович.

С такими напутственными звуками девушка удалилась. Этакая
чистюлька-комсомолочка, дочурка мелкого номенклатурщика, которая гордится
своей работой в важном учреждении и надевает плащ-презерватив на всех, с
кем приходится трахаться. Бореев, небось, обещает ей, что на следующий год
обязательно пристроит в медицинский институт.

Я прилег отдохнуть, как мне посоветовала сестра милосердия Даша.
Лампы верно отреагировали на мое движение, верхний плафон отключился,
зажегся слабый ночничок. Я прикрыл глаза и спустя минут пять мне
показалось, что опять слегка забрезжила верхняя лампа. Я проверил
правдивость ощущения размыканием век - ничего подобного. Но при опущенных
веках снова заструился верхний свет, который даже приобрел объемность. А в
нем замаячили непонятные кляксы разной подвижности. К этому добавилось
легкое давление в области лба. Свет полился себе с полчаса и на том все
закончилось в первый день эксперимента.

Из каких-то других событий можно отметить лишь то, что кормежку
таскал лаборант - все сплошь вегетарианское, приправленное гадким
оливковым маслом, которое я терпеть не в силах.

Продрав очи после очередного просмотра снов, я уткнулся в телевизор,
по которому, впрочем, крутили не обычные советские передачи про
перевыполнение плана и встречу однополчан, а что-то с видеомагнитофона. Я
бы назвал это авангардным оп-артом.

Фильмы о скрытой жизни природы делали ранее незаметное для меня явным
и наглядным. Например, мне в ускоренном виде показывали рост дерева,
путешествие улитки, или в крайне заторможенном - полет мухи, разряд
молнии.

Прокручивали кадры, представляющие инфракрасное зрение гремучей змеи,
у которой добыча выглядит пятном с размытыми очертаниями и нескольким
яркими полюсами. Понятно стало, что гремучник воспринимает жизнь крайне
обобщенно, без деталей - просто как еду.

Ознакамливали с любопытными съемками, в которых мир представал в
ультрафиолетовом виде, родном для пчел, где даже сам воздух переливался
мириадами бликов и оттенков, где был заметен след полета и сияли лучи
заоблачного солнца, а обычный цветок рассыпался красками как окошко
калейдоскопа. И сразу сделалось ясно, что пчельник ведет крайне
организованную жизнь, в которой каждой деталюшке-финтифлюшке придается
очень большое значение.

И соитие кита с китихой продемонстрировали во всех подробностях, из
чего следовало, что наши жалкие сексуальные потуги - просто форменное
убожество. Много мне крутили по телевизору такого, что намекало на
ограниченность и серость нашей жизни и, напротив, многоцветие,
многосмыслие и продуманность природы.

На второй день медсестрица Даша повторилась вместе с уколами. На сей
раз она выглядела менее отстраненной, возможно Бореев порекомендовал ей
все-таки подслащать пилюлю моего одиночного заключения. После первого
укола и внедрения транквилизатора в мою ягодицу, я поинтересовался:

- Дарья, вам никогда не рассказывали на комсомольских собраниях, что
на Западе проводятся соревнования на самую мужественную задницу, которые
собирают самые большие женские аудитории? Если не рассказывали, то зря.
Это ли не яркое свидетельство загнивания мировой системы империализма?

Когда смущенная медсестра склонилась над моей веной, предоставляя
обозрению вырез халата и некоторую полновесную часть тела ниже шеи, я
напомнил:

- По части бюста паразитическая буржуазия тоже усердствует.
Опять-таки состязания устраивает. Если бы вам не повезло и вы родились бы
в мире капитала, то могли бы претендовать там на первый приз. Мне лично,
ваш, так сказать, бюст нравится куда больше, чем бюсты некоторых
выдающихся товарищей.

И в самом деле, вымя девушки Даши сгодилось бы для ВДНХ. Медсестра
зарделась, но не сказала: "Хам".

- Может, вместе телик посмотрим, Дарья? Намедни мне показывали
крупным планом коитус у товарищей китов, так что в этот раз увидим,
наверное, интимную жизнь носорогов или горилл. Что как-то нам ближе и
полезнее будет.

Уход Даши несколько напоминал бегство. Я же улегся на койку, потому
что стало не слишком приятно сидеть. В прикрытые глаза пролился куда более
мощный поток света, чем вчера. И давление на лоб оказалось куда
существеннее. Свет этот распределился какими-то полосами, потом
сконцентрировался в нескольких лучащихся полюсах. Он напоминал беззвучный,
но бурный водопад, за стеной которого двигались малооформленные тени. Я
потянулся к нему и... приняв сокрушительный, но безболезненный удар,
превратился в какую-то взвесь.

Минуту я ничего не соображал, минуту меня крутило и вертело, как
струйку воды в турбине Днепрогэса. Затем я себя снова осознал: и сверху, и
внизу, и слева, и справа, и еще где-то. Я даже понаблюдал самого себя в
разных позах и с разнообразными выражениями лица: за столом, во время
допроса клиента, дома, в койке. Во мне протекало сразу несколько потоков
мыслей на всякие темы, накатывали совершенно разномастные чувства,
мелькали воспоминания, мгновенно всплывающие пеной из какой-то затхлой
глубины.

Я даже участвовал сразу в нескольких автобиографических сценках.
Снова вымучивал сочинение на вступительных экзаменах в университет, снова
изучал адскую машинку на занятиях в разведшколе, пытался врубиться в
строчку из Имруулькайса в аспирантуре, свирепо устремлялся к Лизе
Розенштейн в лифте, собирался спикировать из окна дома на Загородном, 32,
боксировал с Затуллиным в курилке, думал о геофизике и создателе
внутренней идеологии Борееве, просто отпирал какую-то дверь, протискивался
в какой-то автобус, дул где-то чай, делал еще десяток вещей. Причем это
повторялось по несколько раз, опять и опять с небольшими вариациями. Моя
судьба расщепилась и ее обрывки вертелись как белки в барабане.

Кажется, я совсем свихнулся, сшибся с катушек, ошизел, охренел.

Некоторые из тех персонажей, что были раньше мной, несколько изменили
внешность, отрастили вислые усы, нос румпельного вида, клочковатую
бороденку. В моей личной "тыкве" объявились чуждые мне содержательные
мысли. Моментальные картинки воспоминаний всплывали из чужих глубин. Меня
насыщали совершенно несвойственные мне и просто даже диссидентские чувства
- такие, например, как неприязнь к родному государству. Нелюбовь к
горкомам и обкомам, к танково-тракторным заводам. Я святотатственно
пожелал поражения советским хоккеистам на ближайшем чемпионате. Ужас какой
нестерпимый...

Я лихо строчил сочинение на тему, взятую Фимой Гольденбергом на
экзамене. Я палил из "Узи" в какой-то траншее, и передо мной подыхали,
гримасничая, неизвестные мне грязно-смуглые физиономии. Я умело душил
какую-то бабу шарфом в лифте и тащил ее за ноги в подвал. Я валился из
окна и расплескивался по ледяной земле...

Пакостники, мерзоиды. И это называется эксперимент! Они привили мне