Чтение 11–й страницы книги ~Темный город~

написанное стихотворение, юношеское, и даже ребяческое, но все же с
искренним, сильным чувством. Быть может, и Пушкин, и Лермонтов начинали с
таких вот строчек. Михаил прочитал эту страничку, поднял - под ней была уже
следующая, пронумерованная за следующий день; и вновь там были стихи -
некоторые неоконченные, потому что не мог подобрать рифмы, некоторые и вовсе
без рифмы, но все искренние, по ребячески наивные. Во всех стихах
прославлялась некая прекрасная дева, или принцесса, или звезда (но все
подразумевалось одно и тоже лицо). Все дальше и дальше переворачивал он
стихи - на заголовках мелькали дни, а чувствие его оставалось прежним. Он
все читал, читал, и совсем позабыл, о том, что за его спиной безмолвствует,
в напряжении ожидает его слов зал.

И вот последняя страница, запись она ней отделялась от первой на три
месяца, там значилось следующее:

"Ну, вот и все!.. Уже неделю здесь ничего не писал, а все потому, что
понял, что все это ерунда, и никому, в том числе и мне, совсем не нужно.
Почитал эти стишки в классе - кто смеялся, кто сказал, что не плохо, но это
было так грязно! Они же ничего не поняли... Да и нечего в этих стихах
понимать - все пустое, все бредятина! Даже и хорошо, что прочитал - у самого
на все это глаза открылось. Все не буду больше стихи писать! Теперь понял,
кому их посвящал - одной дуре, которая в старшем классе учится. Гешка
объяснил, что это у меня рост гормонов, и... в общем, это она мне все это
время снилась! Да, да - именно так - и я, вместо того, чтобы поговорить с
ней, начал всю эту ерунду писать! Все, кончено! Не одного стишка больше! И
еще так опозорился!.. Хотя - ведь никто, кроме Гешки не понял, что это я ее
на самом деле писал. Только бы он не проболтался!.. Сожгу все это... Нет
закопаю в лесу!.."

На этом запись обрывалась, и прежде чем захлестнул его поток
воспоминаний, он еще отметил, что все-таки сжег тогда все эти листы, что и
не думал закапывать их в лесу, и не писал это "...закопаю в лесу".
Вспомнилось из "Мастера и Маргариты" (одной из немногих прочитанных им
книг), что рукописи не горят... выходит даже и такие, плохо написанные, но с
искренним чувством...

Он вспоминал те волшебные, непорочные ночи; те, наполненные светлым
вдохновением дни, которые после них наступали - и не мог понять, какая
темная сила смогла заставить его отказаться от того счастья, от той
настоящее жизни, и бросить в то безумие, которое он и вспомнить не мог
(собственно, и вспоминать то кроме бессмысленной, пьяной толчеи в каком-то
грязном закутке было нечего) - и вновь он проклинал свою слабость,
никчемность.

А потом, когда он почувствовал, что либо сделает хоть что-то, либо
попросту сойдет с ума - он обернулся в этот безмолвный, но гудящий от
разбушевавшейся стихии зал, и проговорил:

- Если эти стихи здесь, то и Она, та, кому эти стихи посвящаются, тоже
должна быть здесь... - тут он пристально стал оглядывать лица собравшихся (а
среди них было и несколько человек). -... Нет, нет - среди вас ее нет, но...
Ведь есть еще какая-то жизнь, правда?!.. Ведь не один только этот темный лес
тянется в бесконечность...

- Да, конечно. - подтвердила стоявшая рядом Эльга. - Есть еще город, из
которого я родом. И теперь я понимаю - вы же ищите прекрасную принцессу! Она
у Ваалада! Это могучий владыка нашего города, но вы то, конечно, сможете его
одолеть. Говорят, что в его темном замке она томится. Да! - тут ее усталые
глаза просияли. - ...Теперь я все понимаю. Он боялся вашего пришествия, и
меня хотел погубить! Но теперь нам ничего не страшно! Вместе мы одолеем
Ваалада! Правда ведь?.. - Тут она обернулась назад, к залу, и воскликнула. -
Да, да - теперь вам нечего бояться! - тут повернулась назад к Михаилу, и
молвила ему. - Теперь нам незачем здесь оставаться - пойдем скорее в город!
Что нам эта ночь, эта буря! Да я и про усталость свою позабыла... Да и какая
там усталость!.. Пойдем, пойдем - скорее!.. Сестричка, пойдешь ли ты с нами?
- обратилась она к кукле. - Да и все - быть может, пойдем вместе - мы
впереди - вы за нами...

Она говорила это с большим воодушевлением, переводила свой вдохновенный
взгляд с одного на другого, но собравшиеся ничего ей не отвечали - хранили
прежнее молчание, и по прежнему страшно, неутомимо завывал за этими стенами
ветер. Наконец, после долгого молчания, выступил вперед король-колли -
взгляд его по-прежнему был печальным, даже и слезы в его глазах стояли -
тогда Эльга вспомнила слова куклы о том, что все они обречены, и только
обманывают (да и то безуспешно) - тешат себя надеждой, что этот таинственный
Михаил может остановить великую тьму. И король промолвил тогда:

- Что же - если вы чувствуете, что сможете там что-то сделать, так идите.
Нам же с вами идти не зачем - это ничего не изменит... Мы останемся здесь.
Мы будем вспоминать былое. Мы будем ждать...

Тогда Эльга почувствовала, что, если останется здесь еще хоть ненадолго,
то ей уже будет очень тяжело уходить - и так-то нелегко было распрощаться со
своей сестренкой куклой, сказать ей обычные в таком случае слова -
уверенность в том, что новая встреча не за горами. Затем к ней и к Михаилу
подбежали те же волки, которые несли ее и раньше - теперь они, кажется,
немного поправились: покушали с пиршественного стола. Михаил так легко
взобрался на волчью спину, будто каждый день это делал. На самом же деле, он
просто ничего не замечал, а вернее - все внешнее перестало для него быть
значимым. Вспомнив одно из видений детских снов, он уже погрузился в них - и
те давние, многие годы пролежавшие под темной завесой воспоминанья всплывали
теперь пред ним так ярко, будто только что произошли...

Он видел все то, что видела на завешивающих окна полотнах Эльга, но
только живое, составляющее с ним единое целое - вновь и вновь видел он ту,
которой писал те стихи, и все не мог понять, как мог забыть. Волки несли их
сквозь завывающие, вьюжные вихри, сквозь мрак, а он скрипел зубами, и
стенал, и страстно, зная, что его мольбы ничего не изменят, молил, чтобы
того бреда, в котором он прожил все последнее время, на самом деле не было -
чтобы все вернулось. И вот он видел с одной стороны, то светлой; с другой
себя - дрыгающегося на грязной кухне, блюющего, матерящегося, уже не
человека, не животного - просто кусок прогнившей, мерзкой плоти.

И вот, сквозь снежные вихри впереди стали проступать блеклые огни, на
этом месте волки остановились, ссадили своих наездников, и в одно мгновенье
растворились в темени. Эльга подошла, взяла Михаила за руку, и стремительно
пошла, едва ли не побежала, навстречу этим огням:

- Сейчас мы войдем в наш город. Ох, знаете, если бы я одна была, то мне
было бы страшно, потому что там этот карлик Иртвин - ведь он мне еще две
загадки задать должен, а с вами мне совсем не страшно. Этот Иртвин к нам и
близко не подойдет...

Однако, она ошиблась - как только их ботинки застучали по обледенелой
мостовой, этот похожий на разодранный и потемневший кусок мяса карлик
выступил из беспросветной тени между домами, и что было уж совсем дико -
несколько не смущаясь Михаила, перехватил своей каменной ручищей Эльгу у
запястья. На его морде застала отвратительная, безумная усмешка - он что-то
долго бормотал под свой спускающийся ниже подбородка нос, а затем громкой
скороговоркой отчеканил:

- Она придет не с края с земли,

Не с этого мрачного неба,

Ты ближе, ты ближе давай-ка взгляни -

Рука - каравай тепла хлеба.

И тот кто ее породил слишком слаб,

Но мы ему с радостью служим;

С загадки скорее сними ты вуали наряд -

Кто та, что всех в бездну закружит?!..

И тут карлик зашелся безумным хохотом, и сжал руку Эльги с такой силой,
что она, и так на блеклую тень похожая, почувствовала, что сейчас вот
лишится всяких сил, упадет прямо на мостовую.

Михаил, видя это, хотел вмешаться, сделал к карлику движение, но тут
сзади навалился, ударил ураганный ветрило - Михаил не удержался на ногах,
коленями повалился на мостовую, и почувствовал, что прирос к этой ледяной
тверди. Иртвин отпустил Эльгу, и отпрянул на несколько шагов назад, там он
шутовски раскланялся, зашелся безумным хохотом, и вот встал на руки, забегал
вокруг Михаила и Эльги так же стремительно, будто на ногах бегал, затем -
колесом закрутился, и все это время продолжал хохотать.

- ...Конечно! Конечно! Ваша воля для нас закон! Только вот пускай
Эльгочка ответит на загадку!.. Немедленно - я требую!..

Эльга кинулась к Михаилу, обняла его за плечи, и, плача, выдавила из
себя:

- Это тьма... это великая тьма!..

Тогда карлик резко согнул руки в локтях, ударился головой о мостовую, и
так же резко расправил локти, подлетел на несколько метров в воздух, и там
закружился яростно воющим, темным смерчем, наконец смерч распрямился, и в
темном воздухе над их головами повисла окруженная непроницаемыми обрывками
фигура карлика.

- И это она знает! Надо же!.. - тут вновь загремел, завыл его безумный
хохот. - ...Ну ничего, у Ваалада есть еще одна загадка, и она самая сложная.
Ох, как нелегко тебе, Эльга, будет на нее ответить... Ну все - до скорой
встречи!..

Тут вокруг его разодранной фигуры закружилось нечто темное, наделенное
чудовищным подобием жизни - завыло, загрохотало, и уродец, продолжая
хохотать, стремительно понесся над низкими, словно бы от страха, да от
постоянного холода вжавшихся в землю, крышами домов...

И вот они остались одни на улице - в тех окнах, где до этого еще трепетал
робкий свет, было теперь так же темно, как в проходах между домами -
перепуганные хохотом ужасного Иртвина, жильцы теперь затаились, дрожа от
страха и от холода, боялись громко вздохнуть, не то что слово молвить. А
Эльга все обнимала Михаила за плечи - она крепко-накрепко, испуганно