этим мы сейчас размышляли.
обернуться? Ведь до сих пор мы существовали ТОЛЬКО в движении и никак
иначе. Жили стремлением добраться до горизонта. Об этом говорилось везде и
всюду. К этому мы привыкли. И вот неожиданный барьер, баррикада, перед
которой мы застыли в смущении.
лишь к вечеру зловещий "кабалистический" знак растаял. Барсучок принялся
колдовать над сервировкой нехитрого ужина. Чак суетился на кухне,
вполголоса ругая не закипающий чай. Все находились при деле, и, перетащив
в ванную комнату кресло, я уселся, заботливо примостив ноющий подбородок
на подушечке. В ванне, в шаге от меня, плескалась Чита.
после меня.
сколько труда!..
дважды. Ванна, как ты, верно заметила, достаточно просторная...
ему рукой.
Чита одарила меня одним наиболее теплых своих взглядов.
бедненький! Потому что весь в шрамах и шамкаешь, как штарушка. Лис тоже...
- Она смолкла на полуслове и угрюмо начала гонять волны по воде. Еще пару
дней назад мы твердо условились не касаться этой темы.
дурашливо вывернув локоть, показала на бледную полоску. - И еще есть, на
ноге...
Давным-давно. Знаешь, как болело!..
царапины. С гордостью объявила.
обсчиталась? - намекнув таким образом на свои глубокие познания в области
подсчета царапин, я со скрипом пододвинул себя вместе с креслом к ванне.
Безусловно, я рисковал. Мокрые, в мыльной пене руки тут же обвили мою шею.
попытался вырваться.
столом, под бульканье старого самовара наполняя столовую аппетитным
хрустом сухарей.
скитания по автостанциям. Отчего-то грустное у него выходило смешным, и,
поперхнувшись смехом, мы уставились на Чака.
площадь. Покинув стол, нашу уютную столовую. Бежать со всех ног.
Известие друга в буквальном смысле сгребло нас за шиворот, безжалостно
вышвырнув в бурлящее море тел. Никто уже не думал о чае с сухарями.
Продираясь сквозь визг и давку, все более разгорающимися глазами мы
взирали на людское светопреставление. Площадь, запруженная тысячами и
тысячами орущих существ, сжималась и клокотала вокруг невзрачного
автофургона. Это походило на безумие. Ради двух-трех десятков мест эти
тысячи готовы были вцепиться друг другу в глотки, пустить в ход ножи и
палки. С самого начала было ясно, что повезет лишь кучке находящихся
поблизости счастливцев. Тем не менее, рвались туда тысячи...
вышвыривают из автофургона сопротивляющихся беспропускников. Заслон из
глянцево-черных автомобилей кое-как сдерживал натиск толпы. Опустившись на
пятки, я прищемил чьи-то ноги и тут же получил тычок в спину. Вынырнув
сбоку, Чак резким взмахом заставил кого-то позади крякнуть. Не
оборачиваясь, я лягнул крякнувшего и, потянув Читу за руку, рванулся к
автофургону.
перетаптывающая армада людей ожила. Нас подхватило и понесло. Гигантский
пресс начинал работать, втискивая человеческие тела в крохотный объем
единственного автобуса. Это продолжалось недолго. Уже через минуту
разочарованный стон прокатился над площадью, движение остановилось.
Какое-то время толпа еще стыла на месте, не веря в случившееся,
прислушиваясь к уплывающему тарахтению фургона. Потом люди стали
потихоньку расходиться.
брошенный стол, сухари и чай, но мы не радовались. Даже Чак и тот свирепо
пинал ногами встречный мусор. Барсучок шел сгорбленный, напоминая со спины
дряхлого больного старика...
шарахнулась в сторону. Резко обернувшись, я увидел перед собой бледный
неприятный овал и скверную улыбку. То ли зубы у этого человека были
слишком велики, чтобы поместиться во рту, то ли сам рот не закрывался, но
лошадиный оскал не сходил с его лица. Прыщавый, худосочный, незнакомец
даже на расстоянии внушал отвращение. Продолжая скалиться, он как-то боком
шагнул к Чите и протянул руку. В этот самый миг я его и ударил.
Столкновение черепа с кулаком получилось довольно жестким. Должно быть, я
вложил в удар страх за Читу, а также собственную злобу, которую в избытке
успел почерпнуть там, на площади. Человек отлетел к забору и беззвучно
осел.
костяшки. - Откуда взялся этот страхидла?
казались пустыми, зрачки превратились в булавочные точечки.
шагнул к лежащему. Если бы тот шевельнулся, они наверняка бы разорвали его
в клочки, но человек остался недвижим.
тенью убитого Лиса. И отчего-то впервые мне подумалось, что, возможно,
весь наш Путь с его пропусками, автобусами и контролерами, в сущности, ни
что иное, как жестокая бессмыслица.
грязь окончательно покинули его, тополиные ветки выпустили первые клейкие
листочки. Мы могли бы жить и радоваться. Могли бы, если б не одно
обстоятельство. В городе поселился Манта. Увы, это случилось, и страхи за
Читу, за наше эфемерное будущее отравили все мое существование...
вышвырнули из проходящего автобуса - возможно, даже из того самого, на
который нам не удалось прорваться. Они жили здесь считанные дни, но слухи
вовсю уже змеились по кварталам, пугающими трещинами разбегались по лику
города. Все чаще мы начинали слышать о кражах и ночных грабежах. Манта
стал знаменит. Отчего-то власти его не трогали, проявляя поразительное
благодушие. Приближалось время наплыва гигантских щук и грипунов, но люди
словно забыли о них. Манта сумел заслонить даже этих прожорливых хищников.
все мы пытались забыть, привидением поселилось в доме. Убийцы Лиса жили в
городе, и роковую эту близость мы постоянно теперь ощущали. Да и во всем
городе что-то коренным образом переменилось. То есть особой сердечностью в
этих местах не пахло и раньше, но сейчас городок серьезно заболел.
Каменный исполин подхватил вирус, перед которым с пассивной поспешностью
поднял руки. Страх в отношениях людей впитал в себя солидную порцию
калорий. Раньше обычного вечер разгонял прохожих по домам. На улицах люди
старались держаться кучками, часто озираясь, не вынимая рук из карманов.
Одной из любимых тем стали разговоры о собаках-телохранителях, о законах,