Чтение 11–й страницы книги ~Наемный убийца~

Для меня это - рай земной...

Он сказал:

- Я эту песню слышал.

Но он никак не мог вспомнить где. Помнил только поздний вечер, тьму, и
холод, и ветер, и чувство голода, и шипенье тупой иглы. Ему почудилось -
что-то острое и холодное разрывается в его сердце, причиняя страшную боль.
Он сидел в своем углу, с пистолетом в руке, и плакал. Он плакал беззвучно,
слезы, казалось, выкатываются из уголков глаз по своей собственной воле и
ползут по щекам, словно мухи. Сначала Энн ничего не замечала, продолжая
тихонько напевать:

Говорят, это просто подснежник

Из Гренландии кто-то привез...

Потом заметила. Спросила:

- Что случилось?

Ворон ответил:

- А ну назад, к стене. Не то стреляю.

- Вам совсем плохо.

- А вам-то что?

- Ну, я полагаю, я все-таки человек. А вы пока еще не сделали мне ничего
дурного.

Он сказал:

- Ничего особенного, просто устал. - Он глядел на пыльные доски пола
недоделанной кухни, и ему захотелось хоть чем-то похвастаться. - Устал жить
в отелях, - сказал он. - Мне бы эту кухню довести до ума. Я ведь учился на
электрика. Я человек образованный. - И добавил: - "Сонный Угалок" - хорошее
название, если ты устал. Только они "уголок" неправильно написали.

- Отпустите меня, - сказала Энн. - Вы можете мне доверять. Я ничего
никому не скажу. Я ведь даже не знаю, кто вы.

Он засмеялся горько:

- Доверяй вам. Могу, конечно. Как только вы попадете в город, во всех
газетах увидите мое имя, описание наружности, как одет, сколько лет. А я
вовсе и не крал эти бумажки, только я не могу дать в газеты описание этого
подонка: имя - Чал-мон-де-ли, профессия - обманщик, толстый, на пальце -
перстень с изумрудом...

- Ой, - сказала Энн, - мне кажется, я с ним в поезде ехала, очень похож.
Вот уж не подумала бы, что у такого смелости хватит...

- Да нет, он только промежуточное звено, - сказал Ворон, - но если б я
его отыскал, я вытряс бы из него имена...

- А почему бы вам не сдаться полиции? Рассказать, что случилось.

- Это идея. Всем идеям идея. Сказать им, что это друзья Чамли укокошили
старика чеха. Вы это гениально придумали, умница.

- Старика чеха? - воскликнула Энн. В окно кухни теперь сочился серый
свет, туман над новостройкой, над израненной землей вокруг рассеивался. Энн
спросила:

- Вы не о том, о чем все газеты кричат?

- О том, - ответил он с угрюмой гордостью.

- И вы знаете человека, который его убил?

- Как самого себя.

- И этот Чамли тут замешан... Постойте, но это ведь значит, что все
ошибаются, правда?

- Да они вообще ничего про это не знают, все эти газеты. Не умеют
отдавать должное тому, кому надо.

- А вы знаете. И Чамли знает. Тогда, если вы отыщете Чамли, войны не
будет вовсе.

- Да мне наплевать, будет война или нет. Мне знать надо, кто это меня так
надул. Надо с ним рассчитаться, - пояснил Ворон. Он глядел на Энн из
противоположного угла кухни, прикрыв рот рукой, пряча заячью губу. Он теперь
рассмотрел ее как следует, увидел, что она молода, красива и взволнованна; в
том, что он это увидел, было не больше личной заинтересованности, чем у
облезлого волка в клетке захудалого зоопарка к откормленной и ухоженной суке
на дорожке, по ту сторону решетки. - Война людям никакого вреда не принесет,
- продолжал он. - Просто покажет им, что к чему. Пусть узнают почем фунт
лиха. Я-то знаю. Всю жизнь как на войне. - Он погладил пистолет. - Меня
сейчас занимает только один вопрос: что сделать с вами, чтоб вы сутки
помолчали.

Энн сказала очень тихо - у нее перехватило горло:

- Вы ведь не убьете меня, правда?

- Если другого выхода не будет, - ответил он. - Дайте подумать.

- Но ведь я буду на вашей стороне, - сказала она умоляюще, оглядывая
кухню: может, найдется, чем в него бросить, чем защититься.

- Никто никогда не будет на моей стороне, - сказал Ворон. - Даже жулик
доктор... Дело в том, что я - урод. Да я и не претендую, что из красавчиков.
Но я - человек образованный. Я все продумал. - И поспешно добавил: - Время
теряю. Давно пора дело делать.

- Что вы собираетесь делать? - спросила она, торопливо поднимаясь на
ноги.

- Ну вот, - сказал Ворон разочарованным тоном, - вы опять перепугались.
Вам больше идет, когда вы не боитесь.

Он стоял напротив Энн, у противоположной стороны кухни. Дуло пистолета
смотрело прямо ей в грудь.

- Слушайте, - он словно просил, - не надо меня бояться... Эта губа...

- Да при чем здесь ваша губа? - сказала Энн в отчаянии. - Вы не так уж
дурны собой. Вам бы девушку завести, она отучила бы вас из-за этой губы
беспокоиться.

Он покачал головой:

- Да вы просто перепугались до смерти, поэтому так говорите. Меня не
проведешь. Только вам здорово не повезло, что именно вы мне подвернулись. Не
надо так уж бояться смерти. Мы все когда-нибудь умрем. Если война начнется,
вы же все равно умрете. А так - это быстро и неожиданно. И не больно.

Ворон говорил, вспоминая расколовшийся череп старого министра. Смерть -
это не трудно. Все равно как яйцо разбить.

Она прошептала:

- Вы собираетесь меня застрелить?

- Да нет, нет, нет, - сказал он, пытаясь ее успокоить, - поворачивайтесь
ко мне спиной и идите к той двери. Найдем комнату, где я смогу вас запереть
на несколько часов.

Ворон уперся взглядом ей в спину: надо было точно выбрать, куда стрелять,
он не хотел сделать ей больно.

Она сказала:

- Вы не такой уж плохой. Мы могли бы стать друзьями, если бы встретились
иначе. Если бы эта дверь, например, была выходом со сцены театра. Вам
когда-нибудь приходилось встречать девушек из театра у служебного входа?

- Мне? - спросил он. - Что вы. Да они бы на меня и не взглянули.

- Да вы вовсе не урод, - сказала она. - Я бы скорее предпочла такую губу,
чем уродские уши, которыми так гордятся все эти крутые парни. Девчонки
просто сходят с ума, когда видят их в спортивном трико. Зато в пиджаках они
выглядят преглупо.

Ворон подумал: если я ее здесь убью, ее всякий увидит в окно; буду
стрелять наверху, в ванной. И сказал:

- Ну пошли. Шагайте.

- Пожалуйста, отпустите меня сегодня днем. А то я работу потеряю, если не
явлюсь в театр, - попросила Энн.

Они вышли из кухни в небольшой, сверкающий свежей краской холл. Запах
краски еще не выветрился. Энн сказала:

- Я вам дам билет на спектакль.

- Пошли, - сказал Ворон. - Наверх. По лестнице.

- Его стоит посмотреть. Альфред Блик играет вдову Твэнки.

На крошечной площадке было всего три двери, одна из них с панелями из
матового стекла.

- Открывайте дверь, - приказал Ворон. - Заходите туда. - Он решил, что
выстрелит ей в спину, как только она перешагнет через порог; тогда надо
только дверь закрыть, и ее не будет видно. В памяти зазвучал слабый
старческий шепот, еле слышный сквозь закрытую дверь. Воспоминания никогда
раньше не беспокоили его. Смерть не имела значения. Глупо бояться смерти в
этом голом ледяном мире. Он спросил хрипло:

- А вы чувствуете себя счастливой? Ну, я хочу сказать, вы любите свою
работу?

- О, дело не в работе, - ответила Энн. - Я же не собираюсь всю жизнь
только работать. Вы не думаете, что кто-то может захотеть на мне жениться?
Хочется верить... да...

Ворон прошептал:

- Входите. Выгляните в то окно. - Палец его коснулся курка. Она послушно
прошла вперед; он поднял пистолет; рука не дрожала, он сказал себе: она
ничего не почувствует. Ей незачем бояться смерти. Она взяла в руки сумочку,
которую до сих пор несла под мышкой. Он обратил внимание на непривычно
изящную форму и сбоку круг из витого стекла, в середине - хромированный
вензель: Э. К. Она собиралась привести в порядок лицо.

Внизу хлопнула дверь, и чей-то голос произнес:

- Простите, что я заставил вас приехать сюда так рано, но я должен буду
допоздна задержаться в конторе...

- Ничего, ничего, мистер Грейвс. Ну что вы скажете? Не правда ли,
прелестный домик? Такой уютный...

Энн обернулась, и Ворон опустил пистолет. Она прошептала еле слышно:

- Входите сюда, быстро.

Он подчинился, ничего не понимая, все еще готовый стрелять, если она
закричит. Она увидела пистолет и сказала:

- Уберите это. Только в беду с ним попадете и больше ничего.

Ворон напомнил:

- В кухне ваши чемоданы остались.

- Знаю. Но они вошли через парадное.