Чтение 11–й страницы книги ~Гибель 31-го отдела~

ненавидят меня потому, что я не безотказная машина с кнопками и рычагами,
которая могла бы писать всю эту грязную брехню по шесть страниц в час, без
ошибок, вычеркиваний и собственных мыслей. А я пьян. Гип-гип, ура!

Глаза у него выкатились, а зрачки стали совсем крошечные.

Он смолк, дыша прерывисто и неровно. Потом простер вперед правую руку и
воскликнул:

-- Почтеннейшая публика, итак.

Героя наконец должны казнить.

Так уж устроен божий мир. Дурак,

Кто хочет даром что-то получить.

Вы знаете, кто это написал?

-- Нет,-- ответил комиссар Иенсен.

Он повернул выключатель и вышел из комнаты. На десятом этаже он пересел
в патерностер и спустился до бумажного склада.

Здесь уже зажгли ночное освещение -- редкие синие плафоны,
распространявшие слабый и неверный свет.

Иенсен постоял с минуту совершенно неподвижно, чувствуя, как давит его
здание, всей своей громадой навалившееся на его плечи. Давно уже смолкли
ротационные машины и линотипы, и от наступившей тишины, казалось, только
возросла непомерная тяжесть Дома. Теперь Иенсен не слышал даже шагов того,
кто все время крался за ним.

Иенсен поднялся в вестибюль. Там никого не было, и он задержался. Ровно
через три минуты из боковой двери вынырнул человек в сером костюме и
проследовал в будку вахтера.

-- У вас там сидит один пьяный в комнате за номером две тысячи сорок
три,-- сказал комиссар Иенсен.

-- Этим человеком уже занялись,-- сказал бесцветным голосом человек в
сером костюме.

Иенсен открыл дверь своим ключом и вдохнул холодный ночной воздух.

XI

Когда Иенсен вернулся в шестнадцатый участок, было уже без пяти десять.
В дежурной комнате ничего интересного не наблюдалось, и он спустился вниз,
куда как раз привели двух молодых женщин. Он подождал, покуда обе они сдадут
удостоверение личности, обувь, верхнее платье и сумочки на контрольный стол.
Одна из них ругалась и даже плюнула в лицо регистратору. Доставивший ее
полицейский зевнул, заломил ей руки за спину и бросил усталый взгляд на свои
часы. Другая стояла тихо, опустив голову и бессильно уронив руки. Она все
время плакала и бормотала сквозь слезы всем давно известные слова: "Нет,
нет, нет" и "Я не хочу".

Потом задержанных увели два полисмена в резиновых сапогах и
светло-зеленых плащах, и тотчас из комнаты, где производилось медицинское
освидетельствование, послышались плач и стоны. Женский персонал, как и
всегда, был выносливее и вообще работоспособнее, чем мужской.

Иенсен вернулся к контрольному столу и прочитал список всех пьяниц,
доставленных за последние часы. В издательстве никого не задерживали, и
донесений по этому поводу оттуда не поступало.

По дороге домой Иенсен так и не стал ничего есть. Особого голода он не
испытывал, да и под ложечкой больше не сосало. Но хотя в машине было тепло и
уютно, его все время трясло, как от холода, и руки с трудом держали баранку.

Он быстро разделся и лег. Пролежал час без сна, потом встал в темноте и
принес бутылку, дрожь унялась, но мерз он все время, даже во сне.

Кончился третий день. Осталось четыре.

XII

Утро было холодное и ясное. За ночь газоны между домами чуть
припорошило снежком, и на асфальте шоссе поблескивала наледь.

Иенсен проснулся рано и потому, несмотря на оживленное движение и
скользкие дороги, вовремя добрался до своего участка, У него пересохло небо,
и, хотя он перед уходом прополоскал горло и почистил зубы, во рту остался
неприятный, затхлый привкус. Он велел принести из буфета бутылку минеральной
воды и углубился в изучение лежащих на столе бумаг. Донесение из
криминалистической лаборатории еще не поступало, а остальные не представляли
интереса.

Полицейский, откомандированный на почтамт, явно зашел в тупик. Иенсен
досконально изучил его краткое донесение и. помассировав виски подушечками
пальцев, набрал номер Главпочтамта. Трубку сняли не сразу.

-- С вами говорит Иенсен.

-- Слушаю, комиссар.

-- Что вы сейчас делаете?

-- Опрашиваю сортировщиков. На это уйдет много времени.

-- А если более точно?

-- Еще дня два. Или три.

-- Вы думаете, это что-нибудь даст?

-- Едва ли. Попадается немало писем, на которых адреса наклеены из
газетных букв. Через мои руки их уже прошло около сотни. И большинство даже
не анонимки. Просто люди так делают.

-- Почему?

-- Я думаю, шутки ради. Единственный, кто припоминает письмо,--
нарочный, доставлявший его.

-- Копия письма у вас есть?

-- Нет, комиссар. Зато у меня есть копия конверта и адреса.

-- Знаю. Не сообщайте ненужных подробностей.

-- Слушаюсь.

-- Прекратите опрос, поезжайте в криминалистическую лабораторию,
закажите себе фотокопию текста и уточните, из какой или из каких газет
вырезаны буквы. Ясно?

-- Ясно.

Иенсен положил трубку. Под окном шумели санитары с ведрами и лопатами.

Иенсен хрустнул суставами и приготовился ждать. Когда он прождал три
часа двадцать минут, зазвонил телефон.

-- Мы определили сортность бумаги,-- сказал лаборант.-- Это бумага для
документов, идет под обозначением ЦБ-3. Изготовляется бумажной фабрикой,
принадлежащей непосредственно концерну.--Молчание. Потом лаборант
добавил:--Ну, в этом ничего удивительного нет. Практически они прибрали к
рукам всю бумажную промышленность.

-- Ближе к делу,-- напомнил Иенсен.

-- Фабрика лежит к северу от города, километрах в сорока. Мы
откомандировали туда человека. Пять минут назад я с ним разговаривал.

-Ну и?..

-- Они выпускали этот сорт примерно в течение года. Главным образом на
экспорт, но небольшие партии поступали в так называемую внутреннюю
типографию, которая тоже принадлежит концерну. Изготовлялся этот сорт в двух
форматах. Но насколько я могу судить, в данном случае мы имеем дело с
большим форматом. К этому я ничего не могу добавить, остальное в ваших
руках. Я отправил к вам через рассыльного все имена и адреса. Не позже чем
через десять минут они будут у вас. Иенсен молчал.

-- Вот как будто и все. -- Лаборант замялся и после короткой паузы
спросил нерешительно: -- Комиссар, скажите, пожалуйста...

-Что?

-- Вот вчера... Рапорт за служебное упущение... Он не отменен?

-- С чего вдруг? -- сказал комиссар.

Ровно через десять минут ему доставили письменное донесение.

Дочитав его до конца, Иенсен встал, подошел к стене, посмотрел на
большую карту, потом надел плащ и спустился к машине.

XIII

В конторе были стеклянные стены, и, ожидая, пока вернется заведующий
типографией, Иенсен мог видеть, что творится за пределами конторы, по ту
сторону, где люди в белых и серых халатах сновали вдоль длинных столов.
Откуда-то издали доносился стук печатных машин.

На стальных крючках вдоль одной стены висели еще влажные гранки. В них
крупным жирным шрифтом рекламировались журналы, выпускаемые издательством.
Сообщалось, в частности, что на этой неделе один из журналов выйдет с
панорамной вкладкой, где будет изображена шестнадцатилетняя артистка
телевидения в натуральную величину. Причем вкладка многокрасочная и
отличается редкостной красотой. Реклама советовала населению не прозевать
этот номер.

-- Мы делаем для издательства часть рекламы, -- сказал заведующий.-- Вот
это анонсы для газет. Красиво, но дорого. На одну такую рекламу они тратят в
пять раз больше, чем мы с вами получаем за год.

На это Иенсен ничего не сказал.

-- Впрочем, для тех, кому принадлежит все -- и журналы, и газеты, и
типографии, и бумага,-- издержки, разумеется, особой роли не играют. Но
красиво, красиво, ничего не скажешь,-- добавил он и, отвернувшись, сунул в
рот мятную лепешку.-- Вы совершенно правы. На такой бумаге мы печатали два
текста. Примерно год назад. И с богатейшим оформлением. Очень небольшим
тиражом, примерно по нескольку тысяч экземпляров того и другого. Во-первых,
почтовую бумагу лично для шефа, во-вторых, какой-то диплом.

-- Для нужд издательства?

-- А как же! У меня даже остались пробные оттиски.-- Он начал копаться
в бумагах. -- Вот, пожалуйста.

Почтовая бумага для шефа была очень небольшого формата и очень
элегантного вида. Серая монограмма в верхнем правом углу была явно призвана
свидетельствовать о непритязательном и строгом вкусе владельца. Комиссар с
первого же взгляда понял, что бумага по формату значительно меньше, чем
анонимное письмо. Однако на всякий случай он измерил ее и сравнил с данными