побольше. А засим мы тебя обнимаем и пишем письма - пока! Да, чуть не
забыл: утром придет Иван Пасюк, скажи ему, чтобы никуда не отлучался, он
мне понадобится...
Соловьева плавает благодушная улыбка и покачивает он при этом слегка
головой с боку на бок, словно хочет сказать: ну и прохвост, ну и
молодец!..
бульвару, наклоняясь вперед, чтобы ветром не сорвало кепки. На полдороге
к Трубной площади нас догнал какой-то шальной ночной трамвай, пустой,
гулкий, освещенный внутри неприятными дифтеритно-синими лампами. На ходу
вскочили на подножку, и до самой Сретенки Жеглов лениво любезничал с
молоденькой девчонкой-вагоновожатой.
глазом - от двери до окна, от комода до кровати, словно рулеткой
промерил, потом, не снимая плаща, устало сел на стул и сказал довольно:
Ты не возражаешь, я у тебя поживу немного? А то мне таскаться на эту
Башиловку проклятущую, в общежитие - душа из него вон, - просто мука
смертная! Времени и так никогда нет, а тут, как дурак, полтора часа в
день коту под хвост. Значитца, договорились?
гораздо веселее, да и вообще Жеглов казался мне человеком, рядом с
которым можно многому научиться.
Жеглов. - У меня кишка кишке фиги показывает.
сахаром, краюху хлеба, банки с американским "ланчен мит". На днищах
ярких жестяных коробочек были припаяны маленькие ключики. Жеглов крутил
ключик, сматывая на него ленту жести быстро и в то же время осторожно,
и, оттого что держал он банку перед глазами, мне казалось, что он
заводит мудреные часы и следит внимательно, чтобы, не дай бог, не
перекрутить пружину, иначе часы сломаются навсегда. Но Жеглов справился
с пружиной хорошо - звякнула крышка, и он выдавил на тарелку кусок
неестественно красного консервированного мяса, которое видом и запахом
не похоже было ни на какие наши консервы.
- Я зачарованно глядел на мясо и чувствовал, как слюна терпкой волной
заполняет рот.
говядинку сами жрать здоровы. Ух и разжиреет на нашей беде мировой
империализм! Нам кровь и страдания в войне, а им барыши в карман!
консервы. - Мы им в июле в городке Обермергау передавали "студебеккеры",
что по ленд-лизу за нами числились. Так они их требовали в полном
порядке и комплекте, без гайки одной не примут. А потом они их на наших
глазах прессом давили. Свинство!
мне недавно отписала, как они там вкалывают, хозяйство поднимают. Да
ничего, погоди маленько, понастроим своих машин, получше их "студеров".
Будет еще такая пора, это я тебе, Шарапов, точно говорю: каждый
трудящийся сможет зайти в универмаг и купить себе лимузин. Ты-то сам в
автомобилях смекаешь? Любишь это дело?
распорядился: - Давай волоки сюда чайник... Очень вкусная китятина,
ничего не скажешь...
керосином, съели толстые ломти бутербродов. Жеглов встал, хрустко
потянулся, сказал:
и я обратил внимание, что Жеглов совершенно автоматическим жестом вынул
из кобуры пистолет - черный длинный парабеллум - и сунул его под
подушку.
освоить: со свидетелями работать. Поскольку в нашем ремесле самое
ответственное и трудное - работа со свидетелями.
нечего. Но так редко получается. А главный человек в розыске -
свидетель, потому что в самом тайном делишке всегда отыщется человечек,
который или что-то видел, или слышал, или знает, или помнит, или
догадывается. А твоя задача - эти сведения из него вытрясти...
умеет?
правил Глеба Жеглова. Тебе уж, так и быть, скажу.
это как "отче наш": когда разговариваешь с людьми, чаще улыбайся.
Первейшее это условие, чтобы нравиться людям, а оперативник, который
свидетелю влезть в душу не умеет, зря рабочую карточку получает.
Запомнил?
Теперь запомни второе правило Жеглова: умей внимательно слушать человека
и старайся подвинуть его к разговору о нем самом. А как следует
разговорить человека о нем самом, знаешь?
тему, которая ему близка и интересна.
человека!
к человеку искренний интерес - понимаешь, не показывай ему интерес, а
старайся изо всех сил проникнуть в него, понять его, узнать, чем живет,
что собой представляет; и тут, конечно, надо напрячься до предела. Но,
коли сможешь, он тебе все расскажет...
совсем. Он заснул, так и не успев рассказать мне остальных правил. Спал
он совершенно неслышно - не сопел, не ворочался, со сна не говорил, ни
единая пружинка в стареньком диване под ним не скрипела, - и, погружаясь
в дрему, я успел подумать, что так, наверное, спят - беззвучно и
наверняка чутко - большие сильные звери...
Первые дни работы в МУРе ошеломили меня количеством событий, людей, тем потоком
человеческих горестей и бед, которые суждено мне отныне разбирать,
устанавливать, решать и возмещать. Мои туманные представления о работе
уголовного розыска были в один день уничтожены - романтики в охране
справедливости и людской безопасности было совсем мало, а были изнурительный
труд, бессилие незнания, неловкость от ощущения своей бесполезности, обузности
для бригады. И еще опасение, что мне никогда не обрести бронебойной хитрости и
цепкости Жеглова, неспешной, но всегда неожиданной сметливости Пасюка, настырной
энергичности Тараскина...
без выходного, и эти мысли как-то сами по себе ушли: для них просто не
оставалось времени - целый день на работе не было ни минуты свободной, а
когда за полночь мы возвращались с Жегловым домой на Сретенку, то не
оставалось сил даже чаю выпить - камнем падал я в глухой, вязкий, как
нефть, сон без сновидений, чтобы вынырнуть из него полуоглушенным от
глубокого забытья под душераздирающий треск старого будильника,
подаренного мне Михал Михалычем. Жеглов уже подружился со всеми
обитателями квартиры. Шурка Баранова смотрела на него с восхищением,
потому что он был не только "исключительно представительной внешности",
но и сумел угомонить ее мужа - пьяницу и скандалиста Семена. В первый же
раз, как только Семен напился и начал безобразничать, Жеглов вышел на
шум в коридор, каким-то перехватывающе-мягким движением вывернул ему
руку, плавно усадил в очень неудобной позе на пол и сказал негромко, но
внятно - Семен-то его наверняка понял:
лупил, - в тот же миг я тебя посажу. Ты, черт гугнивый, уже года полтора
на свободе лишнего ходишь.