Чтение 11–й страницы книги ~Дора Брюдер~

хрустальными подвесками в тишине. По вечерам он переодевался в штатское,
ему хотелось забыть о войне и затеряться на парижских улицах. Хартлауб
подробно описывает маршрут одной из своих ночных прогулок. Вот он садится
в метро на станции "Сольферино". Выходит на "Трините". Темная ночь. Лето.
Тепло. Он идет мимо темных домов вверх по улице Клиши. Зайдя в бордель,
обращает внимание на валяющуюся на диванчике смешную и одинокую тирольскую
шапочку. Чередой проходят проститутки. "У них отсутствующий взгляд, они
движутся как во сне, будто под хлороформом. И все залито, - пишет он, -
странным светом, такое ощущение, что глядишь сквозь горячее стекло
тропического аквариума". У него тоже отсутствующий взгляд. Он смотрит на
все издалека, словно этот взбаламученный войной мир его не касается, он
подмечает мелкие детали обыденной жизни, характерную атмосферу, и в то же
время он посторонний, чужой всему и всем. Как и Фридо Лямпе, он погиб в
Берлине весной 1945 года, тридцати двух лет от роду, в одном из последних
боев этой апокалиптической бойни, где он оказался по недоразумению, в
форме, которую его заставили носить, - но она была с чужого-плеча.

Почему теперь среди стольких писателей моя память выбирает поэта Роже
Жильбер-Леконта? На него обрушился тот же гром небесный, что и на двух его
предыдущих собратьев, как будто этим единицам предназначено было послужить
громоотводом, чтобы остальные уцелели.

Мне довелось ходить дорогой Роже Жильбер-Леконта. Я часто бывал, как и
он когда-то в моем возрасте, в южных районах Парижа: бульвар Брюн, улица
Алезии, гостиница "Примавера", улица Вуа-Верт... В 1938 году он жил в этих
краях, у заставы Орлеан, с немецкой еврейкой по имени Руфь Кроненберг. А в
1939-м - с нею же, но чуть подальше, в квартале Плезанс, в мастерской
художника, дом 16-бис по улице Бардине. Сколько раз я ходил по этим
улицам, даже не зная, что до меня здесь же ходил Жильбер-Леконт... А на
правом берегу, на Монмартре в квартале Коленкур, в 1965 году я проводил
дни напролет в кафе на углу сквера Коленкур или в номере гостиницы в конце
тупика - номер телефона: Монмартр 42-99, - не ведая, что Жильбер-Леконт
жил здесь тридцатью годами раньше...

Тогда же я познакомился с одним доктором, его звали Жан Пюиобер. Я был
уверен, что у меня затемнение в легких, и попросил его дать мне справку
для освобождения от военной службы. Доктор записал меня на прием в
клинике, где он работал, на площади Аллере, и сделал рентген - в легких у
меня ничего не оказалось, но я все равно не хотел идти в армию, а ведь
войны не было. Я просто представлял себе, что придется жить в казарме, той
же жизнью, какой я жил в пансионах с одиннадцати до семнадцати лет, и
чувствовал: больше я этого не вынесу.

Я не знаю, что сталось с доктором Жаном Пюиобером. Десятки лет спустя
после нашей встречи я узнал, что это был один из лучших друзей Роже
Жильбер-Леконта и тот когда-то просил его - как и я, в том же возрасте - о
такой же услуге: дать ему медицинскую справку о перенесенном плеврите,
чтобы освободиться от военной службы.

Роже Жильбер-Леконт... Последние годы своей жизни он влачил в Париже,
оккупированном немцами. В июле 1942 года его подругу Руфь Кроненберг
арестовали в свободной зоне, когда она возвращалась с курорта Коллиур. Ее
выслали с очередной партией 11 сентября, за неделю до Доры Брюдер. Эта
девушка из-за расовых законов рейха в двадцать лет переехала из Кельна в
Париж где-то году в 1935-м. Она любила театр и поэзию. Специально
научилась шить, чтобы делать театральные костюмы. Сразу же по приезде она
встретила Роже Жильбер-Леконта среди других поэтов и художников на
Монпарнасе...

Он по-прежнему жил в мастерской на улице Бардине, но уже один. Потом
его приметила и стала обихаживать некая мадам Фрима, хозяйка кафе
напротив. От него к тому времени осталась лишь тень. Осенью 1942 года он,
выбиваясь из сил, ходил пешком далеко в предместья, в Буа-Коломб, к
некоему доктору Бреавуану с улицы Обепин, чтобы получить рецепты и
раздобыть по ним немного героина. Его вылазки не остались незамеченными.
21 октября 1942-го его арестовали и посадили в тюрьму Сайте. До 19 ноября
он пролежал в тюремном лазарете. Затем его выпустили, вручив повестку в
исправительный суд на следующий месяц "за незаконную, покупку в Париже,
Коломбе, Буа-Коломбо, Аньере и хранение без законного основания
наркотических средств как-то: героина, морфия, кокаина..."

В начале 1943 года он провел некоторое время в клинике в Эпине, а когда
выписался, мадам Фрима приютила его в комнате над кафе. Студентка, которую
он пустил в мастерскую на улице Бардине, пока лежал в клинике, оставила
там коробку ампул с морфием, и он понемногу, по капельке использовал все.
Я так и не узнал, как звали эту студентку.

Он умер от столбняка. 31 декабря, 1943 года, в тридцать шесть лет. За
несколько дет до войны он опубликовал два сборника стихов; один из них
назывался: "Жизнь, Любовь, Смерть, Пустота и Ветер".

Скольких друзей, которых я не знал, не стало в 1945-м, в год, когда я
родился.

В доме 15 по набережной Конти, в квартире, где жил мой отец с 1942-го -
ту же квартиру снимал за год до него Морис Сакс, - моя детская была в
одной из двух комнат, окна которых выходили во двор. Морис Сакс
рассказывал, что в свою бытность пустил в эти комнаты некоего Альбера по
прозвищу Зебу, у которого постоянно гостила "орава молодых актеров,
мечтавших создать свой театр, и юнцов, пытавшихся писать". Этого Зебу,
Альбера Сиаки, звали так же, как моего отца, и он тоже родился в семье
итальянских евреев из Салоников. И так же, как я - ровно тридцать лет
спустя, - он в двадцать один год, в 1938-м, напечатал в издательстве
"Галлимар" свой первый роман под псевдонимом Франсуа Берне. Затем, во
время войны, он вступил в Сопротивление. Немцы схватили его. На стене
камеры N 218 второго отделения тюрьмы Френ он написал: "Зебу арестован
10.2.44. Три месяца на строгом режиме, допрашивали с 9 по 28 мая, прошел
медицинский осмотр 8 июня, через два дня после высадки союзников".

Его отправили в Компьеньский лагерь с очередной партией 2 июля 1944
года, а умер он в Дахау в марте 1945-го.

Вот так, оказывается, в квартире, где Сакс проворачивал аферы с
золотом, а позже скрывался под чужим именем мой отец, тот самый Зебу
когда-то занимал мою детскую. Сколько таких, как он, перед самым моим
появлением на свет, приняли все мыслимые муки ради того, чтобы нам
довелось испытать лишь мелкие горести. Я понял это еще в восемнадцать лет,
когда ехал вместе с отцом в "корзине для салата", - ведь эта поездка была
лишь безобидной пародией на другие поездки, В таких же машинах, в те же
полицейские участки - только оттуда не возвращались пешком к себе домой,
как вернулся в тот день я.

Помню, однажды, мне было тогда двадцать три года - 31 декабря ранними
сумерками, вот как сегодня, - я зашел в гости к доктору Фердьеру. Этот
человек выказывал мне самое искреннее расположение в тяжелый для меня
период сомнений и неуверенности в себе. От кого-то я слышал, что в его
отделении психиатрической клиники в Родэ лежал Антонен Арго, и он пытался
лечить его. А в тот вечер мне врезалось в память одно совпадение: я принес
доктору Фердьеру экземпляр моей первой книги "Площадь Звезды", и его
поразило название. Он отыскал в своей библиотеке тонкую серую книжечку и
показал мне: "Площадь Звезды" Робера Десноса - он был его другом. Доктор
Фердьер на свои средства издал эту книгу в Родэ в 1945 году, через
несколько месяцев после того, как Деснос умер в лагере Терезин, и в год
моего рождения. А я и не знал, что Деснос написал "Площадь Звезды".
Выходит, я украл у него название - сам того не желая.

Один мой друг два месяца назад нашел в архивах Еврейского института в
Нью-Йорке, среди прочих документов Всеобщего союза евреев Франции,
созданного при оккупации, вот это письмо:

"3 L/SBL/ 17 июня 1942

0032

Служебная записка для мадемуазель Соломон

15 текущего месяца полицейскими участка Клиньянкур Дора Брюдер была
передана с рук на руки матери.

Учитывая, что это уже вторичный побег, представляется целесообразным
поместить девочку в воспитательный дом для трудных подростков.

Поскольку отец находится в лагере, а мать живет в условиях крайней
нужды, сотрудницы социальной помощи полицейского управления (набережная
Жевр) готовы принята необходимые меры при наличии запроса".

Стало быть, Дора Брюдер после 17 апреля 1942 года, когда она была
водворена по месту жительства матери, опять сбежала. Как долго она
отсутствовала на этот раз, нам никогда не узнать. Сколько ей удалось
украсть у весны 1942 года - месяц, полтора? А может, неделю? Где и при
каких обстоятельствах ее задержали и доставили в участок квартала
Клиньянкур?

С 7 июня всем евреям было предписано носить желтую звезду. Те, чьи
фамилии начинались с букв А и Б, получили свои звезды в полицейских
участках 2 июня и расписались в специальных ведомостях. Интересно, а на
Доре Брюдер, когда ее привели в участок, была звезда? Думаю, вряд ли,
памятуя слова ее родственницы: строптивый и независимый характер. К тому
же весьма вероятно, что она подалась в бега до начала июня.

Может быть, ее потому и задержали на улице, что она не носила звезду? Я
разыскал циркуляр от 6 июня, из которого становится ясно, какая участь
ожидала нарушителей предписания за номером восемь о ношении отличительного
знака.