жизнью.
устраивать "приемы": к восьми часам вечера кофе с шоколадным тортом, салат
из цыплят и птиже. Она приглашала Мартина, но тот ревниво оберегал свои
вечера, чудесные вечера исследовательской работы. Впервые Маделине удалось
залучить его к себе только в январе на большой новогодний вечер. Играли в
"объявления", то есть ставили живые картины, изображавшие рекламу, которую
публика должна была расшифровать; танцевали под граммофон; и ужинали не
как-нибудь, а за маленькими столиками с бесконечным множеством салфеточек.
держался мрачно, но ужин и женские туалеты произвели на него впечатление;
он увидел, что танцует скверно, и завидовал студенту-выпускнику, умеющему
танцевать модный вальс "бостон". Не было той силы, того таланта, того
знания, которых Мартин Эроусмит не жаждал, если только ему удавалось
разглядеть их сквозь толстый пласт своей отрешенности от мира. Пусть он не
стремился к богатству, зато ко всякому уменью рвался с ненасытной
жадностью.
перед Маделиной. До сих пор он ее видел только на улице в строгом костюме,
теперь же ему явилась пленительная комнатная Маделина, стройная, в желтом
шелку. Она казалась ему чудом такта и непринужденности, когда понукала
гостей к видимости веселья. А такт был нужен, ибо среди гостей
присутствовал доктор Норман Брамфит, и в этот вечер доктор Брамфит играл в
оригинальность и озорство. Он делал вид, что хочет расцеловать Маделинину
мамашу, чем чрезвычайно смущал бедную старушку; он пел крайне непристойную
негритянскую песню, в которой встречалось слово "черт"; он разъяснял
группе студенток, что любовные похождения Жорж Санд можно отчасти
оправдать тем влиянием, которое она оказывала на талантливых мужчин; и
когда студентки поджали губы, он загарцевал и засверкал очками.
иногда на лекции английской словесности боюсь вас прямо до смерти, но
порой вы просто гадкий мальчик, и я вам не позволю дразнить моих девочек.
Помогите мне принести шербет, вот вам подходящее занятие.
привилегию скрываться с нею вдвоем в чуланообразную кухоньку. Маделина!
Она одна его понимает! Здесь, где каждый тянется к ней, а доктор Брамфит
изливает на нее чуть не матримониальную нежность, она блистает, как алмаз,
и он, Мартин, должен получить ее в собственность.
героем, который видел в себе самом искателя истины, однако всю жизнь
скользил и спотыкался и увязал в каждом болоте, даже самом явном, - мы не
можем сказать, что намерения Мартина относительно Маделины Фокс были, что
называется, "честными". Он не был донжуаном, он был бедным
студентом-медиком, которому предстояло годами ждать заработка. Понятно, он
не собирался делать предложение. Он хотел... как большинство бедных и
пылких молодых людей в подобных случаях, он хотел всего, что удастся
сорвать.
тает; чувствовал, как ее рука скользит по его щеке. Предостерегал самого
себя: "Не валяй дурака! Может быть, ничего и нет. Брось, не взвинчивай
себя - потом разочаруешься. Она, верно, хочет отчитать тебя за
какой-нибудь промах на вечере. Будет, верно, сонная и пожалеет, что
пригласила. Вот и все!" - но сам ни на секунду этому не верил.
переднюю, томясь желаньем схватить ее за руку. Вошел в залитую светом
гостиную - и увидел мать Маделины, несокрушимую, как пирамида, вечную, как
зима без солнца.
десять часов, но с восьми до четверти двенадцатого Мартин сражался с
миссис Фокс; он говорил с ней на двух языках: вслух болтал о пустяках и
заявлял немой, но яростный протест, меж тем как Маделина... Маделина
присутствовала - сидела рядом и была хорошенькой. На том же безмолвном
языке миссис Фокс отвечала гостю, пока в комнате не стало душно от их
спора, хотя они, казалось, беседовали о погоде, об университете и о
трамвайном сообщении с Зенитом.
двадцать минут, - сказал он внушительно.
Надо же! Принимается за новый клубок!")
представляли подходящую партию для Маделины. Во всяком случае вам пора
уходить".)
настойчивость. Мартин пускал в ход силу внушения, напряжение воли, гипноз,
но когда он, побежденный, собрался уходить, мамаша все еще сидела на
месте, невозмутимо-спокойная. Они попрощались не слишком тепло. Маделина
проводила его до дверей; на восхитительные полминуты он остался с ней
наедине.
литературный вечер с почетной гостьей-журналисткой, ведущей светскую
хронику в зенитском "Адвокейт-Таймс", - Маделина закружилась в вихре
приятных, но крайне утомительных развлечений, и Мартин послушно и
недовольно следовал за нею. Она, видимо, испытывала трудности в
привлечении достаточного числа кавалеров, и на литературный вечер Мартин
притащил негодующего Клифа Клосона. Клиф бурчал: "В жизни не потел в таком
курятнике!", но он вынес из "курятника" сокровище - услышал, как Маделина
назвала Мартина на свой любимый лад "Мартикинс". Это было ценное
приобретение. Клиф стал его Мартикинс. Клиф подбил и других звать его
Мартикинс. Пфафф Толстяк и Эрвинг Уотерс звали его Мартикинс. А когда
Мартин собирался уснуть, Клиф каркал:
Попадает в молодого Д.М. с восьмидесяти пяти шагов. Н-да! Посмотрим, как
вы будете заниматься наукой, когда эта юбка засадит вас прижигать
миндалины... Она из этих модных литературных птичек. Знает все насчет
литературы, только вот читать как будто не научилась... Недурна собой...
пока что. Со временем разжиреет, не хуже своей мамаши.
огоньком. Другие все сидят сиднем и разговаривают, а она устраивает всякие
вечеринки...
Маделина Фокс... она немножко вроде Ангуса Дьюера. Я начинаю понимать,
чего нам не хватает, всю эту материю... Музыка, и литература, и приличная
одежда... да, хороший костюм тоже невредная штука...
крахмальные манишки - и пошлет ставить диагнозы богатым вдовушкам. Как ты
мог втюриться в такую ловкую бабенку? _Где у тебя контроль?_
лукавым и жадным интересом, но и с драматической уверенностью, что он
страстно желает на ней жениться.
близкого им мужчину, а исправлять означает переделывать человека из того,
что он есть (чем бы он ни был) в нечто другое. Девицы вроде Маделины Фокс,
молодые женщины артистического склада, не работающие в искусстве, не могут
воздерживаться от такой исправительской деятельности больше суток. Стоило
нетерпеливому Мартину показать Маделине, что ее прелести действуют-на
него, как она с новой, еще более покровительственной энергией принялась за
его одежду - за плисовые штаны, отложной воротник и серую фетровую шляпу,
старую и несуразную, - за его словарь и литературный вкус. Эта манера
бросать мимоходом "понятно, кто ж не знает, что Эмерсон был величайшим
мыслителем", раздражала Мартина - и тем сильней, что он сопоставлял ее с
угрюмым терпением Готлиба.
божье созданье, когда говорите о том, в чем знаете толк; но как начнете
распространяться о политике и химиотерапии... Черт подери, что вы мною
командуете? Вы, пожалуй, правы насчет языка. Я отброшу все эти "заткнуть
дырку в рыле" и прочую ерундистику, но крахмального воротничка не надену.
Ни за что!
Черепнин Владимир
Андреев Николай
Быков Василий
Посняков Андрей
Пехов Алексей
Майер Стефани