Чтение 11–й страницы книги ~Женщина за колючей проволокой~

вызывает во мне противоречивое чувство нежности и раздражения
одновременно.

- Моя функция в вашем предприятии элементарна, и можете не
тревожиться на этот счет. Думаю, что нам целесообразно расстаться сейчас.
Надеюсь, что в случае каких-либо изменений вы найдете возможность
известить меня.

Они заверяют и несколько обескуражены сухостью моего тона.

До берега мы добираемся быстро. Валера остается в лодке, а Людмила
выпрыгивает вместе со мной. Я подаю ей руку, но она вдруг кидается мне на
шею.

- Я стопроцентно знала, что вы согласитесь!

И тут она целует меня тем коварным поцелуем, в котором вроде бы одна
дружеская симпатия, но вот оно, утонченное искусство женских губ! Этот
поцелуй остается как бы запечатленным и будет помниться тем уголком
памяти, где прячется все самое иррациональное, не поддающееся анализу и
определению, но способное к воздействию на сознание в чрезвычайно
ответственных ситуациях, когда человек нуждается в исключительной
трезвости мысли.

"Спекулянтка!" - хочу сказать ей, но, конечно же, не говорю и ухожу с
таким видом, будто красивые женщины целуют меня так часто, что я, право,
этим пресытился уже много лет назад. Впрочем, уверен, что видом своим я ее
не обманул и что она знает обо мне больше, чем я сам.

Пройдя по набережной, прежде чем свернуть в проулок к санаторию, уже
по привычке прощаюсь с морем.

"Ну что ж, - говорю, - всем, что уже произошло и что еще произойдет,
я обязан тебе, мировая свалка aш два о. И от того, чем все закончится,
зависит характер нашего будущего прощания и специфика моих воспоминаний о
тебе. Трепещи! Ты можешь не состояться как положительный феномен материи,
если я не определю тебя таковым, ведь весь мир и ты в том числе всего лишь
комплекс моих впечатлений. Я не капризен, но и без снисходительности.
Безмозглость твоего колыхания от берегов до берегов за смягчающее
обстоятельство принята не будет..."

Потоки южного солнца падают на поверхность моря и дарят ему цвет. Они
же дарят ему и тепло, и жизнь жизнью живущих. Люди еще щедрее. Они дарят
мою личность. Я же с этим не потороплюсь, потому что не хочу как все, а
только как я...

В вестибюле санатория меня поджидает сюрприз - мой знакомый
оперативник. Он жмет мне руку с таким удовольствием на лице, словно я
только что повысил его в звании.

- Видите, как мне везет, - сообщает он радостно, - только что пришел,
пяти минут не прошло, и вы...

Он так радуется своей удаче, что у меня возникает подозрение: не
сидел ли он у меня на хвосте с самого утра? А в санатории оказался первым,
отработав двухсотметровку по обходной аллее?

- Не против, если поговорим?

- Отчего же, - отвечаю. - Всегда приятно поговорить с интересным
человеком.

Он смеется, потому что плевать хотел на двусмысленные остроты. Мы
проходим в уголок вестибюля и разваливаемся в креслах друг против друга.

- Ну, как отдыхается?

- Нормально. Да, кстати, - спрашиваю вдруг, - не скажете мне, вы ведь
местный или по крайней мере все здесь знаете, вот этот санаторий
чем-нибудь принципиально отличается от всех остальных?

Он пожимает плечами.

- Он самый старый, менее комфортабельный, ну и соответственно
дешевый. А что?

"Я так и знала!" - сказала Людмила, когда я ответил на ее вопрос. И
засмеялась. Почему она это знала? И почему смеялась? Над этим теперь нужно
думать. Обязательно думать. Тревожно что-то. И совсем не хочется
разговаривать...

- Утопленница наша чувствует себя хорошо. Это, наверное, вам
интересно. Вы, так сказать, ее крестный!

Опять улыбается. Очаровательны эти служебные улыбки наших доблестных
сотрудников доблестных органов.

- Если не ошибаюсь, - отвечаю, - в вашем мире крестными зовутся те,
кто сажает.

- Ну, это в нашем!

- Как у нее настроение?

- Как у подследственной. Понемногу говорит, ну, то есть дает
показания. Она уже не в больнице, вы понимаете.

- Понимаю.

Он меняет позу с вольготной на деловую. На лице предельная
доверительность.

- Кругами ходить не буду. Хоть вы и были в роли спасающего, а все
равно мы должны были вами, так сказать, поинтересоваться. Знаете, всякое
бывает в такой ситуации. Скажу вам по секрету, - он подмигивает мне, - что
кое-кто у нас там отпал, когда читал справочку на вас. Интересно бы просто
так поговорить... Впервые встречаю человека с такой биографией. Вы ведь,
так сказать, не по нашему ведомству проходили...

Не помогаю ему ни репликами, ни взглядом, но, похоже, затруднений он
не испытывает.

- Вы встречались с дочкой Веры Антоновны.

Он разводит руками, что означает - служба, мол!

- Прямо скажу, не очень рассчитываю на вашу помощь, я ведь тоже читал
ту справочку, нет у вас оснований нам симпатизировать, хотя мы и не то
ведомство, а все-таки попросить вас о помощи попытаюсь. Терять-то нечего.

- Терять нечего, - соглашаюсь. - Насчет помощи не обещаю, а вот если
бы вы рассказали мне что-нибудь об этом семействе без обязательств с моей
стороны, был бы признателен.

Он почему-то обрадован моей просьбой и, словно совершив первую
запланированную победу, откидывается в кресле.

- Это можно, семейка, скажем прямо, гнилая. Мамаша - хищница союзного
масштаба. Ниточки в Москву и дальше. Красивая баба - и это не самое
последнее ее оружие. Шлюхой не назовешь, но постелькой пользовалась, когда
дела стопорились. Дочка вся в мамашу...

Что-то в моем взгляде, наверное, мелькнуло такое, что он запнулся.

- Ну, не в полном смысле, конечно... Но все равно, в моральном смысле
у них сплошной плюрализм, так сказать. Аполлончик ихний, вы с ним
познакомились, умудряется спать с обеими, типичный этот, опять слово
забыл, хорошее слово, точное, но всякий раз, когда надо, забываю... Ну,
который за счет бабы живет... Альфред, Адольф, Аскольд...

- Альфонс, - подсказываю.

- Ну да. Конкретно у нас за ним ничего не числится. А жаль.

- Что жаль? - спрашиваю не очень дружелюбно.

- Сейчас, когда мамаша, так сказать, накрылась, он с дочкой спелся, а
вдвоем они много нам хлопот доставить могут.

- А ошибку в своих рассуждениях не допускаете?

- Да какие там ошибки!

Он вдруг нахмурился, стал серьезен, даже зол.

- Камешки где-то осели. Без дочки там не обошлось. Мамаша говорить-то
говорит, но заначку не сдает. И вообще мы малость поторопились, ниточки,
как в туман, уходят. Один конец есть, другого нет.

Веселость и дружелюбие как маску снял.

- То, что вы были властью недовольны, это ваше дело. Но ворами вам
восхищаться тоже вроде бы не с руки. Так или нет?

- Разве я высказывался на эту тему? И уточните, пожалуйста, в каком
качестве вы хотели бы меня использовать?

Он морщится.

- Использовать! Ну, зачем такие слова! Слово - хитрая штука.
Произнесено правильно, а понять разно можно. Тут ведь все зависит от
вашего отношения.

- К чему? Или к кому?

- Например, к доносительству. Ага! Вот видите! Аж перекосило. Вот как
слово звучит. А у нас, к примеру, есть сведения, что дочка с этим пижоном
чего-то готовят и ведут себя при этом вполне профессионально.

Тут, конечно, я не смог сдержать улыбки. А сыщик всерьез озаботился.
Не понравилась ему моя улыбка, так же, как мне его осведомленность.

- На всякий случай...

Голос его звучит угрюмо и уже без особого доброжелательства:

- ...хоть вы и не новичок в делах, напомню вам о том, что в уголовном
кодексе предусмотрена ответственность за недоносительство, то есть, иными
словами, за сокрытие преступления или умысла на него. Не в порядке угрозы
говорю. Честное слово! Не знаете вы этих людей. Вы же в политических
лагерях сидели, с уголовной публикой опыта общения нет. Смотрите, можете
влипнуть в историю и не отмажетесь.

Что-то мне нужно ему сказать. Дальнейшее молчание только поощрит его
подозрения.

- Если предположить, что я оказался в ситуации, о которой вы меня
предупреждаете, то нетрудно вычислить линию моего поведения. Ничтожна
вероятность, чтобы я обратился к вам. Скорее всего я постарался бы
предотвратить преступление, когда убедился бы в неминуемости его
совершения.

Теперь он смотрит на меня, как я бы мог смотреть на него с учетом
разницы наших возрастов.

- Ну, да! Это самое худшее, что вы можете сделать! Знаете, что я вам
посоветую, коли вы такой пряменький? Прекратите это знакомство. Я ведь не
могу сказать вам всего, что знаю.

- Я непременно приму к сведению ваш совет.

У него уже каменное лицо. Сейчас мы расстанемся. Но меня вдруг
одолевает любопытство.