прошел метров двадцать по улице и свернул в выбранный Ваней двор.
дворе я почувствовал себя поставленным к стенке.
замер. Послышались шаги, осторожные и неуверенные.
кармане куртки у меня лежали доллары и я уже не знал, кого мне надо больше
бояться - этого Кости или своего охранника, так легко согласившегося
работать без аванса?
трехэтажном доме. Наступая на кирпичи и битые бутылки, подошел туда, зашел
за стену, опустился на корточки и затаился.
несколько длинных минут тянулась тишина, смешанная с уже попритихшим
шелестением дождя. И вдруг что-то упало - гулкий, но негромкий звук удара.
И снова тишина.
фонарика.
себе. Когда я остановился рядом, луч его фонарика показал мне Костю,
неподвижно лежавшего на животе.
подсвечивая себе фонариком. Потом он наклонился и перевернул лежавшее тело
на спину. Из груди парня торчала рукоятка охотничьего ножа.
между рукояткой и телом. Потом вытащил нож из груди, одновременно и
вытирая лезвие этой тряпкой, и останавливая кровь, идущую из раны. Спрятав
нож, он расстегнул на Косте кожанку и" распахнув ее, вытащил заткнутый за
пояс джинсов пистолет с глушителем.
дружелюбным тоном, глядя на лежащее у ног тело. - Ладно, остальное твое!
сдвинуться с места.
делаю, я опустился на корточки, проверил карманы его куртки и не глядя
переложил все найденное там в свои карманы.
забрался в горячую ванну.
только-только окончившейся. Но сил не было. Вернулось состояние опьянения
или начинался грипп. Болела голова.
о гриппе. Но лоб был холодный, слишком холодный.
грязную. Рядом на коричневом линолеуме - подсохшие следы ботинок и такая
же подсохшая лужица возле куртки.
вчера: носки, свитр, джинсы. Куртку тоже, но перед этим отнес ее на кухню
и выложил на стол все из карманов. Высыпал в ванну полпачки стирального
порошка и вернулся на кухню.
крепкого чая я рассматривал все то, что мне не принадлежало - бумажник с
пятьюдесятью долларами, пачкой купонов и фотографией жены с малюсеньким
ребенком на руках - на фото у его жены, большеглазой брюнетки с короткой
стрижкой, был такой уставший, болезненный вид, будто она только что
родила. Там же, в бумажнике, лежало вдвое сложенное письмо: Киев,
пр.Победы 22 кв.25 Шустенко Константину. На письме - штамп Москвы и
неразборчивая подпись вместо обратного адреса. Читать чужое письмо мне не
хотелось. Я отложил его в сторону. Пролистал записную книжку и тоже
отложил ее к письму.
меняет.
отозвался в голове.
- Куда ты пропал? Я тебе уже несколько дней звоню!
кухонный пенал.
заразилась и мы вдвоем лежали и "умирали" на разложенном диване, по
очереди кашляя и меряя температуру. Правда вдвоем болеть было легче. Лена
успевала не только болеть, но и готовить еду, поить себя и меня чаем с
медом.
вечером.
живая. Пока!". И положила трубку.
съедено.
ней, но она, ответив на поцелуй, встряхнула меня и словно поставила на
место.
снилась метель.
лицо.
ласкали мозг, давая ему богатую пищу для сновидений.
на ходу: "Скоро позвоню!", вышла из квартиры. На лестничной клетке она
обернулась, улыбнулась и чмокнула тонкими губками то небольшое расстояние,
разделявшее нас.
догнать это время. Но как?
читальный зал ЖЭКовской библиотеки и, сидя рядом с любознательным
пенсионером принялся листать подшивки газет за последние пару недель. На
последней странице "Вечернего Киева" мне бросилось в глаза укутанное в
черную рамку соболезнование бывшему главному инженеру завода имени Артема
Шустенко Николаю Григорьевичу в связи с трагической гибелью его сына
Константина. Я нашел "Киевские ведомости" за это же число и там уже
прочитал гораздо больше об известном мне событии. Было указано и место, и
предпологаемое орудие убийства. Только версия, выдвинутая газетой, была
далека от реальной. Судя по всему милиция тоже считала, что Костю убили в
наказание отцу, который, как выяснилось из этого же репортажа, был не
просто бывшим главным инженером, а действующим директором НБН -
Независимой Биржи Недвижимости. До этого кто-то пытался взорвать его
машину, два раза поджигали двери квартиры. Цепочка выстраивалась сама по
себе. Аккуратно, словно кирпичики, события накладывались друг на друга и
сверху, последним и завершающим кирпичем этой зловещей "кладки" ложилось
убийство.