Чтение 11–й страницы книги ~Завет Холкрофта~

То лицо стало его собственным лицом.

Потом черты расплылись, словно плоть расплавилась — но всего лишь на мгновение, чтобы затем затвердеть и обрести новую форму. Это новое лицо принадлежало незнакомому человеку. Странное остроскулое лицо, чем-то ему знакомое, но в общем — неузнаваемое.

У Холкрофта перебило дыхание. Он никогда не видел этого лица, но вдруг он узнал его. Инстинктивно. Это было лицо Генриха Клаузена. Человека, который страдал тридцать лет назад. Незнакомого отца, заключившего пакт со смертью.

Холкрофт открыл глаза, стекающий со лба пот застил взгляд, в глазах защипало. Он понял еще одну истину, но пока не был уверен, хочет ли он ее признать. Те двое, что пытались убить его, сами нашли свою смерть. Ибо они захотели встать у него на пути.

На борту того самолета находились люди «Вольфшанце».

ГЛАВА 7

Портье отеля «Порто алегре» вытащил из ящичка карточку брони Холкрофта. К карточке был прикреплен длинный желтый конверт. Портье отколол конверт и передал его Ноэлю:

— Это пришло сегодня вечером — в начале восьмого, сеньор.

У Холкрофта не было знакомых в Рио-де-Жанейро, и он никому не сообщал, куда направляется. Он разорвал конверт и вытащил записку. Гостиничная телефонистка сообщала ему, что звонил Сэм Буоновентура. Он просил срочно позвонить, в любое время.

Холкрофт посмотрел на часы — полночь. Он заполнил регистрационный бланк и обратился к портье:

— Мне надо позвонить на Кюрасао. Это не очень затруднительно в столь поздний час? — Портье, похоже, слегка оскорбился:

— Только не для наших телефонисток, сеньор. Что касается Кюрасао, то я, право, не знаю.

Трудно сказать, у кого из телефонисток возникли затруднения, но лишь в четверть второго он услышал в трубке заспанный голос Буоновентуры:

— Кажется, у тебя возникла проблема, Ноули?

— Боюсь, не одна. Что случилось?

— Секретарь-телефонистка дала мой номер этому копу из Нью-Йорка, лейтенанту Майлзу. Он следователь. Ну и развонялся же он! Сказал, что ты должен был поставить в известность полицию о своих перемещениях по стране, не говоря уже об отъезде за границу.

Боже, он совсем забыл! И только теперь ему стало ясно, как важно было это требование. Ведь стрихнин предназначался для него. Неужели и полиция пришла к такому же выводу?

— Что ты ему сказал, Сэм?

— Да я сам взвился. Только так и можно осаживать этих зарвавшихся фараонов. Я сказал ему, что ты срочно выехал на геодезические съемки в район возможного строительства, в котором заинтересован Вашингтон. На острова чуть севернее Панамского канала. Это все равно, что ничего не сказать.

— И он это съел?

— А что ему оставалось? Он решил, что мы тут все дураки набитые, и я с ним не стал спорить. Он дал мне два номера, чтобы ты ему позвонил. Есть карандаш?

— Пишу.

Холкрофт записал два номера — телефон авиатранспортной полиции в Нью-Йорке и домашний телефон Майлза, поблагодарил Буоновентуру и пообещал связаться с ним на следующей неделе.

Дожидаясь разговора с Кюрасао, Холкрофт распаковал вещи. Он сидел в плетеном кресле перед окном и смотрел на белеющий во тьме ночи пляж и черный океан, в котором отражался полумесяц. Внизу, на коротком отрезке улицы, бегущей вдоль набережной, виднелись белые зигзагообразные линии: знаменитая Копакабана — «золотой пляж» Гуанабары. Однако в представшей взору Холкрофта картине ощущалась какая-то пустота, и вовсе не оттого, что в этот час пляж обезлюдел. Открывшийся из окна вид был слишком красивым, слишком ласкающим глаз. Сам Ноэль никогда бы не стал застраивать так это место. В здешнем пейзаже отсутствовало своеобразие. Он перевел взгляд на оконные стекла. Делать было нечего — только думать, отдыхать да мечтать о том, как бы поскорее лечь спать. В последнюю неделю ему плохо спалось. Наверное, теперь заснуть будет еще труднее. Ибо сейчас он знал то, о чем раньше не догадывался: кто-то пытался его убить.

Это знание породило в нем странное чувство. Он просто не мог поверить, что кому-то понадобилось его убивать, что кому-то нужна его смерть. И тем не менее некто принял это решение и отдал соответствующий приказ. Почему? Что он такого сделал? Это связано с Женевой? С его заветом?

«Речь идет о миллионах».Это были не просто слова ныне покойного Манфреди. Это было предупреждение. Это было единственно возможное объяснение. Произошла утечка информации, но неизвестно, сколь далеко она распространилась, кого эта информация касалась или кого могла разгневать. Как неизвестна и личность человека — или людей, которые противились размораживанию счета в женевском банке, чтобы сделать его предметом долгой тяжбы в международном суде.

Манфреди был прав: единственно правильное решение состояло в том, чтобы выполнить все предписания так, как того и требовали три человека, которых грозил уничтожить монстр, ими же и порожденный. «Следует искупить вину». Таков был символ веры Генриха Клаузена, и это было благородное кредо, ибо оно было праведным. Введенные в заблуждение люди «Вольфшанце» поняли это.

Ноэль налил себе виски, подошел к кровати и, присев на край, стал смотреть на телефон. Рядом с аппаратом лежал листок бумаги, где были написаны два номера, продиктованные ему Сэмом Буоновентурой. Эти номера должны были связать Холкрофта с лейтенантом Майлзом из нью-йоркской авиатранспортной полиции. Но Холкрофт не решался позвонить. Он уже начал свою охоту, он уже предпринял первый шаг в поисках семьи Вильгельма фон Тибольта. Шаг? Да он сделал гигантский прыжок, перемахнув через четыре с лишним тысячи миль, теперь возвращаться было поздно.

Предстоит так много сделать! Ноэль размышлял, хватит ли у него сил и энергии все это выполнить, сумеет ли он не заблудиться в незнакомом лесу.

У него отяжелели веки. Подступал сон, и Холкрофт был благодарен судьбе за это. Он поставил стакан на столик, скинул ботинки и лег не раздеваясь. Лежа на кровати, он некоторое время смотрел в белый потолок. Ему вдруг стало одиноко. Но он был не одинок. Рядом с ним находился человек, который страдал тридцать лет назад, который взывал к нему. Холкрофт думал об этом человеке, пока его не сморил сон.

* * *

Ноэль двинулся за переводчиком в тускло освещенную каморку без окон. Разговор вышел коротким. Холкрофту нужна информация о семействе фон Тибольт. Немцы. Мать и двое детей — сын и дочь — прибыли в Бразилию приблизительно 15 июня 1945 года; третий ребенок — тоже дочь, которая родилась спустя несколько месяцев после приезда — возможно, в Рио-де-Жанейро. В документах должна быть хоть какая-то информация о них. Даже если они пользовались вымышленными именами, в списках прибывших в страну в то время — плюс-минус две-три недели — можно обнаружить приехавшую в Бразилию беременную женщину с двумя детьми. Проблема возникнет, если таких женщин окажется несколько. Но по крайней мере, он узнает хотя бы имена.

Нет, это не официальный розыск. У них нет уголовного прошлого, и никто не собирается мстить им за преступления, совершенные тридцать лет назад. Напротив, это «благотворительный поиск».

Ноэль понимал, что ему придется давать объяснения, и один из уроков, которые он усвоил в бразильском консульстве в Нью-Йорке, гласил: пусть твоя ложь основывается хотя бы на толике правды. У фон Тибольтов есть родственники в Соединенных Штатах, солгал он. Это люди, приехавшие в Америку в двадцатых и тридцатых годах. Многие уже умерли, и после них осталось значительное состояние. Конечно, чиновники в министерстве иммиграции захотят помочь ему найти наследников. Вполне вероятно, что фон Тибольты будут безмерно благодарны им... а он, со своей стороны, поставит их в известность о любезной помощи чиновников.

Достали тяжелые ящики с картотекой, были тщательно изучены сотни анкет, составленных в далеком прошлом. Выцветшие, замусоленные копии документов, многие из которых, несомненно, были фальшивыми, купленными на черном рынке в Берне, Цюрихе и Лиссабоне. Паспорта.

Но он не обнаружил ни единой бумажки, где бы говорилось о фон Тибольтах, не было никаких упоминаний о беременной женщине с двумя детьми, которая приехала в Рио-де-Жанейро в июне или июле 1945 года. По крайней мере, не было той, которая хотя бы отдаленно напоминала жену Вильгельма фон Тибольта. Было множество беременных женщин, даже женщин с детьми, но не было лишь жены и детей фон Тибольта. Как говорил Манфреди, старшей Гретхен тогда было лет двенадцать-тринадцать, сыну Иоганну — десять. Всех женщин, которые пересекали в то время границу Бразилии, сопровождали мужья или фиктивные мужья, и если с ними были дети, то все были не старше семи лет.

Это обстоятельство поразило Холкрофта: это было не только странно, но и с математической точки зрения просто невозможно. Он вглядывался в столбцы выцветших имен и цифр, в почти неразличимые записи, сделанные торопливой рукой чиновников иммиграционных служб более тридцати лет назад.

Что-то тут не так. Наметанный глаз архитектора улавливал некое несоответствие: у него возникло ощущение, что он рассматривает чертежи незавершенных проектов, в которые внесены едва заметные изменения, поправки — тонюсенькие чернильные линии вытравлены и переправлены — но очень аккуратно, чтобы не нарушить общей картины.

Вытравлены и переправлены. Химически вытравлены, аккуратно исправлены. Вот что поразило его! Даты рождения! На каждой странице, испещренной рядами чисел, чуть ли не каждая цифра была незаметно исправлена. Так, тройка превратилась в восьмерку, единица в десятку, двойка в ноль, там дорисован кружок, здесь линия продолжена вниз, а тут добавлена лишняя закорючка. И так на каждой странице во всей картотеке, составленной в промежутке между июнем и июлем 1945 года. Даты рождения всех детей, въехавших в Бразилию, были исправлены таким образом, что все они оказывались рожденными до 1938 года!

Это было дьявольски хитроумное мошенничество, которое потребовало долгой и кропотливой проработки.

Прервать охоту уже на первом этапе! Но сделать это так чтобы комар носа не подточил. Крошечные цифры, доверчиво — и торопливо — записанные неведомыми чиновниками иммиграционной службы более тридцати лет назад. Списанные с давным-давно уничтоженных документов, многие из которых были, несомненно, фальшивыми. И теперь уже бесполезно пытаться восстановить, подтвердить или опровергнуть верность этих записей. Время и тайные заговоры сделали это попросту невозможным. Чего же тут удивляться, что в документах не оказалось никого, кто хотя бы отдаленно напоминал фон Тибольтов! Боже, Боже, ну и обман!

Ноэль достал зажигалку, чтобы осветить страницу, на которой его острый глаз заметил множество маленьких исправлений.

— Сеньор! Это запрещено! — громовым голосом произнес переводчик у него за спиной. — Эти старые листы легко воспламеняются. Мы не можем рисковать.

И тут Холкрофту все стало ясно. Так вот почему в этой каморке такой тусклый свет, вот почему тут нет окон!

— О, разумеется, — сказал он, убирая зажигалку. — Наверное, и эти ящики нельзя выносить из этой комнаты?

— Нельзя, сеньор.

— И разумеется, здесь нет дополнительных ламп, а у вас нет фонарика. Не так ли?

— Сеньор, — прервал его переводчик вежливо, даже обиженно. — Мы провели с вами почти три часа. Мы старались оказать вам посильную помощь, но, видите ли, у нас есть иные дела. Так что если вы закончили...

— Полагаю, вы могли предвидеть итог моих поисков заранее, — бросил Холкрофт. — Да, я закончил. Здесь.

Он вышел на залитую солнцем улицу, пытаясь осмыслить происходящее. Мягкий океанский бриз погасил в нем гнев и отчаяние. Он двинулся по белой набережной, за которой расстилались золотые пески Гуанабары. Время от времени Холкрофт останавливался и, перегнувшись через перила, смотрел на игры взрослых и детей на пляже. Красивые люди, купающиеся в солнечных лучах, и сами ослепительные, как солнце. Изящество искусно сочеталось в них с самодовольством. Здесь повсюду витал аромат денег, о чем свидетельствовали золотистые, умащенные маслом загорелые тела, многие из которых были слишком совершенных форм, слишком красивы, лишены физических изъянов. И все же-в чем своеобразие этого места? Если и было в Копакабане нечто особенное, оно ускользало от Холкрофта.

Он миновал отрезок пляжа перед отелем и скользнул взглядом по стене гостиницы, пытаясь найти свое окно. В какой-то момент ему показалось, что он его нашел, но потом понял, что ошибся. В окне за занавеской маячили две фигуры.

Он вернулся к перилам набережной и закурил. Пламя зажигалки заставило его вновь вспомнить о ящиках с документами тридцатилетней давности, которые так тщательно «прооперировали». Неужели все эти изменения были внесены только из-за него? Или и раньше кто-то уже искал фон Тибольтов? Какой бы ни был ответ на этот вопрос, Холкрофту надо искать другой источник информации. Или источники.

La comunidad alemana. Холкрофт вспомнил, что говорил ему бразильский атташе в Нью-Йорке. Атташе сказал, что в Бразилии есть три-четыре семьи, которые выступают в роли верховных арбитров во всех делах немецкой общины. Ясно, что они-то должны знать все тщательно оберегаемые секреты. Люди скрывают свои подлинные имена... Иностранец, приезжающий в Рио-де-Жанейро в поисках исчезнувших немцев, подвергает себя большой опасности... «La otra сага de los alemanes». Они защищают друг друга.

Но ведь опасности можно избежать, подумал Ноэль. Хотя бы дав такое объяснение, какое он дал переводчику в министерстве иммиграции. Он много путешествует, так что нет ничего невероятного в том, что кто-то, зная, что Холкрофт отправляется в Бразилию, попросил его разыскать семейство фон Тибольт. Кто же это может быть? Человек, который ведет конфиденциальные дела, адвокат или банкир. Кто-то, чья собственная репутация не подвергнется никакому сомнению. Еще не успев все обдумать, Холкрофт понял, что, на ком бы он ни остановил свой выбор, такой вариант прикрытия будет вполне подходящим.

Вдруг ему в голову пришла догадка, как найти подходящего кандидата. Хоть это и рискованно, но в этом есть даже некая ирония. Ричард Холкрофт, его отчим! Биржевой брокер, банкир, морской офицер... отец. Человек, который некогда подарил вторую жизнь женщине с ребенком. Бесстрашный человек, не опасавшийся запятнать себя...

Ноэль взглянул на часы. Десять минут шестого — начало четвертого в Нью-Йорке. Конец рабочего дня в понедельник. Он не верил в счастливые приметы, но вот ему дано такое знамение! Каждый понедельник Ричард Холкрофт бывает в Нью-йоркском атлетическом клубе, где играет с друзьями в карты, сидя за дубовым столом в баре, и вспоминает старые денечки. Ноэль может позвать его к телефону, поговорить с ним и попросить о помощи. Разговор должен остаться в секрете, ибо конфиденциальность не только обеспечивала ему «крышу», но и гарантировала безопасность. Итак, кто-то попросил Ричарда Холкрофта — человека с солидной репутацией — установить местонахождение семейства фон Тибольт в Бразилии. Зная, что его сын едет в Рио, этот некто вполне естественно обратился к Ричарду с просьбой заняться расследованием. Дело строго конфиденциальное, в детали вникать не надо. Никому бы не удалось отвадить любопытных лучше, чем это мог сделать Дик Холкрофт!

Но только Альтина не должна об этом знать. Сделать это будет трудно. Дик ее обожает, и у них нет тайн друг от друга. Но его отец — то есть, тьфу, отчим! — не откажет ему, если на то будет особая необходимость. Пока, во всяком случае, он никогда ему не отказывал.

Ноэль двинулся по мраморным квадратам пола гостиничного вестибюля к лифтам, не обращая внимания на окружающих и думая о том, что скажет отчиму. Он вздрогнул от неожиданности, когда какой-то толстяк — явно американский турист — хлопнул его по плечу.

— Эй, тебя зовут, приятель! — Он указал на стойку портье.

Тот смотрел на Ноэля, держа в руках уже знакомый желтый конверт. Портье отдал конверт мальчику-лифтеру, и тот со всех ног бросился к Ноэлю.

В конверте лежал клочок бумаги с незнакомым именем:

«Карарра». Ниже был записан номер телефона. И все. Холкрофт изумился. Странно, что ему ничего не просили передать. Так в Латинской Америке дела не делаются. Сеньору Карарре придется подождать. А ему надо дозваниваться в Нью-Йорк: придумывать себе новую «крышу».

Войдя в номер, Холкрофт снова взглянул на записку Карарры. Он сгорал от любопытства. Кто же такой этот Карарра, который рассчитывал, что Холкрофт перезвонит ему, хотя имя этого человека ничего ему не говорило? С точки зрения латиноамериканских нравов, подобный жест считался не только невежливым, но даже оскорбительным. Впрочем, отчим может подождать несколько минут, пока. Ноэль не выяснит, в чем дело. И он набрал номер.

Карарра оказался не мужчиной, а женщиной, и, судя по ее тихому дрожащему голосу, она была очень испугана. По-английски она говорила сносно — но не более того. Впрочем, какая разница? Выражалась она ясно.

— Я не могу сейчас говорить, сеньор. Больше не звоните по этому номеру. В этом нет необходимости.

— Но вы же оставили этот номер телефонистке отеля. Вы что же, думали, что я не позвоню?

— Это была... erro.

— Ошибка?

— Да, ошибка. Я вам позвоню. Мы вам позвоним.

— Зачем? Кто вы?

— Mas tarde, — хрипло прошептала она, и в трубке послышались короткие гудки.

Mas tarde... Позже. Женщина ему перезвонит. Холкрофт внезапно ощутил, как все внутри у него сжалось — столь же внезапно, как исчез голос женщины. Он даже не мог вспомнить, когда в последний раз слышал такой перепуганный женский голос.

Первое, что пришло ему в голову, была мысль о том, что она, быть может, каким-то образом связана с исчезнувшими фон Тибольтами. Но как? И откуда она узнала о нем? Холкрофта снова охватил ужас... Перед глазами опять встало видение искаженного гримасой страдания лица умирающего на высоте тридцати тысяч футов. За Ноэлем ведут наблюдение. Незнакомые люди следят за каждым его шагом.

Его мысли прервало жалобное жужжание в телефонной трубке. А, он забыл положить трубку на рычаг. Холкрофт нажал на рычаг, отпустил его и стал звонить в Нью-Йорк. Ему срочно нужна «крыша», теперь он это твердо знает!