Чтение 11–й страницы книги ~Козырной стрелок~

Братва восторженно взревела. Но Папа поднял руку, и рев мгновенно смолк.
- Я забыл сказать о пустяках. О нашем последнем долге перед покойными. Пусть
о них скажет кто-нибудь другой. Шустрый, правая рука Папы, встал, выдержал
минутную паузу, развернул и зачитал список "пустяков".

Первым "пустяком" были надгробные памятники, заказанные скульптору,
автору многочисленных памятников матери-Родине и воинам-победителям.
Покойные получали роскошные скульптуры в форме плачущей матери с гирляндами
и мечом или скорбящего над могилой друга со снятой каской - на выбор.

Вторым "пустяком" - денежные компенсации, выданные женам, детям и
престарелым родителям покойных.

Третьим - обязательство каждый год и очень широко отмечать годовщину
трагической даты.

Четвертым... Папа сорил деньгами. Папа покупал себе пошатнувшийся было
авторитет. Дешево покупал. Потому авторитет стоит много дороже затраченных
им "на пыль" денег.

- А теперь прошу всех спуститься в столовую... Часа через полтора поминки
приобрели наконец надлежащий им вид. Кто-то пил, кто-то выяснял отношения,
кто-то лежал щекой в салате.

- Вот я никак не пойму, - удивлялся гость, приглашенный из провинции, в
которой начинал свою трудовую деятельность один из покойников. - Он что,
один их всех положил?

- Один, - подтверждал его местный собеседник.

- Без шпалера?

- Без! Голыми руками. И еще ногами.

- Тоже голыми?

- Тоже.

- Так не бывает. Чтобы одними руками.

- Бывает.

- А я говорю, нет!

- Да мы сами видели!

- Ты видел?

- Я не видел. Серый видел.

- Врешь!

- Серый! Он не верит, что тот один - всех!

- Точно! Всех! Один!

- Как же так можно?!

- Можно.

- Расскажи.

- Расскажу. Значит, так. Это он, - рассказчик поставил на стол стакан, -
возле наши, - поставил еще три стакана, - дальше опять наши. Ну-ка дай сюда
стакан!

- Зачем?

- Дай, говорят! И ты дай. Там наших много было. Со всего стола к
рассказчику поползли пустые и наполненные водкой стаканы, вовлекая в действо
все новых зрителей.

- Значит, это он, это наши, это тоже наши. И еще двое на улице в машине.
Дай еще два стакана. На столе замерла целая гора стаканов.

- Ну! И что дальше? - все больше заинтересовывался ходом минувших событий
периферийный гость.

- Дальше кранты. Кровавое месиво. Первого он ухлопал вот этого, - показал
рассказчик. - Ударом каблука в кадык, - и, вздохнув, осушил стакан с
остатками водки. - Пусть земля ему будет пухом. Второго - носком ботинка в
переносицу, - рассказчик осушил и перевернул второй стакан. - И ему пухом.
Третьему свернул шею, - третий стакан.

- А что же они не стреляли?

- Не успели.

- Во блин! Даже выстрелить не успели! - то ли удивился, то ли восхитился
кто-то из слушателей.

- Остальных он перестрелял из пистолетов, которые были у первых трех.
Всех перестрелял! Как в тире! - Рассказчик зло опрокинул все стаканы. Кроме
двух.

- А эти два? - показал периферийный слушатель на стаканы.

- Эти приехали позже. Вышли из машины, и их тоже, - последние два стакана
упали на стол, и разлитая водка полилась на пол.

- Такого не может быть! Чтобы он всех, а его никто! Не верю!

- Не веришь?

- Не верю! Откуда вы знаете, что это он? Если его никто не видел! - А
если видели? - Врешь!

- Я вру?

- Ты врешь! Вы все врете. Не может быть так, чтобы один - такую кучу
народа замочил.

- А вот я сейчас докажу. А ну Шныря сюда давай! Шныря, говорю, давай!

Быстро отыскавшиеся доброхоты нашли и притащили пьяного в стельку Шныря.

- Он его видел.

- Видел?

- Видел. Как тебя.

- Где ты его видел?

- В доме. Мы на машине приехали, вышли, а тут дверь открылась. Мы глядим,
он на полу сидит. И шпалер в руках держит.

- Что же вы не стреляли? Или не убегали?

- А не успели! Он нас троих. Тремя выстрелами. Бах-бах-бах!

Ну откуда было знать перепуганному до смерти Шнырю, что стрелял в него не
Иванов, а синхронно снайпер-спец, сидящий в глубине комнаты. И что остальные
покойники тоже не его рук и ног дело. Что он вообще в своей жизни мухи не
обидел. И что последняя его драка случилась в шестом классе с пятиклассником
Петей. И ту он проиграл.

- Ну что, понял! - восторжествовал рассказчик. - За секунду тремя
выстрелами троих! Как из автомата!

- Как из автомата, - подтвердил Шнырь и заплакал.

- Ну, значит, мастак! - поразился гость.

- Ха! Я тебе больше скажу. Он до того еще десяток фраеров замочил! И
наших тоже! Он такой спец, я тебе скажу, что ему человека грохнуть, что тебе
блоху раздавить! И даже еще легче!

- И где он теперь?

- Кто?

- Хмырь этот.

- Откуда я знаю, где? Если бы я знал где, я бы Папе сказал. Папа за него
премию назначил.

- Большую?

- Большую.

- Зачем он ему?

- Не знаю. Но думаю, боится Папа.

- Боится? Папа?! Его?!

- Гадом буду - боится! И я бы боялся, - перешел на шепот рассказчик. -
Потому что он встречи с Папой не искал. А Папа, выходит, искал. И нашел.
Отчего наши пацаны и зажмурились. Так что Папа теперь у него в больших
должниках ходит! И мы здесь ему не защита. Все не защита! Ну там прикинь,
если он со связанными руками дюжину наших пацанов положил, то скольких может
угробить с развязанными? А сейчас у него руки - развязаны! И где он бродит и
что у него на уме, ни я, ни ты не знаем. И Папа не знает! И никто не знает!
Один он знает!

Глава 7

Иван Иванович лежал на крахмальных простынях, на койке с прикрученным к
спинке инвентарным номером, в палате с ослепительно выбеленными стенами и
окнами, забранными пуленепробиваемым стеклом. Рядом с койкой, на
приставленном к стене стуле, сидел двухметрового роста, с необъятной шеей и
квадратным подбородком медбрат.

Стены, инвентарный номер и медбрат были знакомы Ивану Ивановичу. Он уже
бывал здесь. И уже лежал на этой кровати. Раньше. Сразу после того, как,
попав в лапы мафии, чудом избежал смерти. Но не избежал многочисленных
побоев.

В этой палате на одного пациента его лечили. И с ним разговаривали. Люди
в белых халатах. Которые просили выполнить мелкие, немедицинского характера
услуги. В результате чего он снова оказался в том же месте в том же самом
состоянии.

Все вернулось к истокам.

Иван Иванович попробовал пошевелиться. И застонал от боли. Во всем теле.

Медбрат встрепенулся, встал, навис над кроватью и Иваном Ивановичем,
заслоняя свет.

- Как вы себя чувствуете?

Иван Иванович неопределенно замычал.

- Вы хотите в туалет? - поинтересовался медбрат.

Иван Иванович кивнул.

- Сейчас.

Медбрат не полез под кровать. Он достал из кармана портативную
радиостанцию и, переключившись на передачу произнес: - Судно!

В дверь мгновенно вошла медсестра. С судном. Она откинула одеяло,
подсунула "утку" и ожидающе замерла. Иван Иванович напряженно скосился на
медбрата. - Может, вы отвернетесь? - предложила тому медсестра

- Не положено! Пожав плечами, забрав "утку" и сунув под мышку больного
градусник, медсестра ушла. Медбрат остался. Медбрат сел, застывшим взглядом
уставился в пациента и больше не сказал ни слова и ни разу не пошевелился.

Медбрат сидел так, как его учили. Как он сотни часов высиживал в засадах,
наблюдая за порученным ему объекгом. То, что в этом конкретном случае его
рабочее место располагалось не в дворовых кустах, не в пахнущей мочой
подворотне, не на чердаке заброшенного дома, по сути, ничего не меняло. В
полупустой, освещенной больничной палате он вел себя точно так же, как в
любом другом месте. Он замирал и не сводил глаз с объекта слежки.

Медбрат изменил свое положение только тогда, когда в палату-одиночку
зашел очередной медработник. Когда он вошел, медбрат вскочил на ноги,