издевкой смотрело мне в лицо. Я могу увернуться от одной пули, но никак
не от нескольких, к тому же летящих одна за другой. Он наверняка попал
бы в меня, и не было никакой гарантии, что я останусь в живых. Так
рисковать я не могла. Черт с ними, пусть связывают и уезжают, а я
постараюсь что-нибудь придумать. Оставшись одна, я постараюсь как-нибудь
выбраться отсюда. Если понадобится, зубами перегрызу проволоку и
наручники, но сбегу до их возвращения. Перспектива попасть в лапы
обозленной на меня за смерть своих дружков московской братвы мне вовсе
не улыбалась. Лучше умереть, чем чувствовать, как тебя медленно
поджаривают на сковородке. Бр-р-р!
даже мышей всю жизнь боялась, не то что человека убить.
ублюдков, как ты, и решила, пора с вами кончать, пока вы весь наш
женский род проститутками не сделали.
отвернувшись к окну.
удовольствия, он так ловко опутал меня всю с ног до головы двужильным
алюминиевым проводом, что я не могла пошевелить даже кончиком носа, не
говоря уже о кончиках пальцев.
покрытых наколками рук, - теперь она не сбежит.
эта сучка и подавно никуда не денется. Если сбежит, можешь мне потом
самолично руки отрубить. Погнали в город братву искать. И не смотри ты
так на нее, говорю же, не сбежит.
изучающий взгляд.
внутри у нее словно совсем другой человек поселился.
это не главное, важно, что мы Пантеру поймали. Поехали, - он взял замок
со стола и направился к выходу.
братве в качестве доказательства моего существования, и вышли. Дверь со
скрипом закрылась, снаружи в уключинах загремел замок.
через какое-то время послышался шум двигателя, хлопнули дверцы машины, и
звук мотора стал быстро отдаляться.
три погибели, опутанная проволокой, как коконом, без всякой надежды на
избавление в душе и с мыслями о неизбежных мучениях в голове. Первым
делом я попыталась высвободиться. Но как ни крутилась, ни дергалась, ни
изгибалась - ни один узел на проклятой проволоке не сдвинулся с места.
Этот негодяй стянул мои руки и ноги за спиной, и не было никакой
возможности дотянуться зубами до пут, чтобы их развязать. Минут через
пять я выбилась из сил и поняла, что все, это конец, я погибла. Здесь, в
этом глухом лесу мне ни одна собака не поможет.
присутствие, и спокойно выесть меня из проволочного капкана, и тогда я
продолжу свое существование, но уже в собачьих желудках. Представив, как
меня раздирают на части голодные псы, я содрогнулась, и громкий стон
непроизвольно вырвался из моей груди.
шорох. Я в ужасе замерла, прислушиваясь. Неужели накаркала, неужели
сейчас сюда с рычанием и голодным визгом начнут запрыгивать бездомные
собаки, почуявшие легкую добычу?! Ведь сколько случаев было замечено в
Подмосковье, когда собаки становились людоедами и нападали на людей
средь бела дня. Господи, только не это!
беспомощность, негодяев Витьку с Федей и неизвестную мне Катю, невольно
ставшую виновницей моих теперешних бед и несчастий. Если бы она не была
на меня так похожа, я бы сейчас спокойно сидела в офисе и уплетала
приготовленный Валентиной обед.
ошиблась - за окном кто-то был. Мне захотелось крикнуть и спросить, кто
там бродит, но засунутый мне в рот вместо кляпа кусок грязной, вонючей
тряпки мешал это сделать.
отсюда. Тогда не то что деревянный кол - голову твою лысую тебе же в
худую задницу засуну!
ветка под чьими-то ногами, я вздрогнула и напряглась всем телом. Потом
увидела чью-то светлую макушку. Она медленно поднималась снизу из-за
оконной рамы. Вот показался лоб, потом глаза, а потом...
голова, с моим лицом, с моими глазами, губами и носом, с моими волосами
и с моей шеей. В первое мгновение я решила, что от страха у меня
начались глюки. Но потом я все поняла: это же Катя! Та самая, которую я
несколько мгновений назад поминала всякими нехорошими словами! Правду
говорят: только помянешь черта - он тут как тут. О том, что она тут
делает и откуда взялась, в тот момент я не думала. Сердце мое чуть не
вырвалось из груди от радости, я нелепо дернулась и почувствовала, как
горячие слезы обожгли мои щеки.
ее взору. Я лежала на полу, скрюченная и связанная, недалеко от меня
валялся окровавленный труп Клина, а на столе, прямо перед ее глазами,
лежал мертвый Грек. Потом ее взгляд остановился на мне, и она произнесла
хриплым голосом, очень похожим на мой:
головой, насколько позволяла петля на шее, другой конец которой был
привязан сзади к щиколоткам.
кивнула на трупы.
облегченно выдохнула, и на губах появилась виноватая улыбка.
расцеловать ее от счастья. - Сейчас я тебе помогу.
через Грека и спрыгнула на пол. На ней была короткая черная кожаная
юбка, босоножки на невысоких каблуках и синяя маечка-топик. Фигура у нее
была просто потрясающая, длинные стройные загорелые ноги, высокая грудь
под маечкой, круглая упругая попка, обтянутая юбкой, длинные золотистые
волосы до плеч, божественные черты лица - одним словом, красавица! Я
чуть не задохнулась от зависти, но потом вспомнила, что я точно такая
же, и немного успокоилась, хотя ревность в глубине души осталась - еще
бы, я ведь всегда думала, что одна такая на свете, а оказалось - нет.
голова слегка закружилась. Усмехнувшись, она сказала:
такая?
поговорим.
распутала проволоку, сняла с моей шеи петлю, и наконец остались только
наручники на запястьях. Она помогла мне сесть.
врезалась проволока, перед глазами у меня все поплыло, и я чуть снова не
упала.
Поищи у них в карманах. О боже, неужели я спасена...
первый меня насиловать будет.
посмотрю у другого. - Она склонилась над Клином и сунула руку в карман
спортивных брюк. - Есть! Вот они голубчики!
к моей спасительнице, но сейчас было не до этого - нужно было делать
ноги, пока сюда не заявилась вся московская уголовная братия, жаждущая
моей крови. Мы выбрались из дома через окошко, причем я не забыла
захватить свою туфлю и сумочку, и понеслись в лес.
выехать из леса, чтобы с ними не встретиться - тут только одна дорога.
кустарником волчьей ягоды белой "восьмерки". Запрыгнув в нее, Катя
открыла фиксатор на правой двери, я села рядом, и она резко рванула с
места, старательно объезжая деревья. Вскоре мы выехали на лесную дорогу,
по которой меня везли бандиты, потряслись по кочкам, добрались до
трассы, вырулили на нее и помчались к Москве. Только здесь я смогла,
наконец, вздохнуть свободно и поверить в свое чудесное спасение.