Чтение 11–й страницы книги ~И один в поле воин~

— Отсюда вы можете полюбоваться городом.

Гауптман открыл дверь, и оба вышли на балкон.

— Действительно чудесный вид, — согласился Генрих.

— И удобный пункт для наблюдения за красивыми девушками.

Лютц указал глазами на соскочившую с велосипеда девушку. Она стояла на противоположной стороне улицы, ожидая, пока пройдут машины.

— Действительно очень красивая. Кто она?

Лютц улыбнулся.

— Ага, задело?! Это дочь хозяйки гостиницы, в которой вы живете. Мадемуазель Моника.

— Красивая девушка, — задумчиво повторил Генрих.

— Не только, вы так думаете, барон. Все наши офицеры пробовали заигрывать с Моникой, и ни малейшего успеха! Она просто их не замечает. К счастью, не все так суровы. Здесь есть несколько милых девочек, с которыми я вас познакомлю.

— Я не очень люблю «милых девочек» мне больше по вкусу… ну, скажем, такие, как Моника. Впрочем, о здешних красавицах и их характерах мы поговорим как-нибудь на свободе. А теперь пора устраиваться.

Генрих перегнулся через перила балкона, окликнул денщика, который находился внизу у машины, и приказал ему вносить вещи.

— Хорошо, что вспомнил! При вас останется этот денщик или вам нужен другой?

— Нет, он уедет обратно с машиной.

— Тогда я сейчас же пришлю вам солдата. Это временно, пока вы сами не подыщете такого, который вам понравится. Я лично считаю, что денщика надо выбирать самому.

— Совершенно с вами согласен.

Вошел Эрвин и внес два больших чемодана.

— Вы, Эрвин, свободны. На рассвете поезжайте. А сегодня погуляйте и выпейте за мое здоровье. — Генрих протянул Эрвину стофранковую купюру.

— Если вы так будете бросаться деньгами, то избалуете вашего нового денщика, — заметил Лютц, когда Эрвин ушел.

— Я это делаю из практических соображений, он сегодня выпьет в кабаре и станет рассказывать солдатам о моей щедрости. После этого они будут набиваться мне в денщики.

— И вы возьмете самого настойчивого.

— Совсем наоборот, но у меня будет большой выбор. Хочется, знаете, иметь рядом с собой порядочного человека.

Лютц рассмеялся. Генрих тоже улыбнулся, но как-то вяло, уголками губ, и Лютца поразило выражение то ли усталости, то ли печали, отразившееся на лице лейтенанта.

Пожимая гауптману руку, Генрих на минуту задержал ее:

— Где вы сегодня ужинаете, герр гауптман?

— Обедаем мы все вместе, в казино. Этого требует генерал. А завтракаем и ужинаем где придется.

— Тогда разрешите пригласить вас поужинать сегодня со мной.

— Очень признателен, охотно принимаю приглашение, — поклонился Лютц.

— Тогда ровно в девять я зайду за вами.

Оставшись один, Генрих начал устраиваться. Скоро все вещи были разложены и развешаны в шкафу.

С дороги очень хотелось помыться. Денщик, присланный Лютцем, быстро все устроил: согрел ванну, приготовил постель, и Генриху осталось лишь помыться и лечь отдохнуть.

Отдав новому денщику несколько мелких распоряжений, в том числе приказав обязательно купить два словаря французско-немецкий и немецко-французский, Генрих неожиданно для самого себя быстро уснул. Проснулся он лишь часов в восемь. Все его поручения были выполнены. Вещи хорошо вычищены и отутюжены — белокурый, с большими ушами Фриц Зеллер оказался исправным денщиком.

Хотелось еще немного понежиться в кровати или совсем не вставать до утра. Генрих очень устал. Но воспоминание об ужине с Лютцем, о необходимости еще до встречи с генералом ознакомиться с местной обстановкой заставляло спешить.

Через четверть часа Генрих уже входил в небольшой, но уютный и хорошо меблированный ресторан гостиницы «Темпль». Зал в это время был пуст. И только возле огромного буфета, занимавшего чуть ли не половину левой стены, спиной к выходу, стояла какая-то полная женщина. «Верно, хозяйка гостиницы», — промелькнуло в голове Генриха. Впрочем, его внимание привлекла не она. Нарочно замедляя шаг, Генрих внимательно приглядывался к девушке, которая о чем-то горячо с ней разговаривала. Это была та велосипедистка, на которую обратил его внимание Лютц.

Тогда, на балконе, Генрих согласился с гауптманом, что Моника действительно очень красива, но теперь это определение показалось ему шаблонным и даже обидным для девушки. Что-то большее, нежели красота, было в ее лице и всей стройной фигурке. Генрих сразу даже не понял, чем она так поразила его. Лучистым ли взглядом огромных черных глаз, разлетом ли бровей на высоком, словно вылепленном лбу. Или, может быть, этими волнистыми черными волосами, которые так мягко обрамляли нежный овал лица. Нос у Моники неправильной формы, но как гармонично он переходит в линию губ, подбородка… Да, да, гармония, именно гармония всех черт, цвета глаз, волос, длинных, чуть загнутых ресниц придают лицу девушки нечто неповторимое, чарующее.

Вежливо поклонившись обеим, Генрих обратился к старшей.

— Мадам говорит по-немецки?

— Немного. Вы, верно, барон Гольдринг, мсье Лютц предупредил о вашем приезде. И я рада, что именно в моей гостинице остановился такой постоялец.

На лице хозяйки гостиницы появилась стандартная, любезная улыбка неотъемлемое свойство людей, которым в силу своей профессии приходится прислуживать другим.

Моника глядела куда-то мимо Генриха. Ее лицо, такое оживленное за минуту перед тем, стало замкнутым, неприветливым.

— Я хотел бы, мадам, заказать ужин на две персоны к девяти часам.

— О, пожалуйста! — проговорила хозяйка. — Что бы вы хотели заказать?

— Форель, курицу по-французски с картофельным гарниром и салат.

— Сейчас очень трудно с продуктами, но для своих постояльцев… Ужин приготовить в отдельном кабинете?

— Да, а сейчас я попросил бы вас прислать мне в комнату бутылку бордо, коньяка, две бутылки фруктового ликера и бутылку шоколадного.

Генрих положил на стойку деньги.

— Сдачи не надо! — бросил он небрежно и, взяв прейскурант, написанный по-немецки, начал его просматривать.

— Ведь Лютц сказал, что этот барон очень богат, — долетела до него фраза, сказанная вполголоса по-французски.

— Успел награбить! — сердито бросила Моника.

— Придержи язык, Моника!

— Он все равно стоит как чурбан, ничего не понимает.

— Отнеси ему заказанное, — приказала мадам.

Генрих, пряча улыбку, положил на стойку прейскурант и пошел к себе. Не прошло и пяти минут, как в дверь постучали и в номер вошла Моника, неся на подносе бутылки с вином. Поставив их на стол, она молча направилась к двери.

— Одну минуту, мадемуазель!

Моника остановилась у самой двери и ждала.

— Вы говорите по-немецки? — спросил Генрих.

— Говорю, но очень редко, потому что не люблю ни языка, ни… — Девушка замолчала.

— … ни самих немцев, — закончил за нее Генрих.

Моника молчала.

— А вы храбрая! И все же я не советую говорить такие вещи немецким офицерам.

— Каждый свободен в своих вкусах. Мне, например, больше нравится русский язык. Он такой мелодичный!

— Я имел возможность его слышать — ведь я прибыл с Восточного фронта.

— С Восточного фронта? — В глазах Моники Генрих увидел нескрываемое любопытство.

— И могу вас уверить, что русские женщины не говорят немецким офицерам таких вещей, как вы.

— Они молча терпят оскорбления?

— Нет, они стреляют. Стреляют в тех, кого считают своими врагами, — по-французски ответил Генрих.

Глаза Моники широко раскрылись. С минуту она оторопело смотрела на Генриха, шевеля губами, словно хотела что-то ответить, но вошел денщик, и девушка ушла.

Ровно в девять Генрих был в кабинете Лютца. Тот еще работал.

— Герр гауптман, неужели так много дел? Ведь уже девять! А вы все работаете.

— Я поджидал вас и, чтобы не сидеть сложа руки, кое-что подготовил на завтра, — пояснил Лютц, закрывая папку с бумагами. — А как вы устроились, барон?

— Неплохо. Уже познакомился с хозяйкой и ее дочкой.

— И Моника успела вам надерзить?

— Было немного, но мне кажется, что в конце концов мы с нею поймем друг друга.

— Вон как! — искренне удивился Лютц. — Ну, когда вам посчастливится наладить отношения с Моникой, вам будут завидовать все офицеры и сочтут великим дипломатом.

Вскоре оба сидели в уютном кабинете и ужинали. Хозяйка ресторана, мадам Тарваль, прислала к столу по-настоящему хорошее вино, да и ужин был приготовлен отлично, гауптман ел с большим аппетитом. Когда подали жареную форель, Лютц, пораженный, воскликнул: