Чтение 11–й страницы книги ~Волшебные узоры~

-- Сядьте, -- сказала она. -- Разговор будет долгий.

Братья сели на диван, Пал Палыч заполнял "шапку" протокола допроса.

-- Назовите себя.

-- Михеев. Все остальное так же.

Пал Палыч выписал паспортные данные. Вот он -- "не травоядный". Идеал
интересного человека для Афони. Крутой мужик. Владеет собой. Похоже, с
уголовным прошлым. Очень незаурядное лицо, волевое и... вертится
словечко... ага, сардоническое. Несколько старомодно, но соответствует.

-- С какой целью подделан паспорт?

-- Простите, ваше имя-отчество?

Переводим беседу на доверительные рельсы? Пожалуйста.

-- Павел Павлович.

-- Так вот, Павел Павлович, все по-житейски просто. Был я, грешным
делом, судим. Отсидел, вышел, решил начать новую жизнь. Не хотелось, знаете,
чтобы кто-то косился, поминал прежнее. Зачем мне хвосты на старости лет?

-- На какие средства существуете?

-- Наследство получил, и довольно порядочное. От сестры. Пока хватает.

-- Чья сестра -- Михеева или Митяева?

-- Моя, Михеева.

-- Стало быть, паспорт подделан после получения наследства. Или есть
еще один?

-- Другого нет.

Вернулся Томин с понятыми, провел их в запроходную комнату, сделал
Михееву приглашающий жест. Тот отрицательно качнул головой. Отказывается
участвовать. Внесем в протокол.

-- Приступайте, -- сказал Пал Палыч, радуясь, что Зина с ними: на
обыске она клад. Тем более когда неведомо, что искать, и хозяйские вещи
перемешаны с вещами жильца. То, что квартиру он снимает, стало известно на
лестнице от Никишиных.

-- За что судились?

Очень нехотя Михеев выдавил:

-- Теперешняя восемьдесят седьмая.

Восемьдесят седьмая?! Вон что! Быстро-быстро начали сцепляться
звенышки, замыкаться контакты. Пал Палыч встретился взглядом с Томиным,
вошедшим взять михеевский пиджак. Томин слышал и тоже оценил. И оба, как по
команде, посмотрели на Игната. Тот не был удивлен -- пожалуй, знал про
судимость. Но что за восемьдесят седьмая и как она может касаться лично его
-- этого нет, не знал.

-- По делу проходили один?

-- Один.

-- И давно освободились?

-- Полгода.

-- Та-ак. Значит, по восемьдесят седьмой статье... Какой был срок?

-- Пятнадцать и три ссылки.

Афоня приподнялся на диване, вероятно, огорошенный сроком, Игнат
рывком посадил его обратно.

-- Фотоувеличитель вносить в протокол? -- громко спросил Томин.

Само собой, в протокол он внесет. Просто подкидывал Знаменскому фактик
-- в связи со статьей.

-- Фотоувеличитель хозяйский, -- быстро сказал Михеев.

-- Недавно им пользовались, -- возразила соседняя комната голосом Зины.

-- Вот видите, Михеев. Вы упустили хороший случай помолчать. С Серовым
отбывали срок вместе?

Михеев не поддался на мелкую "покупку":

-- А кто он такой? Понятия не имею.

-- Запишу, хотя не верю. Никишиных давно знаете?

-- С детства. Ихнего, естественно. Еще родителей знал. Освободился,
чувствую -- одиноко как-то. Разыскал, подружились.

-- Подружились? -- усомнился Пал Палыч.

-- Почему нет?

-- Что же вас могло связывать? А, Игнат?

Игнат сощурился.

-- К вашему сведению, Сергей Филиппович большой знаток живописи. Он мне
давал немало советов.

-- Какого рода?

-- В профессиональных тонкостях вы вряд ли разбираетесь. -- Намек на
прежнюю иронию пробился в тоне. Ах ты, дурень, какой дурень!

-- Зато в советах Михеева я разбираюсь гораздо лучше вашего. Чем вам
предстоит заниматься после училища?

-- Я... еще не знаю точно.

-- Разве распределения не было?

-- Я взял свободный диплом.

-- Тоже по совету Михеева?

Тот вмешался, опередив Игната:

-- Игнат совершеннолетний. И, вообще, какое это имеет значение!

Интересно, на что он надеется? А он, подлец, надеется, даже в глаза
рискует смотреть.

Томин принес стопочку бумажек, одна вызвала у Пал Палыча приятнейшее
удовлетворение и внешне небрежную реплику:

-- Рецепт из той самой поликлиники. Вам не кажется, что это просчет --
хранить?

Михеев предпочел "не уловить смысла". Кражу из регистратуры трудно
будет доказать, коли сам не покается. Но шут с ней пока. Приближается
главное.

-- Расскажите, как вы провели вечер, когда в подъезде Никишиных был
ранен человек.

-- Если вы назовете число...

-- Пятница, десятое.

-- Пятница... Насколько понимаю, вопрос касается алиби, -- подчеркнул
он для ребят ("элиби" -- произнесли кривившиеся губы). -- Пятница... дай
бог памяти... пятница...

Афоня бросился на выручку.

-- Мы были на матче!

-- Правильно, Афоня! Играли "Крылышки" с "Локомотивом". А после матча
втроем пошли ужинать в "Эльбрус". Салатик с крабами, филе под соусом, пили
сухое.

-- Сколько вы там пробыли?

-- Часа три, не больше. Афоне же в школу вставать.

Вот на что ставка! Пал Палыч обернулся к братьям, Михеев тоже, и взгляд
его умолял, заклинал, требовал. Игнат первым сообразил, чего он хочет:
подтверждения фальшивого алиби. Потом сообразил и младший и заерзал на
диване, словно стало припекать снизу. Оба в открытую маялись. Афоня
пролепетал:

-- Действительно... мне вставать...

-- Хорошо так посидели, -- подхватил Михеев. -- С футбола всегда
аппетит зверский, как будто сам мяч гонял.

Гнев поднял Пал Палыча из-за стола, бросил между ребятами и Михеевым с
его горячечным, нестерпимым взором.

-- Игнат! Афанасий! Были вы в пятницу в ресторане?

Афоня вытер мокрый лоб.

-- Салат вот помню... и филе... -- балансировал он на краю обрыва в
ложь и ждал поддержки старшего, ждал от него знака -- что дальше?

-- Я не спрашиваю, что вы ели, я спрашиваю когда? В пятницу, десятого
-- да или нет, Игнат?

Глядя на него, Пал Палыч вдруг отчетливо понял, что если тот сейчас
соврет, то на этом и упрется, хоть режь. С его характером не так стыдно, что
соврешь, -- стыдно признаться, что соврал!

-- Однозначно, Игнат. Да или нет? Но прежде подумайте! Это не просто
ответ -- это поступок. Это будет решение!

Игнат сдался то ли Знаменскому, то ли сгущавшемуся вокруг ощущению
непоправимой беды.

-- Я не уверен... кажется, это было в субботу...

-- Не успел трижды пропеть петух! -- воскликнул Михеев. -- Эх, Игнаша!

Тот съежился.

-- Оставим Священное Писание. С вас вполне хватит Уголовного кодекса!
-- сказал Пал Палыч через плечо, празднуя победу. -- Знаете, ребята, за что
Серов получил нож в спину? Слушайте. Он увидел вас на стадионе в компании
вашего друга. Он, вероятно, хорошо представлял себе, что это за человек.
Серов махал вам, но вы не догадались подойти. Тогда он пошел вас
предостеречь. Последние его слова были: "Надо предупредить парней насчет
одного гада".

-- Сергей Филиппович...-- одними губами прошептал Игнат.

Михеев яростно ощерился:

-- Неужели вы не видите: начальнику нужно раскрыть дело, а кишка тонка!
Вдруг удача -- подвернулся человек с судимостью! Вали на него, все равно
замаранный! Где этот ваш Серов, Чернов, знать его не знаю, давайте очную
ставку!

Пал Пальм пережил пронзительный миг печали и радости, сплавленных
воедино. Серов умер -- убийца пойман. Переждал, пока сердце нашло привычный
ритм, и сказал с холодной душой:

-- Вашего главного обвинителя нет в живых, и все-таки мы здесь.
Безнадежно, Михеев. Вы уничтожили свою историю болезни, но кровь-то у вас
прежняя. Удар ножом был слишком силен, вы порезались, кровь -- ваша кровь --
затекла под рукоятку и была исследована экспертом. Стоит теперь сделать
сравнительный...

-- Не верю! -- заорал Афоня. -- Ну, узнали бы мы, что Сергей Филиппович
сидел, ну и подумаешь! Разве за это убивают?!

-- Правильно, Афоня, спасибо! -- просветлел Михеев.

Пал Палыч сел записать течение допроса. На бумагу ложилась схема
диалога, лишенная жестов, интонаций, пауз. Вопрос -- ответ, вопрос -- ответ.