три-четыре шавки норовят цапнуть за ляжки, а актер отбивается от них
тростью с набалдашником из слоновой кости.
Белкина, по редакционной привычке, быстро выпила кофе, а Сергей все
еще смаковал.
- Не умею я этого делать медленно, - сказала журналистка.
- Ты, вообще, умеешь что-нибудь делать не спеша? - реплика прозвучала
двусмысленно, и Белкина, как человек, имеющий отношение к литературе,
сразу же уловила двусмысленность.
- Если ты имеешь в виду "это самое", то тут я не спешу, в постели я
черепаха, к удовольствию подбираюсь медленно-медленно.
"А в самом деле? - задумался Дорогин, - черепахи быстро "это" делают
или медленно?"
- Ты не о том думаешь, - напомнила журналистка, - ты лучше представь
себе, где мы можем отыскать Александра Сергеевича Пушкина.
- Ты с тачкой?
- Моя машина, - Белкина презрительно скривила губы, - совсем
перестала меня слушаться.
- За ней ухаживать надо.
- У меня, думаешь, время на это есть? Я езжу, пока колеса не
отвалятся, вот неделю назад это и случилось.
Дорогин вздохнул. Его машина стояла под окном, и скрыть это было
никак невозможно. Ему порядком надоело в последние дни мотаться за рулем.
Он уже практически не замечал дороги от Клина до Москвы, что называется,
отключался на шоссе. Вроде только выехал с проселка на шоссе - и вот, на
тебе, вокруг дома, светофоры, нетерпеливые сигналы лихачей.
- Любишь ты брать быка за рога.
- Женщина всегда мужчину уговорит.
- Собирайся, поехали.
- Я готова, только сумку возьму, и фотографию Абебы прихватим. Будем,
как частные детективы, шнырять по барам, закусочным, вокзалам, показывать
людям, не видели ли они негра в цилиндре.
- По каким барам, по каким закусочным? Ты видела когда-нибудь бомжа в
баре? Его на помойке искать надо, а самая лучшая приманка - поставить
пустую бутылку. Это как мотыль на рыбалке...
Белкина удивленно приподняла брови.
- Захватить пустые бутылки?
- Ты что, с ума сошла? Поехали, есть и другие способы.
До Белорусского вокзала добрались быстро, зато искали, где бы
поставить машину, долго. Припарковались со стороны Грузинской возле
киосков, торгующих цветами.
- Почему пахнет такой гадостью? - произнесла Белкина, нюхая городской
воздух. - Когда один цветок, то от него исходит аромат, а когда их много,
вонь стоит, словно канализацию прорвало.
- Один из парадоксов природы, - шепнул ей Дорогин, взяв под руку.
Вместе они перебежали улицу.
- Нет, я знаю другое объяснение. У продавцов не цветы в вазах, а
трупы цветов. Тут царят запахи тлена и разложения.
- Прибереги красноречие для статьи.
И Дорогин, и Белкина были людьми видными, но тем не менее рядом не
смотрелись. Сразу было видно, что это не муж и жена, не любовник и
любовница и даже не брат и сестра. Они словно пришли в Москву из разных
миров и случайно встретились на привокзальной площади, где может
встретиться кто угодно - араб с евреем, русский с кавказцем, цыган с
американцем. И эта национальная мешанина существует там довольно мирно -
во всяком случае, на первый поверхностный взгляд. Внутри же самой
вокзальной тусовки, поглубже, всегда существуют подводные течения, свои
трения. Просто постояльцы привокзального здания и прилегающих территорий
стараются не выносить их на всеобщее обозрение: того и гляди, людей
распугаешь и внимание милиции привлечешь.
И у Белкиной, и у Дорогина глаз был наметан. Они без колебаний
определяли, случайный человек на вокзале попался им на дороге или
постоялец, которого держат здесь судьба или деньги. И тут неважно, как
человек одет, есть при нем сумка или нет.
Сергей остановил свой взгляд на лысом татарине в майке-борцовке и
белых джинсах. В пальцах татарин перебирал янтарные четки. Толстая золотая
цепь на шее, такой же толстый золотой браслет на запястье руки и массивный
перстень-печатка с полумесяцем говорили о том, что он человек
состоятельный и состояния своего не стыдится.
- Как тебе он? - спросил Сергей шепотом, глазами указывая на татарина.
- Сейчас, - Белкина приложила указательный палец к губам и с минуту
разглядывала татарина. - Наверное, носильщик. А цепь, браслет и перстень -
это три четверти его состояния, "все свое ношу с собой".
- Если он и носильщик, то лишь потому, что носит с вокзала деньги.
- Ты ошибаешься, Сергей, люди, переносящие деньги чемоданами, не
демонстрируют золото на шее, запястье и на пальцах.
- Может, я и ошибаюсь, но для нашего дела он вполне подойдет.
- Я с тобой, - Белкина рванулась было за Дорогиным, но тот остановил
ее взглядом и покачал головой.
- Мусульманин, женщина для разговора с ним не годится. На женщин они
смотрят только под одним углом зрения.
Белкина ухмыльнулась, потому что татарин и впрямь рассматривал ее с
желанием, то и дело облизывая тонкие губы пухлым белесоватым языком.
Дорогина он не замечал в упор или, скорее, старался делать вид, что того
не существует в природе. Ведь женщина, заинтересовавшая татарина, должна
быть одна, без провожатого.
- Салям алейкум, - сказал Дорогин, становясь рядом с татарином.
Тот, даже не поворачивая головы, продолжая созерцать пышногрудую
Белкину, недовольно ответил:
- Чего тебе?
- Прежде чем женщину так разглядывать, нужно разрешение спросить, -
уже более строго, но в то же время еще шутя, посоветовал Муму.
- Она твоя, что ли?
- А то ты этого не заметил!
- Смотреть - не трогать, - неторопливо рассуждал татарин, внешне
оставаясь спокойным. Но Дорогин уже заметил, как вздулись вены на голове,
как пульсирует жилка над левым ухом. - Некогда мне разговоры
разговаривать. Есть дело - выкладывай. Нет - проваливай.
- Я понимаю, ты тут не гуляешь, не отдыхать тебя на вокзал поставили.
- За порядком смотрю, - не стал скрывать род своих занятий татарин, -
а ты мне мешаешь. Отвлекаешь.
Дорогин широко улыбнулся и подвинулся ближе к татарину. Запустил руку
в сумку и вытащил сложенную вдвое фотографию Абебы, отпечатанную на
принтере Белкиной.
- Человека одного ищу, говорили, он тут обитает. Татарин, не
поворачивая головы, скосил глаза и посмотрел на снимок. По выражению глаз
Дорогин понял, тот его видел, возможно, даже знает, где сейчас эфиоп
находится.
- Почему я должен тебе помогать? - глаза татарина вновь принялись
шарить по залу ожидания, в котором царил идеальный порядок.
- Я его друг.
- Плохая рекомендация, - отозвался татарин, - он никто, последний
человек. Мустафа такими не занимается.
- Я с ним вместе на зоне сидел, - абсолютно пресно, не кичась этим,
сообщил Дорогин. - Нужен он мне по делу, а не лясы поточить.
- Деньги, что ли, должен? - впервые за время разговора усмехнулся
татарин. - Так у него их не было и никогда не будет. Самое большое, что я
у него в руках видел, так это сто рублей.
- Мне нужны не деньги, он кое-что знает, чего не знаю я, - Дорогин
специально темнил.
- И что же твой эфиоп может знать такого, чего даже мы, белые, не
знаем? - на этот раз татарин позволил себе хохотнуть, но губы его не
разошлись в улыбке. Он все так же облизывал их выпуклым языком, когда
касался взглядом Белкиной. Та чувствовала себя неуютно, стоя посреди зала
ожидания. Ее задевали, просили посторониться, и ощущала она себя при этом
последней дурой.
Мустафа запрокинул голову, прикрыл глаза. Дорогин сообразил,
мусульманин думает, стоит помогать или послать подальше. Четки - шарик за
шариком плыли в пальцах, янтарный конус, разделявший четки, подбирался к
рукам.
Татарин же просто считал шары: "если четный окажется последним -
помогу, если нечетный - пошлю на хрен".
Выпал четный. Мустафа вскинул руку и тихо щелкнул пальцами. Так тихо,
что даже Дорогин еле расслышал щелчок. Но щелчок Мустафы дорогого стоил.
Он был услышан мгновенно. Словно из-под земли, как добрые молодцы из
табакерки, появились два поджарых молодых татарина, короткостриженых, в
таких же борцовках, как и на Мустафе. Они тоже в упор не видели Дорогина,
их взгляды были устремлены на Мустафу.
- Давно эфиоп здесь был? - негромко произнес Мустафа.
И Дорогину показалось, что сейчас оба молодца достанут записные
книжки и примутся их листать. Но эти парни вряд ли умели даже писать,
памятью же обладали феноменальной, потому и стояли на вокзале.
- Неделю тому назад с утра появился, но после обеда никто его не
видал, - выдал один.
- Крутился возле цветочных киосков, - тут же сообщил второй, -
помогал цветы выгружать.
Мустафа продолжал смотреть на своих людей Это значило: все, что
касается Абебы, ему должны сейчас же выложить на тарелочке.
- Ему не заплатили. Ему редко платят Дорогин почувствовал, скажи
сейчас Мустафа найти эфиопа, и двое ввинтятся в бетонный пол, рассыплются
бисером, и Абеба, если он только здесь, в пределах вокзальной площади и