Чтение 11–й страницы книги ~Увертюра смерти~

- Возможно, - согласился Генри. - Но нельзя запретить им любить, если
можно назвать любовью то, что они чувствуют друг к другу. Я люблю тебя, и,
полагаю, ты это знаешь. От этого мне кажется, что все кругом благородны,
добры и великодушны. Но, в то же время, если бы у меня был целый гарем
больных жен, они не смогли бы запретить мне говорить тебе о моей любви.
Дина, я безумно люблю тебя.

- Правда, Генри?

- Ты никогда не поверишь, как сильна моя любовь. Я тысячу раз обдумывал,
как скажу тебе об этом. Сначала мы просто беседовали бы, а потом, в
подходящий момент, я бы сказал, что люблю тебя.

- Ты хотел быть изысканным?

- Да. Но этот способ оказался не для меня.

- И не для меня тоже, - сказала Дина. Они взглянули друг на друга. Эту
минуту они сохранят в памяти на всю жизнь. В этот момент они не видели четко
лиц друг друга, потому что способность каждого из них видеть притупило
волнение.

- О, Дина, - сказал Генри. - Дорогая, дорогая Дина, я очень сильно тебя
люблю.

Он протянул руку и дотронулся до ее руки. Это было их первое
прикосновение. Дина воскликнула:

- Генри, дорогой мой!

Она прижала его ладонь к своей холодной щеке. - О, Господи! - сказал
Генри и притянул ее к себе. Конюх Джоуслина, ехавший не спеша по дороге на
Клаудифолд, поднял глаза вверх и на фоне зимнего неба увидел две прижавшиеся
друг к другу фигуры.

***

- Мы должны вернуться на землю, - сказала Дина. - Звонит церковный
колокол. Уже, должно быть, восемь часов.

- Я поцелую тебя восемь раз в промежутках между ударами, - сказал Генри.

Он поцеловал ее в глаза, в щеки, в мочки ушей и дважды поцеловал ее в
губы.

- Вот! - бормотал он.

- Не надо! - крикнула Дина.

- Что случилось, дорогая?

- Не цитируй из Макбета. Это плохая примета!

- Кто это сказал?

- В театре все так говорят.

- Я им покажу! Мы не в театре, мы на вершине мира.

- Все равно, я скрещу пальцы, чтоб не сглазить.

- Когда мы поженимся?

- Поженимся?

Дина затаила дыхание. Безмятежное счастье Генри внезапно померкло. Он
почувствовал, как изменилось настроение у Дины.

- Что это? - спросил он. - Что случилось? Тебя пугает мысль о нашей
свадьбе?

- Просто мы действительно должны вернуться на землю, - мрачно проговорила
Дина. - Я не знаю, когда мы поженимся. Видишь ли, произошла одна довольно
сложная вещь.

- Господи, дорогая, что ты собираешься мне сказать? Надеюсь, не о
семейном проклятии и не о дюжине кровных родственников, находящихся в
приютах для лунатиков?

- Не совсем. Дело в твоей кузине Элеоноре.

- Элеонора! - воскликнул Генри. - Ее почти не существует.

- Подожди, я тебе скажу кое-что. Теперь я должна это сказать. Я скажу
тебе, когда мы спустимся с холма.

- Сначала скажи, что ты счастлива так же, как и я.

- Трудно чувствовать себя более счастливой.

- Я люблю тебя. Дина.

- Я люблю тебя. Генри.

- Весь мир принадлежит нам, - сказал Генри. - Давай спустимся и завладеем
им.

***

Они шли вдоль гребня холма по тропинке, ведущей прямо к саду у домика
ректора. Дина шла впереди, и чтобы поговорить, им приходилось постоянно
останавливаться.

- Боюсь, - начала Дина, - что я мало внимания обращаю на твою кузину
Элеонору.

- Ты удивляешь меня, дорогая, - сказал Генри. - Для меня самого она не
более чем пустое место.

- Тогда все в порядке. Я не могла говорить об этом до сегодняшнего утра,
потому что это все касается нас с тобой.

- Ты имеешь в виду тот день, когда она притаилась за дверью вашей
гостиной? Дина, если бы ее тогда там не было, как бы ты себя повела?

За этим последовала продолжительная остановка.

- Дело в том, - наконец произнесла Дина, - что она, должно быть,
рассказала об этом твоему отцу.

- Да, она это сделала.

- Он говорил с тобой?

- Да.

- О, Генри!

- Да, это был целый допрос. "Что это такое я слышал о твоих намерениях
относительно мисс Дины Коупленд?" - "Простите, сэр, но я отказываюсь вам
отвечать". - "Генри, ты бросаешь мне вызов?" - "При всем уважением к вам,
сэр, да!" Все в таком роде.

- Он против этого?

- Элеонора настроила его против. Проклятые выпученные глаза!

- Но почему? Потому что я дочь бедного приходского священника, или потому
что я - актриса, или, может быть, мой вид ей неприятен?

- Я не думаю, что твой вид ей неприятен.

- Пожалуй, твой отец хочет, чтобы ты женился на богатой наследнице.

- Думаю, да. Но не имеет никакого значения, моя милая Дина, чего он
хочет.

- Нет, имеет. Ты еще не знаешь. Мисс Прентайс заходила к папе вчера
вечером.

Генри резко остановился и в изумлении уставился на Дину.

- Она сказала.., она сказала...

- Ну, продолжай.

- Она сказала ему, что мы встречаемся и что ты не рассказываешь об этом
отцу, но что он узнал об этом, и был ужасно расстроен, и заподозрил нас в
коварстве, и... О, какая же она подлая! Она намекнула, что мы...

Дина остановилась, не зная, как продолжить.

- Что мы совершаем грех? - пришел на помощь Генри.

- Да.

- О, Боже! Ну и мысли у этих женщин! Я уверен, ректор не придал этому
значения.

- Ее внешняя благовидность вызывает отвращение. Ты помнишь тот день,
несколько недель назад? После того как я вернулась, когда ты повез меня в
Мортон и мы устроили там пикник и вернулись домой только к вечеру?

- Я помню буквально каждую секунду этого дня.

- Она узнала об этом. Не было ни малейшей причины скрывать это от кого бы
то ни было, но я ничего не рассказала папе. Рассказ притупил бы мои
воспоминания. Мне не хотелось ни с кем делиться ими.

- Мне тоже.

- Вот, а теперь это выглядит очень подозрительно и папа считает, что я
что-то от него скрываю. Когда мисс Прентайс ушла, он позвал меня к себе в
кабинет. На нем был его берет, явный признак, что разговор будет очень
важным. Папа был скорее печален, чем рассержен, и это говорило о том, что он
действительно очень огорчен. Он рассуждал, как настоящий феодал, и сказал,
что мы всегда считались.., я забыла кем.., чуть ли не вассалами этих господ
Джернигэмов и всегда поступали честно, и что я веду себя, как горничная,
имеющая тайные отношения со своим господином. И дальше в том же духе. И
знаешь. Генри, мой дорогой, это смешно звучит, но я действительно начала
чувствовать себя низкой и вульгарной.

- Он не поверил?

- Нет, конечно, он ничему не поверил. Но ты ведь знаешь, какая у него
путаница в голове в отношении секса.

- Да, у них у всех, - мрачно подтвердил Генри. - Особенно у Элеоноры и
Идрис, которым мешает жить их перезрелость. - Я знаю. Итак, в результате он
запретил мне встречаться с тобой наедине. Я сказала, что не могу этого
обещать. Это была наша первая с ним серьезная ссора.. Я думаю, он долго
молился после того, как я легла спать. Это очень неприятное чувство, когда
ты лежишь в постели и знаешь, что в это время кто-то в соседней комнате
молится за тебя, как сумасшедший. А я, ты знаешь, обожаю его. Я подумала,
что сейчас тоже начну молиться, но мне на ум приходили только одни слова:

"Да постыдятся и исчезнут враждующие против души моей. Аминь".

- Это об Элеоноре, - заметил Генри.

- Я это подумала, но я этого не произнесла. Но вот к чему я веду: я не
вынесу, если буду постоянно расстраивать папу, но боюсь, что может случиться
именно так. Нет, Генри, прошу тебя, выслушай. Видишь ли, мне только
девятнадцать лет, и он может заявить протест против заключения брака... И
что еще хуже, он это сделает.

- Но почему? - спросил Генри. - Почему? Почему? Почему?

- Потому что он считает, что мы не должны противоречить твоему отцу, и
потому что у него скрытый комплекс социальной неполноценности. Он - сноб,
мой дорогой. Он считает, что если благословит нас, это будет выглядеть, как
будто он стремится выгодно выдать меня замуж и пытается сделать это за