Чтение 11–й страницы книги ~Крейсер "Улисс"~

что экипажу пока не известно, что мы снова идем на Мурманск. Хотя,
пожалуй, иного они и не ожидали.
- Ага, - кивнул рассеянно Капковый. - Однако не думаю, что Старик
попытается подсластить пилюлю. Он не станет преуменьшать опасности похода
или выгораживать себя, вернее, возлагать вину на кого следует.
- Ни за что, - решительно покачал головой Николлс. - Старик не таковский.
Не в его это натуре. Он никогда не выгораживает себя. И никогда себя не
щадит. - Уставясь на огонь камина, Джонни спокойно поднял глаза на
Карпентера. - Командир очень больной человек, Энди, страшно больной.
- Да что ты говоришь? - искренне удивился Капковый. - Очень больной...
Боже правый! Ты, верно, шутишь!
- Не шучу, - прервал его Николлс. Он говорил почти шепотом: в дальнем
конце кают-компании сидел Уинтроп, корабельный священник - энергичный,
очень молодой человек, отличавшийся необыкновенным жизнелюбием и ровным
характером. Жизнелюбие его временно дремало: священник был погружен в
глубокий сон. Джонни любил его, но не хотел, чтобы Уинтроп услышал его:
тот не умел держать язык за зубами. Николлсу часто приходило в голову, что
Уинтропу никогда не преуспеть на поприще духовного пастыря - ему
недоставало профессионального умения хранить тайны.
- Старина Сократ говорит, что командир безнадежен, а уж он-то зря не
скажет, - продолжал Николлс. - Вчера вечером Старик вызвал его по
телефону. Вся каюта была забрызгана кровью, Вэллери надрывно кашлял.
Острый приступ гемоптизиса. Брукс давно подозревал, что Старик болен, но
тот не позволял осматривать его. По словам Брукса, если приступы
повторятся, через несколько дней он умрет.
Николлс замолчал, мельком взглянул на Уинтропа.
- Болтаю много, - произнес он внезапно. - Вроде нашего духовного
наставника. Зря я тебе об этом сказал. Разглашение профессиональной тайны
и все такое. Так что ни гу-гу, Энди. Понял?
- Само собой. - Последовала долгая пауза. - По твоим словам, Джонни, он
умирает?
- Вот именно. Ну, Энди, пошли чаевничать.
Двадцать минут спустя Николлс отправился в лазарет. Смеркалось. "Улисс"
сильно раскачивало. Брукс находился в хирургическом отделении.
- Вечер добрый, сэр. В любую минуту могут объявить боевую готовность номер
один. Не будете возражать, если я в лазарете задержусь?
Брукс в раздумье посмотрел на него.
- Согласно боевому расписанию, - поучал он, - боевой пост младшего
офицера-медика находится на корме, в кубрике машинистов, я далек от
мысли...
- Ну, пожалуйста, сэр.
- Но почему? Это что - скука, лень или усталость? - Он повел бровью, и
слова потеряли всякую обидность.
- Нет. Обыкновенное любопытство. Хочу видеть реакцию кочегара Райли и
его... э-э-э... соратников на выступление командира. Это может оказаться
весьма полезным.
- Шерлок Николлс, да? Хорошо, Джонни. Позвони на корму командиру аварийной
группы. Скажи, что занят. Сложная операция или что-нибудь в этом роде. До
чего же у нас легковерная публика. Позор!
Николлс усмехнулся и взял трубку.
Взревел горн, объявляя боевую готовность, Джонни сидел в диспансере. Свет
был выключен, шторы задернуты почти да отказа. Ярко освещенный лазарет был
как на ладони. Пятеро больных спали. Двое других - кочегар Петерсен,
малоразговорчивый гигант, наполовину норвежец, наполовину шотландец, и
Бэрджес, темноволосый низенький "кокни", - негромко разговаривали,
поглядывая в сторону смуглого плечистого крепыша. Председательствовал
кочегар Райли.
Альфред О'Хара Райли с самих юных лет решил ступить на путь преступлений
и, несмотря на многочисленные препятствия, с непоколебимой
последовательностью продолжал стремиться к намеченной щели. Будь энергия
его направлена в любую иную сторону, такая целеустремленность могла бы
оказаться похвальной, возможно, даже прибыльной. Однако ни похвалы, ни
выгоды он так и не добился.
Любой человек представляет собой то, что делают из него его окружение и
наследственность. Райли не составляя исключения, и Николлс, знавший, как
воспитывался Райли, понимал, что, в сущности, у этого рослого кочегара и
не было шанса стать честным человеком. Родившись в зловонной трущобе
Ливерпуля у вечно пьяной, неграмотной матери, он с младых ногтей стал
отверженным. Волосатый, с тяжелой, выдающейся вперед челюстью, он смахивал
на обезьяну. Перекошенный рот, раздувающиеся ноздри, хитрые черные глазки,
выглядывающие из-под крохотного лба, точно определявшего умственные
способности его владельца, - словом, вся его внешность была под стать
избранной им стезе. Личность Райли была не по душе Николлсу, хотя он и не
осуждал его. На какое-то мгновение драматизм судьбы этого бедолаги потряс
Джонни.
На преступном поприще Райли так и не преуспел. Подняться выше
любительского уровня не позволяли умственные способности. Сознавая свою
ограниченность, он напрочь отказался от высших, более утонченных видов
преступления. Грабеж, в основном грабеж с насилием - такова была его узкая
специальность. Он шесть раз сидел в тюрьме, последний срок был два года.
Почему его зачислили на флот, осталось тайной как для самого Райли, так и
для начальства. Однако Райли стойко воспринял эти новое несчастье и,
подобно вихрю, налетевшему на кукурузное поле, пронесся по разбомбленным
помещениям флотских казарм в Портсмуте, оставив позади след в виде
вспоротых чемоданов и выпотрошенных бумажников. Без особого труда он был
схвачен, приговорен к двум месяцам карцера и отправлен на "Улисс" в
качестве кочегара.
Преступная его деятельность на борту "Улисса" была недолгой и закончилась
плачевно. Первая совершенная им кража оказалась и последней. Неуклюже и
невероятно глупо он выпотрошил рундук в кубрике для сержантов морской
пехоты, но был застигнут на месте преступления старшим сержантом Ивенсом и
сержантом Мак-Интошем. Они не стали докладывать о случившемся, и следующие
трое суток, Райли провел в лазарете. По его словам, он оступился на трапе
в котельном отделении и с шестиметровой высоты упал на железные плиты. Но
подлинная причина его пребывания в лазарете была известна всем, и Тэрнер,
старший офицер, решил списать Райли с корабля. К удивлению всего экипажа и
в неменьшей степени самого Райли, инженер-механик Додсон упросил, чтобы
тому дали последний шанс, и Райли был оставлен на корабле.
Начиная с того самого дня, то есть в течение четырех месяцев, Райли только
и делал, что подстрекал команду. Едва ли логично, хотя и закономерно, его
краткое знакомство с морскими пехотинцами развеяло в дым его пассивную
терпимость по отношению к флоту, уступив слепой ненависти. Как
подстрекатель Райли преуспел гораздо больше, чем как преступник.
Хотя почва для его деятельности была благодатной, следовало отдать должное
также и его проницательности, звериному чутью и лукавству, его власти над
матросами. Хриплый, настырный голос, напористость да еще пронзительный
взгляд глубоко посаженных глаз - все это придавало Райли некую
таинственную силу, которую он в полной мере проявил несколько дней назад,
вызвав бунт, кончившийся гибелью младшего Ральстона и таинственной смертью
морского пехотинца. Вне всякого сомнения, именно Райли был повинен в
смерти их обоих; несомненно было также и то, что вину его оказалось
невозможным доказать. Любопытно, думал Николлс, какие новые козни
рождаются за этим низким, нахмуренным лбом и почему этот же самый Райли то
и дело приносит на корабль бездомных котят и раненых птиц и заботливо за
ними ухаживает.
В динамике затрещало. Звук этот пронзил мозг Джонни, заглушив негромкие
голоса. И не только в лазарете, но и в самых отдаленных отсеках корабля -
в орудийных башнях и погребах, в машинных и котельных отделениях, на
верхней палубе и в нижних помещениях - замолкли разговоры. Слышался лишь
шум ветра да удары волн, глухой рев втяжных вентиляторов в котельных и
жужжание электромоторов. Напряжение, охватившее семьсот тридцать с лишком
офицеров и матросов, было почти осязаемым.
- Говорит командир корабля. Добрый вечер. - Вэллери произнес эти слова
спокойно, с хорошей дикцией, без каких-либо признаков волнения или
усталости. - Как вам известно, у меня вошло в обычай перед каждым походом
извещать вас о том, что за работа вам предстоит. Полагаю, вы вправе знать
это. Информировать вас надлежащим образом - мой долг. Долг не всегда
приятный - он не был таковым последние несколько месяцев. Однако на сей
раз я почти доволен. - Вэллери помолчал, потом заговорил вновь
неторопливо, размеренно: - Это наша последняя операция в составе флота
метрополии. Через месяц, Бог даст, мы будем на Средиземном.
"Молодец, - подумал Николлс. - Подсласти пилюлю, намажь пожирнее!" Но
Вэллери и не думал этого делать.
- Но прежде всего, джентльмены, надо сделать свое дело. И дело нешуточное.
Мы опять идем в Мурманск. В среду, в 10.30, севернее Исландии состоится
рандеву с конвоем из Галифакса. В конвое восемнадцать транспортов -
крупнотоннажных судов со скоростью хода пятнадцать узлов и выше. Это наш
третий русский конвой, Эф-Ар-77, если захотите рассказать когда-нибудь о
нем своим внукам, - добавил он сухо. - Транспорта везут танки, самолеты,
авиационный бензин, нефть и больше ничего. Не стану преуменьшать ждущие
нас опасности. Вы знаете, в каком отчаянном положении находится сейчас
Россия, как остро нуждается она в этом вооружении и горючем. Наверняка, об
этом знают и немцы. Их шпионы, должно быть, уже донесли о характере конвоя
и дате его выхода.
Вэллери внезапно умолк, и во всех уголках притихшего корабля зловеще
раздался надрывный кашель, приглушенный платком.
Потом он продолжил:
- Конвой везет такое количество истребителей и горючего, что есть
возможность в корне изменить характер войны в России. Наци не остановятся
ни перед чем, повторяю, ни перед чем, чтобы не пропустить конвой в Россию.