Вспомни, как ваш полк из-под Минска отходил, все смешалось. Не повзводно
шли, а по двое, по трое. Так кто с тобой рядом шел?
Отключил, и все тут.
даже отчество подсказать: Федорович.
водки просил.
Дал. А что плохого в том, что тебе бывший однополчанин помог? К моему делу
отношения он не имеет.
свои счеты были. Вот о них-то и расскажи.
лицу что-то собачье, как у бульдога, готового укусить. Нет, не продаст он
дружка, пока не узнает, кто его, Клюева, выдал.
сокровенную его тайну знаешь.
будет, чем угон и перепродажа автомашин.
души.
чем? Вместе воевали, вместе от Минска по болотам топали. Только из Ростова
я дезертировал, а он нет. Спросите у ротного - скажет, если жив еще
ротный. А то, что два года назад к старому дружку-корешку зашел деньжат на
дорогу попросить, на это в Уголовном кодексе даже параграфа нет. Попросил
помочь, он и помог.
Ягодкин сам в ней не признается. А вот донести Ягодкину о моем допросе он
может - через какого-нибудь "дружка-корешка". Мало ли людей из колонии на
свободу выходит... Но я почти уверен, что до этого не дойдет. Даже не
почти, а просто уверен, и никаких сомнений у меня нет.
автобазы.
что далеко, а шоферня везде нужна. А записку Михайлы я еще в вагоне
выбросил, когда меня взяли. Ну, зачем хорошего человека топить, который
касательства к делу нашему не имеет? Да и не вспоминается что-то вся эта
муть болотная.
один я и мог выдать. Но не выдал. Думаю, что сам он засыпался. Местная
уголовка замела.
собрался в Тюмень ехать, в следственный отдел Министерства внутренних дел
принесли анонимное письмо...
костяшки побелели, чуть ли не прозрачными стали. На темном от загара лбу
мелкие бисеринки пота.
прочитанной строчкой, пополняется назревающей яростью.
преступлению отношения не имеющий, но о преступлении узнавший от самого
преступника, случайно узнавший, можно сказать. И от государства скрывать
это я не хочу, потому что сам не нарушаю и другим не советую. А было,
значит, так. Встретились мы, друг друга не зная, возле
"Продовольственного" на Студенческой. Хотели было на троих сообразить, да
на троих не вышло, а на двоих получилось. Ну одну бутылку взяли и у рынка
выпили, потом вторую открыли и красненького добавили. Тут его и развезло.
Раскрыл он мне душу свою, как на духу исповедался, что не рабочий человек
он, а рецидивист-блатняга, вор в законе, как у них называется. И что зовут
его Клюев Никита, не помню отчества, а едет он в город Тюмень по
фальшивому паспорту на имя автомеханика Туликова. И о своих делах
грабительских мне поведал. Угонял, говорит, я автомашины из тех, что по
дворам да у подъездов стоят. И набор ключей мне показал, знатный такой
набор, качественный. Так все и происходило: со двора прямо в Сызрань гнал
к дружкам своим Шмитько да Тишкову. В автобазе они работают, да у каждого
еще гаражи свои. Там, конечно, номера другие срабатывали, документы на
машину подделывали, а саму ее, голубушку, из белой в синюю перекрашивали.
Ну а потом куда? В Тбилиси, конечно, к директору одному автомобильному,
Кецховели по имени. Я имена все помню, потому что хотя и выпимши был, но
записал все сразу же после нашего разговора. Он так и остался в канаве, я
его не будил. Думаю, проспится, опохмелится и на вокзал - в Тюмень свою. И
билет я у него видел, на какой поезд, не знаю, только поезд этот сегодня
уходит. Уж вы сами постарайтесь, ловите ворягу. А пишу я не на Петровку,
38, а вам, потому что в МУРе московских жуликов ищут, а у вас по всему
Союзу. А жулики-то в Сызрани да в Тбилиси орудуют - вам до этого и докука.
И еще объясняю, что на пишущей машинке пишу оттого, что почерк у меня не
разбористый, а машинка так себе без дела в домоуправлении стоит. Вот и
отстукал одним пальцем, думаю, без ошибок - грамотный. А что не
подписался, уж извините, кому охота в свидетелях по воровским делам
таскаться".
меня ему надо было бояться. Сволочей не жалею. Спрашивайте, начальник.
шла. Что произошло тогда, Клюев?
бомбежкой шли. Да и "мессеры" донимали, бреющим полетом болотные тропы
простреливали. Ну, рассыпались роты, где какая - не разберешь, и кто где -
спутаешь. Лес хлипкий, гнилой ольшаник, но кучный - спрятаться можно. Меж
кочками так и втискивались всем телом в торфяную жижицу.
пропадал.
Покурить или пожевать что. А если немецкие патрули клиньями вперед
прорывались, то мы и бой принимали, с успехом даже. На болоте-то немцам
тоже нелегко было: на машинах не пройдешь. Танки - и те вязли. А болото
длиннющее, день за днем все тот же ольшаник да рыжие бочажки. Тут нас
ротный и задержал. "Фрицы, - говорит, - справа десант выбросили, отрежут
нас от дивизии - тогда конец. Поэтому будем в обход пробиваться". Вот тут
Ягодкин и пропал. Дня три или четыре мы еще по болоту блукали - не вижу
Ягодкина. Ну, думаю, все, гниет где-то в грязи болотной. Ан нет, когда мы
этак к концу пятого дня все же вышли на соединение с дивизией, где
повзводно, где поодиночке, смотрю - Ягодкин впереди меж кочек лежит, от
"мессеров" прячется. Только странно очень: мы насквозь мокрые, а он сухой,
чуток лишь в торфяной грязи плащ-палатку с передка да с плечей и штаны на
коленях вымазал. Ну а когда "мессеры" ушли, я и подполз к Михайле, сел
рядышком. Смотрю вблизи, - а глаз у меня стреляный, примечающий, - он и
совсем сухой, словно где-то в палатке у печки обсыхал. "Откуда, - говорю,
- ты взялся, пять дней по этой мокрятине топаем, а тебя нет да нет?" - "А
я не уходил никуда, - говорит, - я тут все время с вами бок о бок иду.
Поотстал немного, правда, ну а потом нагнал. Ведь десант-то мы все-таки
обошли". А я ему в ответ, не по фене, конечно, по фене он не понимает,
мол, брось мне врать, мы все до нитки промокли, а ты сухонький да
чистенький. В плену ты был, милок, может, взяли тебя, а может, и сам
пришел, только сейчас тебя обратно подбросили. И для чего, тоже понятно.
Наш политрук сразу тебя раскусит, да и шлепнет здесь же за милую душу.
Взвизгнул Михайла, именно взвизгнул, а не крикнул, и за автомат. Только
вырвал я у него автомат, да и прикладом ему два зуба выбил. "Вот я тебя и
без политрука шлепну", - говорю. А он в слезы: как дите ревет. "Ну, взяли,
- говорит, - с меня подписку, Клюев, силком взяли. Попал я им в лапы,
струсил, честно говорю, струсил. А им-то всего и надо: бумажку подмахнуть.
Так что мне - подписи, что ли, жалко? Я ведь не обязан им служить. Я лучше
родине послужу". - "Твое дело, - говорю, - лично мне эта военная муть уже
надоела. В город приду, сбегу. На воле у меня свои дела есть, и ты мне
пригодиться можешь. Так что доносить на тебя не буду и убивать не буду,
только автоматик твой разряжу. А сейчас катись от меня подальше, слизняк,
а то передумаю". Вот и все, гражданин начальник. Ушел он в свою роту, а я
в свою. Повоевал я еще с годик, должно быть, а в Ростове сбежал.
свидетельство о том, что еще в первый год войны Михаил Федорович Ягодкин
Березин Федор
Корнев Павел
Орловский Гай Юлий
Володихин Дмитрий
Панов Вадим
Лукин Евгений