мордой и кроткими испуганными глазами. С головы ее срывались молнии,
ударявшие в кубики механизмов и погасавшие в них, грохот разрядов
складывался в слова; слова не грозили, а умоляли. Старая обезьяна,
сновавшая меж диковинных аппаратов, кого-то тревожно предупреждала об
опасности, руки ее хватались то за один кубик, то за другой, лихорадочно
их перетасовывали, потом вдруг всеми когтями впивались в лохмы головы, и
обезьяна безвольно качала потупленной головой, из глаз ее катились
слезы... Плач обрывался внезапно, как и начинался, и снова обезьяна
бросалась то к одному, то к другому нагромождению кубиков, энергично с
чем-то сражаясь, чему-то изо всей мочи противодействуя...
Джексон продуцировал такие сны, Генрих?
мысли, какие чувства, какое душевное состояние порождало в его мозгу эти
фантастические картины?
отработанные, не заслуживали такой пылкой защиты.
странностями. Дело в том, что у Петрова была обезьяна, и очень любимая.
Шимпанзенок Нелли. Джексон, впрочем, звал ее Олли. Эту Нелли, или Олли, он
получил в дар от галактического штурмана Михаила Борна, когда тот умирал.
Землю после аварии звездолета "Цефей" неподалеку от Ригеля?
Посланный на помощь галактический курьер "Орион" обнаружил на "Цефее"
двадцать три трупа и одного полумертвеца - Михаила Борна. Его выходили
лишь на Земле. Так?
Понимал его лишь Джексон - они были друзьями с детства. Никаких сведений о
трагической гибели экипажа у Борна выведать не удалось. Суть не в этом.
тоже член экипажа. Нелли, как и Михаил, не погибла. Самое интересное было
знаешь в чем? Джексон разобрал одну фразу, часто повторявшуюся Борном, не
знаю уж, как он ее произносил: губами ли, руками или движением глаз. Фраза
такая: "Олли нас всех спасла".
она значилась в судовых списках.
и ничего не ела и не пила.
роботом-хранителем, слугой Джексона. Вы знаете этих старинных забавных
человекообразных, фиксирующих на пленке каждое слово хозяина. Так вот, я
прослушал все распоряжения Джексона относительно Олли. Он никогда не
требовал для нее еды и питья, никогда не брал ее в столовую. Добавлю, что
он редко показывал ее гостям, редко выводил гулять.
диване, очень смирная и тихая. Гости ее не любили. Им казалось, что она
прислушивается к разговору... О чем ты думаешь, Рой?
вывод из твоего розыска.
делом этим следует заняться поглубже. Если вы оба не переменили отношения
к развлекательным зрелищам...
обещал зайти сегодня. Хочу вам предложить пойти со мной.
экспериментом. Идите вдвоем.
проржавления; он разговаривал тем скрипучим голосом, что появляется у всех
дряхлых роботов перед отправкой на перемонтировку. И если Чарли - так
звали робота - еще существовал, то лишь потому, что принадлежал Джексону:
он был уже не слугой, а музейным экспонатом. И стоял он на своем обычном
месте в прихожей квартиры Джексона и, хоть по-прежнему мог ходить по всем
шести комнатам, уже семьдесят лет не двигался с этого поста. Табличка на
стене извещала, что первые тридцать лет после смерти хозяина Чарли
непрерывно, днем и ночью, медленно, безнадежно слонялся по квартире,
всматривался тоскующим красным глазом в вещи, вслушивался в шорохи и
прокручивал старые свои пленки с голосом хозяина - людям, входившим в
музей, казалось, что сам Джексон бродит по квартире, отдает приказания
Чарли, разговаривает с друзьями.
Петрове больше всех на Земле. Нам нужно познакомиться подробней с его
жизнью.
робот не утратил разума. Он прохрипел - голос доносился словно бы
издалека:
хозяина.
сопровождающий работу разлаженного электронного механизма. Потом из
сумятицы помех вынесся молодой, звучный голос: "Чарли! Чарли! Где ты? Я
ухожу поесть, а ты последи, чтоб не падало напряжение! Шесть тысяч триста
семнадцать вольт - такое сегодня задание! И никого не пускай к Олли!"
- Не смейте говорить, что он умер.
вспомни другие приказания. Мой брат никогда не слыхал голоса твоего
хозяина.
медлительного брата, поспешно сел на диван и закрыл глаза. В Музее
Джексона, только впав во временную неподвижность, можно было слушать со
вниманием. Ни в одной из комнат не действовали интерьерные поля, здесь все
оставили, как было при владельце - громоздкая постоянная мебель,
постоянные картины, вещественные, а не силовые ковры. Ходить было
неудобно, даже опасно - забыв на минуту, что движешься среди мебели, легко
удариться о столик, о шкаф, о диван и кресла, споткнуться о ковер,
запутаться в портьере, зацепиться за дверную ручку. Двери в этих архаичных
комнатах не втягивались в стены при приближении человека, их надо было
рукой тянуть на себя или отталкивать.
человек становится беспомощным, а вещи, загромождавшие комнаты, всесильны
и враждебны, они перестают обслуживать, превращаются в притаившиеся
помехи.
света, а с потолка свисала люстра с электрическими светильниками - уже по
крайней мере сто лет ни в одной квартире не существовало ни окон, ни
специальных светильников, ни тем более постоянной мебели.
комнату снова наполнил голос Джексона Петрова.
его, он напевал, расхаживая по комнате, вслух читал стихи, вслух
разговаривал с собой. Сквозь помехи - несовершенство старинной записи, да
и дряхлость пленки - прорвался обрывок его разговора с каким-то другом,
клочок беседы с телестудией, раза два заглушенно - видимо, услышанный
через стену, - прозвучал призыв: "Олли, Олли, хорошая моя, это я, выходи!"
ли сам Джексон весел или печален, устал или бодр, раздражен или счастлив,
воспроизведенный механическим слугою голос хозяина создавал одну картину,
звукописал один образ. По квартире расхаживал молодой, энергичный,
жизнерадостный человек, он был остроумен и добр, это было главное в нем -
наполнявшая все его существо доброта. И, что было, может быть, всего
удивительней - о доброте этого человека свидетельствовали не слова, а
голос; слова порождались обстановкой и соответствовали ей, такие слова мог
говорить любой другой - голос принадлежал одному Джексону, голос был
своеобразен неповторимо - волновал и тревожил, покорял и очаровывал...