Европы этого не может понять, да и любой нормальный человек. Они
ненормальные, нам надо куда-нибудь забраться и подождать до вечера, все
обдумать.
порта. На одном из перевалочных пунктов мы увидели кучи угля. Здесь было
наше место, здесь мы не возбудим подозрений. Не говоря ни слова, мы
направились к ним.
углем грузовое судно. Невдалеке бригада черных выгружала вагоны. Солнце
немилосердно жгло спину.
когда мы впервые с надеждой поднялись со дна стального омута, прошла целая
вечность. Целая жизнь. Трудно поверить, что это было правдой; темнота трюма
исчезла, надежного убежища больше не было. Действительность подавляла нас,
хотя мы об этом не говорили. Мы сидели уныло и тихо, каждый погруженный в
свои мысли. Что теперь? Что дальше?
жажда. Еще несколько часов тому назад достаточно было вылезти из омута и
открыть выпускной кран, но теперь окружающий нас мир стал неимоверно
сложным. Чтобы войти в него, нам не хватало ключа. Собственно говоря, не
хватало многих ключей, но первым, самым важнейшим, были деньги. Без денег мы
погибли. Сколько времени мы можем дремать на кучке угля, сколько пройдет
времени, прежде чем нас заметят черные у вагонов, или крановщик, или...
Нервы и собранная в кулак воля неожиданно сдали. Коллапс. Никуда мы не
убежали.
что, попасть в немецкое посольство. Там о нас позаботятся.
опустошенном лице.
сдох бы при первом плавании. Знаешь, где ты? В Порт-Элизабете! А где
посольство? В Претории - на расстоянии около тысячи километров! - и он
спрятал лицо в ладонях. - Здесь мы должны выдержать до темноты, - продолжал
он, собрав остатки воли. - А потом на кого-нибудь нападем и ограбим. Я плюю
на мораль! Нам нужны одежда и деньги, но прежде всего мы должны умыться.
здесь существует что-то вроде матросской, рабочей или даже человеческой
солидарности. Здесь существует только расизм! Белый или черный. Не знаю,
который хуже. Они нас мгновенно укокошат и бросят в море. Таких белых, как
мы, они не боятся, на таких они вымещают свою ненависть!
глаза навернулись слезы. Я уже не мог этого выдержать. - Не хочу никого ни
грабить, ни убивать, я просто не хочу, с меня хватит!
угрожающе. - Но с меня хватит твоих криков и обвинений! Теперь, когда мы,
наконец, на свободе, я уж себя схватить не дам. Если тебе ударит в башку и
ты захочешь пойти заявить о себе, то я тебя прикончу! Понимаешь? Прикончу!
Как первую бурскую свинью, которая подвернется мне ночью под руку. Это они
украли этот сволочной уран и искрошили нашу команду. Если мы кому-нибудь и
свернем шею, то по сравнению с ними останемся белыми и чистыми, как лилии,
как девственники!
угольной пыли. Гул крана мы перестали воспринимать.
мертвых. Жара высасывала волю и остатки сил. Мы должны были бы взять с
"Гильдеборг" пару банок консервов, теперь бы они пригодились. Что еще мы
должны были сделать и что не должны? Я ни за что не должен был идти в этот
рейс. Я должен был остаться на судостроительной верфи у Либеньского моста. Я
не должен был встретить Августу, не должен был тогда провожать ее домой.
Совсем иначе сложилась бы моя жизнь. Наверняка сегодня я не сидел бы на куче
угля в самом южном конце Африки. Остаток человека, обломок. Не знаю, кто я
такой.
продвигалась сквозь неподвижный зной. Медленно и тихо подкрадывалась к
угольным кучам. Я тупо смотрел на нее. Передо мной была иная панорама. Видел
я небольшой замок в Либеньском парке, каштановую аллею вдоль реки и в глухой
заводи лодочную станцию. На "Старую плавбу" я ходил зимой кататься на
коньках; сколько мне было тогда лет? Четыре или пять? Тогда река еще
замерзала зимой...
каждый должен иметь документы, а кого схватят без документов, того направят
на принудительные работы.
Но бдительные глаза за рулем заметили движение, сирена завизжала, фиолетовая
мигалка закрутилась. Машина рванулась.
знали о нас, почуяли добычу. Мы бежали назад к центру порта, переполненному
людьми. На мгновение мы затаились за воротами какого-то здания. Никого:
можно бы вздохнуть с облегчением, но не тут-то было. "NON EUROPEANS!" [Не
для европейцев! (Англ.)] Гут вытер ладонью вспотевшее лицо. Сирена кружила
по окрестным улицам.
поди докажи без документов - белый ты или черный. Так они и избавляются от
подозрительной бедноты. Нет документов - никто с тобой не разговаривает,
езжай на принудительные работы, здесь никакой порядочный белый не
остановится, даже если дело идет о его жизни. Это страшная страна.
размещены в негритянских поселениях, а поселение должно быть не ближе чем в
шестнадцати километрах от города. Между городом и негритянским поселением
лежит ничейная земля. Практически это означает, что попасть туда можешь
только автобусом или поездом, но для этого ты должен иметь деньги. Кроме
того - всюду постоянный контроль, как здесь.
Мы беспомощно посмотрели друг на друга. Нас сжимали с трех сторон.
нет!
две приближались от центра.
к тому, удаляются или приближаются сирены. При всем постоянном петлянии и
смене направления я вдруг понял, что с виду беспорядочная застройка
пригорода делалась по хоро- шо продуманному плану, что она задумана с
определенным смыслом. Все улочки сбегались к проспектам. Первый вел прямо на
набережную вдоль мола и рейдов, другой - по центру застрой- ки и, по всей
вероятности, соединял самые отдаленные складские территории, а третий
проспект - торговые, он служил границей с городом. Если на каждый проспект в
центре порта поставят полицейскую машину и устроят облаву, то никто, с какой
стороны он бы ни шел, от них не уйдет. Машина, едущая за нами, по существу,
толкает нас в ловушку. Как в кибернетическом лабиринте. Мышь добирается к
своей цели, если подчиняется приказам экспериментаторов. Мы должны сделать
что-то совсем другое, выскользнуть, вернуться! Вернуться на исходные
позиции. И все повторится, говорил разум. Те же приказы погонят нас к центру
лабиринта. Бежать! Сирены уже выли у нас за спинами.
витрины нам дружески скалил зубы бородатый симпатяга с автоматом через
плечо.
сражаешься за Европу!"
игру полицейского кибернетика".
В десять минут вычислят, кто мы такие.
ослепительной мраморной доской, которая могла сделать честь любому
туристическому бюро, где теснятся толпы желающих, дремал с газетами в руках
довольно толстый парень в серо-зеленой рубашке и серо-зеленых брюках.
Униформа или гражданская одежда-это могло быть чем угодно. Газеты у него
упали на стол, в непритворном изумлении он вытаращил глаза.
Шилова Юлия
Володихин Дмитрий
Шидловский Дмитрий
Володихин Дмитрий
Курылев Олег