- он сделал еще несколько шагов, а из-за спин, теперь развернувшийся и
обиженно разглядывающей его пятерки вновь раздался жалобный писк.
шагов пять.
визглявым, нервным голосом.
стороны.
разрывами ворвались в его голову, он весь побледнел; сжал свои кулачки,
хотел что-то сказать, да не мог - просто не мог - захлебывался...
нервно потешающихся изловили как-то белку, скрутили ей задние лапки, да так
скрутили, что лапки переплелись и видно было какие мучения доставляла
белочке вгрызшаяся в ее плоть бечевка. Они подцепили ее за задние лапки к
руке нимфы, той самой легкой мраморной руке, которая на века застыла перед
арфой.
бечевкой и передний лапки белки, и привязали к ней массивный камень - таким
образом она висела, мучительно растянутая, и звала, звала... на мгновенье,
перед очередным взрывом этого безумного ржанья Сережа услышал ответ: кричали
бельчата, звали из какого-то дупла свою маму...
размахнулся и со всей свой здоровенной силы ударил по спинке белки. Она
затрепыхалась, но потом, не желая показывать своей боли, мучителям, замерла,
не издала не единого стона.
видно было, как он красуется перед своими дружками, видно было, как он
гордится за этот картинный, так по его мнению напугавший малолетку удар; он
весь как-то надулся, стал еще более здоровым, приблизил свою потную
физиономию к Сереже и потребовал:
- мать родная не узнает! Будешь кровью блевать, понял меня?!
чувства по отношению к ним, куда лучше всяких слов) - оттолкнул его,
опешившего от неожиданности, от не заслуженной, по его мнению, обиды, - и
бросился к белочке.
назад, шипя что-то безумное; но Сережа уже схватился за арфу, со всех сил
дернулся, высвободился. Теперь он подхватил белку оторвал ее от пальцев
музы, сорвав кожу с ладони освободил ее передние лапки от камня, однако
задние еще оставались скрученные бечевкой.
круги с белыми вспышками заплясали перед Сережиными глазами, боль ворвалась
в голову огненным жезлом.
он не разворачивался - он зубами вцепился в бечевку стягивавшую лапки белки,
пытался растянуть узел зубами, чувствуя во рту кровь и свою, и белки. Он
потянул к ней правой рукой, но на руку прыгнули, и там взорвались, занимая
всю весну раскаленные иглы - не чувствуя ничего кроме боли, но все же
понимая, что должен держаться, Сережа заскрипел зубами, перегрызая бечевку;
одновременно он дотянулся до нее левой рукой и раскрутил таки бечевку,
выплевывая изо рта кровь, прохрипел:
хрустнуло что-то; чернота, боль... волны боли, трудно думать о чем-либо,
кроме этой огромной, сгибающей все тело боли, она повсюду.
почти не чувствовал, зато видел - она, волоча поврежденную лапку, поспешала
по талому, золотящемуся ручейками снегу прочь - к своим детенышам, на
свободу.
что делать с ним теперь, как выместить сполна все, что хотелось, не знали,
какое мученье придумать вначале.
голосом, просипели ему на ухо; и ударили с силой в голову так, что Сережа
отлетел в снег. Но его тут же схватили за руки - хоть он уже почти ничего и
не видел, и не чувствовал, его еще несколько раз ударили в живот, но этом
они разъярялись только сильнее.
кашляя кровью, рухнул в снег.
только вякнет, он с ним так разберется! Мой батя их всех: весь этот парк,
всех этих статуй белок - в порошок сотрет!
затем топот их ног стал как-то мучительно медленно удалятся.
кровь вытекает из его разбитого рта, из носа. Рук он почти не чувствовал -
там, словно набита была мягкая, теплая вата; зато в животе железной,
раскаленной сеткой застыла боль и потому даже малое движение вырывало в нем
приглушенный стон и новый взрыв кровавого кашля...
переливающуюся солнечными цветами; с бегущими вдали широкими, чистенькими
спинами - они уже забыли свою злость, да и вообще подзабыли, что делали -
теперь они ржали над чем-то другим и обиженными голосами спорили в какой бы
пойти ресторан.
дышат дерева, вдруг почувствовал запах подснежника - он не видел его, более
того, он никогда и не знал, как пахнет подснежник, но, все же знал, что это
именно подснежник...
полупрозрачные фигуры; медленно направились к нему: приветливые, чуть
печальные улыбки, виделись, на их прекрасных, сияющих внутренним чистым
светом лицах. Волосы, при каждом плавном шаге, дышали, словно живая
золотистая гладь, собранная с поверхности летнего пруда.
руках Березы сидела спасенная им белка и ее бельчата.
"-...Лучезар, Береза - вы знали, что вас смерть ждет, но все же, остались
верны своему слову, свое любви. Эх, если бы мог встал поклонился бы им..."
видел ни Лучезара, ни Березу - только мелькнувшие, да и сгинувшие вдали
широкие спины; по одежкам он их узнал еще раньше, когда они еще били Сережу.
что папаши этих пятерых в случае чего могли растереть в порошок всю его
школу, да и Сережиных родителей тоже, что они могли купить с потрохами, все,
что можно было купить и остановился - нет... направился неспешно в их
сторону, чтобы они успели его увидеть и убежать.
для своего друга - Сережиного отца. И вот теперь он склонился над Сережей, с
удивлением взглянул в его окровавленное лицо: глаза Сережины - это были
святые глаза. Никогда директору не доводилось видеть таких теплых, ласковых
глаз: на них повисла златая пелена летнего пруда и директора пробрала дрожь,
когда понял, что Сережа видит, что-то недоступное для него...
эти очи, стал ощупывать мальчика, бормоча при этом: "Так, так... ушиб,
вывих, перелома нет... слава богу, нос не сломан - просто сосудики
раздроблены... ну слава богу... ну не будем шум поднимать - отведем тебя в
нашу школьную лечебницу; там над тобой часок поработают, все заштопают, чтоб
не таким страшным был; отведем домой, скажем - хулиганы напали. Отцу твоему
больше и не надо знать, а то вспылит; погубит себя ни за что... не, не - с
теми лучше никак не связываться... Все будет шито-крыто..."
что мальчик плавал в нем, словно в небесном океане. "Мы все вместе..." пела
она тихими волнами далекого прилива, и Сережа чувствовал себя свободным, и
видел, как небо раскрывается перед ним... открывая, какое-то необъятное
таинство...
Сережину спину, осторожно приподнял мальчика, и по боковым аллейкам,
окружным путем, что бы никто ненароком их не увидел, повел стонущего,
кашляющего кровью мальчика, к школе...
постоянно расплывающиеся в облако стены их мед. кабинета; омывающий его
теплый душ, потом запах лекарств, какие-то просматривающие его тело лучи;
кто-то суетливый в белый халатах...
замотаны, но кровь уже не шла, и боли почти не было - только тоска по лесу,
что был где-то за этим одиноким парком, за высящимся над ним городом, за
полем... Где-то поблизости директор изрекал для его отца уже заученную речь
Суворов Виктор
Прозоров Александр
Конюшевский Владислав
Шилова Юлия
Андреев Николай
Березин Федор